Удивительное рядом, или тот самый, иной мир Главы 6-18

повсюду, насколько хватало глаз. Никто не знал даже приблизительно численности этого народа. Бывало, что проходя через их территорию, не встретишь ни одного из них. Иногда получалось и сильно наоборот, можно было наткнуться на довольно большой отряд, человек восемьдесят или сто, а то и больше, это уже, как повезёт, смотря с чем ты пришёл. Этих людей называли лесными не только потому, что они жили в лесу, но и потому, что они сроднились с ним и стали его частью.
   Лесные люди были такими мастерами маскировки, что если встреча для них нежелательна, то можно долгое время бродить по их землям, чуть ли не по головам, но так никого и не встретить. И напротив, если ты им нужен, то достанут из-под земли, в прямом и переносном смысле. Молва гласила, что они честны и справедливы до чёртиков и всегда готовы прийти на помощь любому существу, но коли решат кого-либо наказать, то выполнят задуманное в лучшем виде. Питались они тем, что находили съедобного в лесу, а найти тут можно было много чего! Могли, когда надо, быть неприхотливыми и непритязательными, но придавали большое значение трапезе. В еду шло всё, причём у них не было специально отведённого для этого времени. Когда захотели, тогда и поели. Это вполне могло происходить и во время движения, прямо на ходу. Там орех, здесь молодой побег ели или гриб какой, полезный и калорийный, уж они-то знают, что лучше употребить в пищу, а что подсунуть наглому амекарцу. Некоторые предпочитали питаться вкусными и питательными насекомыми, наверное, даже омерзительно хрустящими.
   Лесные люди готовили для себя всевозможные отвары и настои, как для сиюминутного применения, так и впрок. Говорят, что с их помощью можно при желании вылечить за весьма короткое время практически любой недуг. Они небезосновательно считают, что только лишь непроходимая упрямая людская глупость неизлечима и крайне заразна своими вибрационными волнами, а всё остальное исцеляется, было бы хоть какое-нибудь время и желание. А вот что за желание, они не уточняют. Желания-то бывают разные. Получается, если кто-то, якобы желая вылечиться, покупает в аптеке некое лекарство, на самом деле желает не исцелиться, а поскорее сыграть в ящик и освободить место. А это уже его законное право, и дело суверенного государства предоставить дорогому человеку такое право и нежно подтолкнуть к выгодному нужному выбору, ещё и подработать на этом, откровенно подхалтурить на своей собственной халтуре. А действительно, к чему использовать разум, когда проще позволить себя околпачить и скорее отправиться в небытие?
   Жители леса не испытывали потребности лишь в дурманящих, а, следовательно, отравляющих организм, веществах. Хотя они и знали множество подобных рецептов и с успехом применяли эти знания, но преимущественно против врагов, коих у них, нужно заметить, было не так много.
   Но люди леса не постоянно вели такой аскетический образ жизни. Когда была возможность и желание, они могли себе позволить пиры с множеством разнообразных кушаний с мясом и рыбой, сладостями и вареньями, а так же развлечения с песнями, танцами, хороводами вокруг пылающих костров и всевозможными состязаниями в силе и ловкости не только тела, но и ума. Тут им не было равных.
   В процессе того, как мне рассказывали об этом племени, я начинал понимать, что наверняка они обладали способностями гипноза, кто в большей, а кто в меньшей степени, но обладали многие и с успехом применяли в повседневной жизни. Но сами они не считали свои навыки чем-то из ряда вон выходящим. Так себе – норма жизни.
   Дорокорн говорил, что амекарцы недолюбливали и опасались людей леса потому, что те были ловки, сильны и выносливы, а, главное, умны и хитры. Немудрено, совокупность всех этих качеств делала их очень опасными противниками. Кроме того, они никогда и никому не позволяли безнаказанно обижать своих соплеменников, да и вообще кого бы то ни было. Вот кого надо бы противопоставить живодёрам из моего мира. Получалась этакая лесная рать защитников. Поэтому нечасто можно было встретить амекарца, в здравом уме и трезвой памяти свободно и безбоязненно разгуливающим по владениям лесных людей.
   Когда-то давно между этими двумя племенами возникали вооружённые стычки. Обычно из-за того, что распоясавшиеся от безнаказанности амекарцы начинали безобразничать и устанавливать по своему обыкновению в лесу собственные порядки. То деревья начнут вырубать почём зря, а то ведут  себя, словно они хозяева жизни, охотятся на животных ради удовольствия, устраивают пожары или пачкают, поганят и мусорят. Тогда подойдут к ним несколько лесных людей и скромно так, по-мирному, безо всякого нажима предложат угомониться, восстановить испорченное и убраться восвояси. На что амекарцы, естественно, отвечали грубостью и остервенелым нападением. Что поделать, на то они и амекарцы, чтобы понимать только железный кулак, засунутый поглубже, чтоб жить мешал. Тут же из-за каждого куста, с каждого дерева в них со свистом летела туча камней, стрел и копий. Это почему-то сразу не нравилось заносчивым и самолюбивым амекарцам. Они на это очень сильно обижались и расстраивались буквально до слёз. Но всё же амекарцы, в силу своего слабоумия понимавшие только силу, с течением времени уяснили, наконец, общепринятые правила хорошего тона. Правда, это произошло лишь тогда, когда они убедились, что если что, то мало не покажется! Здесь можно и в репку получить, так наваляют, что и не унесёшь! И тогда лесные люди сменили тактику. Как только кто-либо из нежелательных людей заходил на их территорию, здесь же у таковых возникал в душе безотчётный страх и ужас, принимавший именно те причудливые формы, которых больше всего в жизни и боялись нежелательные гости. Все эти страсти-мордасти усиливались у них в воображении многократно, пока не увеличивались настолько, что затмевали все другие мысли, ощущения и желания. Причём чем больше человек сопротивлялся этому безотчётному ужасу, тем сильнее и быстрее это чувство в нём росло, овладевая всем сознанием без остатка. Появлялось неудержимое, неподдающееся здравому рассудку и воле желание всё бросить и поскорее забыть о своих планах, а заодно как можно быстрей покинуть это крайне негостеприимное место. Бежать без оглядки подальше и больше никогда не возвращаться, а потом постараться навсегда забыть о случившемся, как о кошмарном сне.
