ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН, КАК МНОГО ДУМ НАВОДИТ ОН…
«Посреди таинственной тишины сей многоглаголивой ночи внезапно с высоты Ивана Великого будто из глубины неба раздался первый звук благовеста – вещий как бы зов архангельской трубы, возвещающий общее воскресение…» (из путеводителя по Москве 1890 года, «Наше наследие», № 5, 1991 г., с.7).
АТМОСФЕРА колокольного звона в прошлом была проникнута не только религиозным чувством. Колокол для русского человека издревле был голосом Родины, символом единения и гражданского долга, независимости и величия государства. Мы знаем это из легенд, из песен и стихов:
Как он мучителен и мил!
Как он мне чувства возмутил,
Когда впервые звук его
Коснулся слуха моего!
То был не звук, но глас страстей,
То говор был с душой моей!
Вечерний звон, вечерний звон, –
Как много дум наводит он.
Денис Давыдов.
Сначала колокола встречали на Руси настороженное отношение и предпочтение отдавалось привычным деревянным билам. Металлический звон колоколов резал слух, привыкший к сухому стуку деревянной доски. Но постепенно колокола стали на Руси отливаться, вошли в церковный обиход, получая названия, скорее прозвища, по особенности звучания, праздникам, по которым он звучал, службам, к которым звонил.
Колокол с резким звучанием нередко звался «Лебедем», с мягким, приятным звучанием – «Красным», с неровным, дребезжащим – «Козлом», «Бараном».
Колокол «Голодарь» по преданию был отлит в годы неурожая, великого голода и мора людей и в него благовестили в дни великого поста. Колокол «Сысой» назван именем ростовского митрополита Иона Сысоевича. Пожалуй, это единственный случай, когда русский колокол получил имя человека.
На Руси суеверие не в такой уж значительной степени коснулось колоколов. Правда, им приписывалась способность изгонять нечистую силу, развеивать козни и злые чары, отводить грозу, предвещать беду самопроизвольным звоном. Но вот суровым наказанием русские колокола подвергались часто. В 1771 году набатный колокол Московского Кремля по указу Екатерины II за то, что призвал народ к бунту, был снят и лишён языка.
Ещё раньше, в 1591 году, по приказу Бориса Годунова отрубили уши и вырвали язык Угличскому колоколу, сообщившему народу о гибели царевича Дмитрия, затем его сослали в Тобольск.
Нельзя не упомянуть ещё один случай из истории русских колоколов. Тем более, что он связан с прекрасным стихотворением забытого русского поэта К.Случевского «Новгородское предание». Существует нечто вроде легенды о происхождении валдайских колокольчиков… Толкуют, будто царь Иван Грозный, приехав из Москвы в Новгород, жестоко расправился с бунтующими его жителями, приказал снять вечевой колокол, который призывал новгородцев к бунту, велел везти или нести колокол в Москву. Государева рать дошла до Валдая, тяжесть ли колокола или дорожная распутица, или просто желание царево, но колокол был разбит. Ушло царское войско, а черепки колокола остались лежать, и их подобрали валдайцы и стали лить свои колокольчики и льют их до сих пор…
На самом деле колокол, символ самоуправления Новгорода, был снят почти за сто лет до этого, ещё при Иване III, и доставлен в Московский Кремль.
Да, были казни над народом…
Уж шесть недель горят концы!
Назад в Москву своим походом
Собрались царские стрельцы.
Смешить народ оцепенелый
Иван епископа послал,
Чтоб, на кобылке сидя белой,
Он в бубны бил и забавлял.
И новгородцы не переча,
Глядели бледною толпой,
Как медный колокол с их веча
По воле царской снят долой.
Сияет копий лес колючий,
Повозку царскую везут;
За нею колокол певучий
На жердях гнущихся несут.
Холмы и топи! Глушь лесная!
И ту размыло… Как тут быть?
И царь, добравшись до Валдая,
Приказ дал: колокол разбить.
Разбили колокол, разбили!
Сгребли валдайцы медный сор
И колокольчики отлили,
И отливают до сих пор.
И быль старинную вещая
В тиши степей, в глуши лесной,
Тот колокольчик, изнывая,
Гудит и бьётся под дугой!..
