Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И потерпев крушенье, можешь снова
Без прежних сил возобновить свой труд,
И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и все начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: «Держись!»,
И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить,
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, —
Земля — твое, мой мальчик, достоянье.
И более того, ты — человек!
Многие советские поэты переводили стихи Р. Киплинга. Вот одна его короткая эпитафия в переводе К. Симонова:
Двое
А. — Я был богатым, как раджа.
В. — А я был беден.
Вместе. — Но на тот свет без багажа
Мы оба едем.
Помню, как когда-то прекрасный красноярский писатель и просто хороший человек Борис Михайлович Петров говорил, что «у гроба нет карманов…».
Р. Киплинг писал стихи на протяжении всей своей жизни, продлившейся семьдесят лет. Все его стихотворные сборники заканчиваются поэтическим завещанием, которым Киплинг завершил свое последнее прижизненное собрание стихотворений. С тех пор по традиции принято завершать русские издания его стихов «Просьбой» в переводе Вячеслава Всеволодовича Иванова:
По вкусу если труд был мой
Кому-нибудь из вас,
Пусть буду скрыт я темнотой,
Что к вам придет в свой час,
И память обо мне храня
Один короткий миг,
Расспрашивайте про меня
Лишь у моих же книг.
Сегодня и вчера
Поэт Борис Слуцкий (1919—1986), как и многие поэты, ныне не востребован читателем, а когда-то был очень известен и даже знаменит стихами «Физики и лирики», «Госпиталь», «Кёльнская яма», «Лошади в океане».
Андрей Вознесенский в своей мемуарной книге пишет: «Имя Б. Слуцкого туманно для нового читателя. А между тем этот поэт большой, сильный, фигура в послевоенной поэзии. Стихи он выкрикивал высоким голосом, хрипловато, будто отдавал команды на ветру… Шевеля рыжими усами, он был поэтическим дядькой для молодых. Скольким он помог! «Вам деньги нужны?» — спрашивал. И всегда давал в долг, не надеясь на возврат». (А. Вознесенский. На виртуальном ветру. М. : Вагриус, 1998. С .232—233). В одном интервью Б. Слуцкому был задан вопрос: «Не определите ли вашу главную цель как поэта?». Слуцкий ответил не приблизительно (этого он не терпел), а точно и предельно кратко: «Выговориться!».
Когда маячишь на эстраде
Не суеты и славы ради,
Не чтобы за нос провести,
А чтобы слово пронести.
Илья Эренбург, которому Слуцкий читал свои стихи, сказал как-то: «Ну, это будет напечатано через двести лет…». «Эренбург не прорицатель, а прогнозист, спрогнозировал для моих стихов, для «Лошадей в океане» в том числе, такую, мягко говоря, посмертную публикацию» (Слуцкий Б. О других и о себе. Библ. «Огонек». 1991. № 40. С. 24—25).
Эренбург оказался прав, отметив в шестой книге мемуаров «Люди, годы, жизнь», что печальное, глубокого смысла стихотворение о военном транспорте с лошадьми, потопленном немцами, написанное Б. Слуцким в 1951 году, было опубликовано лишь спустя несколько лет, да и то в журнале «Пионер», как … детское стихотворение о животных.
Лошади в океане
И. Эренбургу
Лошади умеют плавать,
Но — нехорошо. Недалеко.
«Глория» по-русски значит «Слава», —
Это вам запомнится легко.
Шел корабль,
своим названьем гордый,
Океан старался превозмочь.
В трюме, добрыми мотая мордами,
Тыща лошадей топталась день и ночь.
Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!
Счастья все ж они не принесли.
Мина кораблю пробила днище
Далеко-далёко от земли.
Люди сели в лодки, в шлюпки влезли,
Лошади поплыли просто так.
Что ж им было делать, бедным, если
Нету мест на лодках и плотах?
Плыл по океану рыжий остров.
В море в синем остров плыл гнедой.