   Вот и получалось, что лесные люди на расстоянии ощущали, с добром к ним идут или со злом, и могли воздействовать на психику человека на уровне тонкого мира. Так они приучили амекарцев считаться и уважать себя.
   Теперь-то никаких конфликтов давно уже нет и в помине. И те, и другие живут, как им нравится, и процветают – каждое племя в своём направлении, стараясь лишний раз не трогать друг друга без особой нужды.
   Кстати, владения Людей Леса простираются на огромные расстояния, и Подземный город находится как раз на их территории. Получается, что те амекарцы, которых нанял Корнезар, попадут явно не на курорт и нервишки им подлечить, скорее всего, не удастся. Что ж, посмотрим, это всё у нас ещё впереди. А пока мы плыли по широкой реке, выбравшись на самую середину, наслаждались пейзажами меняющегося ландшафта и негромко переговаривались друг с другом.
   Юриник, как всегда, управлял плотом и по своему обыкновению спорил с Дорокорном. На этот раз о преимуществах плота перед лодкой. Юриник, отстаивающий преимущества плота, приводил всевозможные доводы и конкретные факты в пользу своей теории. Распаляясь всё больше и больше, делая сосредоточенное лицо и гулко пристукивая при этом ногой по палубе, он доказывал:  
   – Заметь, на воде держится очень устойчиво, можно и костёр развести, и поспать, и парус поставить, а места сколько – хоть танцуй! А что твоя лодка? Тьфу, одно недоразумение!
   Дорокорн настаивал, что лодка много лучше, и приводил не менее серьёзные и весомые аргументы, снисходительно улыбаясь:
   – Брось! Да что ты такое плетёшь? А то я сам не знаю! Да пойми ты, наконец, что коли лодка большая, то на ней легко можно делать всё, что ты мне сейчас перечислил! Только она легче в управлении, что немаловажно, маневренней и быстроходней. А всё почему?
   Юриник открыл рот, чтобы ответить, но Дорокорн, не дав ему такой возможности, продолжил, не ослабевая напора:
   – Вижу, не знаешь! А между тем всё примитивно просто! Потому что моя широкая и просторная лодка сопротивление воде оказывает гораздо меньше, нежели твой хвалёный плотик. Лодка более обтекаема, потому она и скользит не в пример лучше, нежели твоя стиральная доска, да и вёслами можно при необходимости скорость увеличить. До назначенного места в три раза быстрее доберёмся, а если догнать кого нужно… ну, или наоборот, удрать, то лодка ни в какое сравнение с плотом не идёт!
   Но у Юриника были свои мысли на этот счёт, которые он тут же выложил, вскочив со своего насиженного капитанского места и подбоченившись:
   – Ха-ха-ха тебе! Позвольте, пожалуйста, с вами не согласиться, дорогой друг! Во-первых, я никуда не спешу, и догонять, равно, как и убегать, ни от кого не намерен! Пусть сами от меня убегают! Поспешность, понимаешь ли, нужна при ловле блох и при расстройстве желудка, а это свойственно больше тебе, нежели мне. А во-вторых, что ты скажешь, когда на своей огромной лодке сядешь на мель или на подводные камни посреди широкой и бурной реки, ведь у тебя, кроме больших размеров и скорости, будет в придачу глубокая посадка? Ну что, голубь сизокрылый, съел?
   И пока Дорокорн, открыв рот, пытался вставить слово и для этого искал хоть какую-то паузу в пламенной речи друга, хитрый Юриник, не давая ему такой возможности, продолжал:
   – А пока ты, беззащитный, будешь куковать посреди реки и судорожно кумекать, как стащить своё корыто с мели, я тебя десять раз обгоню со своей маленькой скоростью, но большущим опытом! И хватит со мной спорить, всё равно лодки у тебя нет, а если бы даже и была, то запомни на всю жизнь: уж я-то точно всегда успею на своём прекрасном плоту туда, куда ты обязательно опоздаешь!
   В таком духе они могли общаться часами. Дормидорф был прав – слушая их спор, гораздо легче принять правильное решение. В теперешнем же случае всё просто: если спешишь или собрался удирать – выбирай лодку, а если желаешь насладиться покоем и тишиной – плот.
   Теперь я решил переключиться на старину Дормидорфа, который в данный момент мило беседовал с Корнезаром. По выражению его лица, надо полагать, беседовал о приятном. Я, не показывая вида, старательно настроил свой слух на них и постепенно начал вникать в суть разговора. Дормидорф рассказывал Корнезару о птицах вообще, и о семействе вороновых в частности. Но Корнезара, как видно, больше всего интересовал срок их жизни. И когда он услышал про триста лет… его это почему-то вовсе не обрадовало, а повергло сначала в шок, а затем в уныние, о чём ясно свидетельствовало обескураженное озадаченное выражение, блуждавшее на его измученном жизненными невзгодами лице.
   Затем Корнезара совершенно неожиданно заинтересовали всевозможные природные отравляющие вещества и яды. Ход его мыслей был предельно понятен: раз вороны так долго живут, то эту