Последняя строфа перекликается со стихами Фёдора Глинки «Сон русского на чужбине»: «И мчится тройка удалая /В Казань дорогой столбовой, /И колокольчик – дар Валдая – /Гудит, качаясь под дугой…» («Песни и романсы русских поэтов», Сов. пис. М.-Л., 1965 г., с.337).
Михаил Пришвин в журнале «Октябрь», № 3, 1930 г. писал об уничтожении Троице-Сергиевой лавры в Загорске в 20–30-х годах: «Был свидетелем гибели редчайшего музыкального инструмента растреллевской колокольни: сбрасывались колокола годуновской эпохи, целесообразности в этом не было никакой: восемь тысяч пудов бронзы!..
С точки зрения антирелигиозности поступок не может быть оправдан, потому что колокола на заре человеческой культуры служили не церкви, а общественности…».
Американский искусствовед Виттмор скупил по цене металлолома снятые со звонницы колокола Данилова монастыря и отправил их в США, где для этих колоколов была сооружена башня в Гарвардском университете… История с этими колоколами закончилась для нашей страны благополучно. Ныне они возвращены и снова на звоннице своего родного монастыря… («Наше наследие», № 5, 1991 г., с. 17–18).
Был на Руси обычай: в пасхальную неделю в церковные колокола мог звонить любой желающий. Так будущие звонари открывали в себе склонности к звону, подбирали ритмические фигуры: всё, чем был одарён каждый из них, потом это складывалось в повседневной практике звона. Свой вклад в художественные богатства звонов внесли и народная песня, и частушка, и русская пляска, в которых и удаль, и грусть народная, воспоминания о прошлом…
Пасха под синим небом,
С колоколами и сладким хлебом,
С гульбой посреди двора
Промчалась твоя пора!
Садились ласточки на карниз,
Взвивались ласточки в высоту…
На твой отвергнутый фанатизм
Увлёк с собой и красоту.
О чём рыдают, о чём поют
Твои последние колокола?
Тому, что было, не воздают
И не горюют, что ты была.
Пасха под синим небом,
С колоколами и сладким хлебом,
С гульбой посреди двора
Промчалась твоя пора!..
(Н.Рубцов. Стихотворения 1953–1971, Сов. Россия, с. 108).
Несмотря на всю бесприютность своей жизни, Н.Рубцов пытался с поклонниками поэзии и песен возродить популярную когда-то программу «Русские струны», написав стихотворение:
В глаза бревенчатым лачугам
Глядит алеющая мгла,
Над колокольчиковым лугом
Собор звенит в колокола.
Звон заокольный и окольный,
У окон, около колонн, –
Я слышу звон и колокольный,
И колокольчиковый звон.
И колокольцем каждым в душу
До новых радостей и сил
Твои луга звонят не глуше
Колоколов твоей Руси…
Два начала в двух стихотворениях Н.Рубцова – православно-гражданственное и лирически-бытовое соединяют в себе напевное творчество поэта.
Замечательный русский поэт Иван Козлов написал стихотворение «Вечерний звон», превратившегося в песню:
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом.
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых
Тогда весёлых, молодых!
И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесёт;
Другой певец по ней пройдёт.
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон.
Музыка Алябьева, Ю.Арнольда, Бахметьева, Гречанинова, Монюшко, Рахманинова, но распространённый до настоящего времени напев «Вечернего звона» восходит к романсу Алябьева, популярному в России с начала 1930-х годов!
К колокольному звону как к богатейшему музыкальному материалу обращались многие русские композиторы – Глинка, Мусоргский, Чайковский, Бородин…
Гул набата раздаётся в опере «Князь Игорь», в сцене пожара Путивля, осаждённого половцами. Замечательный фильм А.Тарковского «Андрей Рублёв» завершается сценой «Колокол».
Студентка Новосибирской консерватории Л.Благовещенская выбрала темой своей дипломной работы колокольные звоны, к этой же теме обратились и другие студенты и аспиранты института им. Гнесиных, что свидетельствует о возрастании интереса к колоколам российским. Об этом и многом другом в книге «Загадки звучащего металла», вышедшей в издательстве «Наука» в 1974 году, что вместе с замечательной книгой Э.Вильямса «Колокола России» (1985 г.) и сборником «Очерки русской культуры XIII–XV веков» дополняют наши знания о «колокольном звоне», о том, чтобы он вновь занял прежнее место в нашей жизни, чтобы голоса колоколов могли звучать «во дни торжеств и бед народных».