И сперва казалось — плавать просто,
Океан казался им рекой.
Но не видно у реки той края,
На исходе лошадиных сил
Вдруг заржали кони, возражая
Тем, кто в океане их топил.
Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.
Вот и все. А все-таки мне жаль их —
Рыжих, не увидевших земли.
Стихотворение это было оценено высоко многими. Даже Твардовский, хвалить чужие стихи не любивший, сказал Слуцкому, что «он эти стихи заприметил, но рыжие и гнедые — разные масти».
Сегодня в наше смутное время, когда в печатных изданиях, на телевидении — глянец, развлекаловка и чуждая идеология, и даже центральные телеканалы вступили в гонку сомнительных по качеству развлекательных зрелищ, завлекая массового зрителя обещаниями «короткого пути к славе», к дорогим призам. Кастинг в будущее шоу «Хочу в «Виагру»» прошли тысячи девушек, не имеющих за плечами ни образования, ни специальности, ни воспитанности (Завтра. 2013. №36). Им сегодня Слуцкие не нужны. Ведь добро от зла теперь отличать не модно. Эпоха великих дел закончилась. Объявлен перерыв у штурмовавших небо:
Перемотать портянки
присел на час народ,
В своих ботинках спящий
невесть который год…
И этот «перекур» превратился сегодня для одних в бездонные бочки награбленного у народа добра — у «хозяина и кормильца», а для других — «кормильцев» — в отчаянную нищету.
Устал тот ветер, что листал
Страницы мировой истории,
Какой-то перерыв настал,
Словно антракт в консерватории.
Мелодий — нет. Гармоний — нет.
Все устремляются в буфет.
Обращаясь незадолго до смерти к сегодняшней молодежи, Б.Слуцкий писал:
Я когда-то был возраста вашего,
Стариков от души уважал,
Я про Ленина их расспрашивал,
Я поступкам их подражал.
Вы меня сначала дослушайте,
Перебьете меня — потом!
Чем живете? Чему вы служите?
Где усвоили взятый тон?
Ваши головы гордо поставлены,
Уважаете собственный пыл.
Расспросите меня про Сталина —
Я его современником был.
Участник Великой Отечественной войны Борис Слуцкий был тяжело болен. Проникающее ранение черепа, хроническая бессонница, требующая десяток километров пеших переходов в день, чтобы сон сморил часа на два в сутки…
Смутное, коррумпированное и воровское наше время стесняется всего честного, трудного, определенного в жизни страны. Поэт как бы предвидел сегодняшнюю российскую действительность:
Люди сметки, люди хватки
Победили людей ума —
Положили на обе лопатки,
Наложили сверху дерьма.
Люди сметки, люди смекалки
Точно знают, где что дают,
Фигли-мигли и елки-палки
За хорошее продают.
Люди хватки, люди сноровки
Знают, где что плохо лежит.
Ежедневно дают уроки,
Что нам делать и как нам жить.
Мучительно всматриваясь в уходящую вкось жизнь, величественные, но искаженные сегодня идеи — борьбы за народное счастье и достоинство трудового человека, Б. Слуцкий в лучших своих стихах был как бы над временем, поскольку знал, что над всяким временем царят вечные понятия добра, справедливости, чести и достоинства. Или не царят. Ощущая прогрессирующую болезнь, гибель поэтического дара, отгоняя горе, постигшее его со смертью жены, поэт писал:
Скоро выпаду снегом, снегом
Вместе с ним двадцатым веком.
За порог его не перейду
И заглядывать дальше не стану,
И в его сплоченном ряду
Прошагаю, пока не устану,
И в каком-нибудь энском году
На ходу
упаду...
Борис Слуцкий умер 23 февраля 1986 года. В стихотворении К. Симонова «Смерть друга» есть такие строки:
Никто еще не знает средства
От неожиданных смертей.
Все тяжелее груз наследства,
Все уже круг твоих друзей.
……………………………..
Когда же ты нести не сможешь,
То знай, что, голову сложив,
Его всего лишь переложишь
На плечи тех, кто будет жив.
(К. Симонов. Военная лирика. М. : Советская Россия», 1986).
Последние стихи Бориса Слуцкого, собранные в поэтическую книгу, опубликованы в первом номере журнала «Знамя» за 1988 год.
В истории русской, да, наверное, и мировой журналистики, нет случая, чтобы журнал публиковал не подборку, не цикл — большую поэтическую книгу «Вопросы к себе».
Читайте дневники Льва Толстого
««Дневники» Л.Н. Толстого самостоятельное художественное произведение» (В. Шкловский.
Энергия заблуждения. М. : Советский писатель, 1981).
Страницы дневников можно читать с начала. Когда не достигший двадцатилетия юноша пытался диктовать себе правила нравственного образования. А можно осваивать с конца. Когда восьмидесятилетний старец заявил, как бы разговаривая сам с собой: «Мне в руки дан рупор, и я обязан владеть им, пользоваться им».
Дневники Л. Толстого — часть его биографии, его литературного наследия. В них запечатлена работа мысли писателя, глубокие раздумья о жизни, социально-нравственные искания.
В ноябре 1910 года мир был потрясен вестью об уходе Толстого, о причинах и смысле которого спорят до сих пор. В одном из «толстых» журналов было опубликовано стихотворение, посвященное уходу Толстого из дома, в котором была строка: «Встали полшестого — нету Льва Толстого». Для нашего современного общества это «нету Льва Толстого» прозвучало еще двадцать лет тому назад, когда русская классика выбрасывалась с корабля современности. Лев Толстой и сегодня остается для всех неудобным и почти никому не нужным — ни власти, ни церкви, ни большинству граждан, предпочитающих серьезной литературе попсу и глянец.
«Один из самых трудных переходов — это переход от жизни хорошенькой к жизни хорошей». О чем это Л. Толстой? Думаю, о том, что большинство из нас нередко ограничивается жизнью мелкой (по терминологии Л. Толстого, хорошенькой). Жизнью для себя, своих близких, к чему нас постоянно призывает реклама: «Бери от жизни все! Вливайся! Ты этого достоин!». Фактически это же мышление младенца — ориентация на то, что они видят здесь и сейчас. Понятно, почему было всячески осмеяно и выброшено из школьных программ то, на чем создавалось величие нашей страны в прошлом: «Прежде думай о Родине…», «Была бы страна родная…». Не ко двору сегодня Л. Толстой тем, кто набивает карманы, грабя страну «по закону», который сами и составили.
В дневнике Л. Толстого есть запись от 19 июня 1909 года и сегодня звучащая обвинением, укором нынешним законодателям, узаконившим торжество несправедливости: «Прежде чем составлять законы, запрещающие воровство хомута, дерева, сена, надо составить законы, запрещающие грабеж самой законной собственности людей — земли».
А вот еще одна запись в дневнике — 12 июля 1900 года: «Безнравственно живущим и желающим продолжать так жить людям невыгодно верить, что мир движется по ступеням идеи к добру, и они не верят в это».
«Все больше и больше почти физически страдаю от неравенства: богатства, излишеств нашей жизни среди нищеты; и не могу уменьшить этого неравенства. В этом тайный трагизм моей жизни» (запись от 10 июня 1907 года). Л. Толстой призывает к жизни нравственной: «Жизнь есть увеличение своей души, и благо не в том, какая душа, а в том, насколько человек увеличил, расширил, усовершенствовал ее». Вот, оказывается, где заключается суть: надо не просто жить, а помнить каждый прожитый день, стремясь усовершенствовать и себя, и все то, что тебе отпущено, сделать на земле.
Однако Толстой и на этом не останавливается. Потому что видел смысл существования не просто и не только в том, чтобы жить самому
