Удивительное рядом, или тот самый, иной мир Главы 6-18

чайку, потравили комаров и анекдоты. Как только и с этим покончили, так всё и началось. Это я потом понял, что лесные из уважения и гостеприимства не хотели какое-то время мешать нам отдыхать. Спасибо им огромное, мы ведь прекрасно понимаем – работа у них такая, никуда не денешься!
   Костёр, ярко горевший и бросавший ввысь горящими змейками весёлые искры, вдруг будто пологом накрыли. Стало темно. Некто начал ходить, бродить, выть, стонать и вздыхать, будто животом маялся. Засветились там и здесь чьи-то хищные глаза, иные жёлто-зелёные, другие налитые кровью. Опять появился гнетущий и изматывающий ужас, прямо хоть плачь навзрыд. Невдалеке с шумом и треском через равные промежутки времени падали сухие деревья, скрипя и визжа трущейся древесиной, будто великан в судорогах бился в предсмертном стоне. Жуть и ужас наполнили наши сердца, а заодно и всё пространство вокруг. Всё это почему-то совсем не располагало к безмятежному сну. Ну, просто совершенно никому не хотелось спать!
   Так мы и просидели до утра, не сомкнув глаз. А когда рассвело, то, к своему удивлению, обнаружили частокол аккуратно срубленных кольев из сухих стволов деревьев, ровным кружком воткнутых вокруг нашего лагеря. Этим издевательски весёлым поступком люди леса хотели сказать: «мы совсем близко и можем сделать с вами всё, что захотим!». Да-а, выходка была почище, чем в книгах про индейцев, но то ли ещё будет!
   Когда прилетел ворон, отсутствовавший почти всю ночь, на него было жалко смотреть. Не только жалко, но и тошно. Не знаю, где он отсиживался, но вид у него был, словно им играли вместо мячика, причём в дождливую погоду. Хотя, возможно, что и подтирали что-то сильно запачканное. Взъерошенные перья слиплись, между ними торчали кусочки коры, земля, хвоя, бешеные глаза были непомерно выпучены, а брюхо вымазано в засохшей глине. Видимо, ему очень долго пришлось искать место, где можно отсидеться и переждать ночь. Он был утомлён и рассержен не на шутку, прямо-таки взбешён. Бесспорно, ночевать с нами ему было никак нельзя, не положено по положению, ведь он как-никак наш страж, должен быть всегда начеку, особенно ночью. Мне его было искренне жаль, а потому я счёл своим долгом оставить ему в утешение хороший кусочек мяса, который он и принял без зазрения совести и всяких там никчёмных, лишних слов, но зато с явной благодарностью. Это хоть как-то возместило ему моральный ущерб и сгладило психологическую травму! Мне показалось, что ещё немного, и он разрыдается в голос или у него начнётся истерика. Но Коршан молодец, оказался стойким вороном, умело взял себя в крылья и сохранил остатки мужества, собрав их в цепкую, хоть и перепачканную заскорузлую птичью лапку.
   Позавтракав, мы продолжили поход. Радовало только одно, к вечеру мы должны прибыть к Подземному городу, а значит, ночевать тем же составом в лесу нам больше не придётся.

   День прошёл так же, как вчера – не сказать, что хорошо, но и не совсем плохо. Ворон сразу же упорхнул куда-то ввысь, там ему, очевидно, было гораздо спокойнее, нежели среди враждебного леса. Привалов без крайней на то нужды мы решили не устраивать во избежание всевозможных досадных каверз, которые вполне могли не закончиться так безобидно, как вчера. Перекусывали и утоляли жажду на ходу, так было спокойнее. Шли быстро и потому пришли к месту даже несколько раньше, чем рассчитывали.
   А здесь нас поджидал сюрприз. К одной из веток высокой сосны была привязана тонкая льняная верёвка, на конце которой висел кокон, обмотанный той же верёвкой и мерно покачивающийся из стороны в сторону. Издалека это нечто напоминало большой и вертикально вытянутый моток бечёвки, смахивающий на осиное гнездо. Непонятная конструкция преспокойно висела метрах в пяти над землёй, как вдруг она начала подёргиваться, будто в смертельных конвульсиях, то чуть сильнее, то вовсе затихая. Потом раздалось приглушённое, но довольно задорное улюлюканье. Мы эту штуковину потому и заметили, что она периодически дергалась. А вся ветка, будто за компанию, ходила ходуном и дрожала мелкой дрожью, издавая звуки. Нас несколько удивило проявление столь неподдельной радости у неизвестно кого, когда мы были настроены весьма серьёзно.
   Мы растерянно стояли и спорили, как следует поступить с этим хохочущим осиным коконом. Мнения, как водится, разделились. И одна, и другая стороны были правы, что опасно трогать куль, ведь неизвестно, что туда могли заложить, но правы и в том, что если бы захотели, то разделались с нами ещё ночью, а здесь может висеть и какая-нибудь важная и необходимая вещь! Решили всё же снять, но только обязательно приняв необходимые меры предосторожности. Достали оружие, отошли в укрытие, но так, чтобы всё отчётливо видеть. Ох, как нам не хватало сейчас ворона! Уж он-то в два счёта легко бы сумел перекусить своим заточенным на мясе клювом эту тонюсенькую бечёвку.
   Но ворона и след простыл, как это часто бывает, когда кто-то очень нужен. Юриник, хорошенько прицелившись, выстрелил из своего арбалета стрелой, к оперению которой привязали верёвку, чтоб она не улетела неизвестно куда. Выстрел оказался метким, стрела перебила бечёвку, и странный подозрительный тюк с пронзительным воплем и глухим стуком свалился на землю, подняв небольшое облачко пыли. Мы, осторожно подойдя к нему и потыкав в него палкой, стали потихоньку распутывать намотанную верёвку. То, что предстало нашим изумлённым взорам, не лезло ни в какие ворота и, вместе с тем, превзошло все самые смелые ожидания!
   Вещь, спора нет, действительно оказалась полезной. Внутри кокона находился наш Коршан, собственной персоной, только слегка общипанный и обмотанный с ног до головы несколькими слоями бечёвки до состояния куколки, с завязанным на клюве красивым цветастым бантиком. Ну, просто загляденье, как ему это шло! Всё выглядело так трогательно и мило, особенно на фоне разворачивающихся серьёзных событий, что мы хохотали сквозь слёзы и плакали сквозь душивший нас смех. Но мы честно пытались сдерживаться, чтобы не сильно травмировать серьёзно покачнувшееся душевное равновесие нашей птички.
   Не стану здесь описывать всё буйство красок и гамму воронового недовольства, а так же высказанные в адрес Корнезара претензии, скажу только, что он был в высшей степени возмущён. Сказал, что теперь всем кранты: и Корнезару, и лесным людишкам, и всем, всем, всем, кто только сунется! Заклюёт он их безжалостно и категорически! Теперь он станет действовать принципиально мстительно и жестоко, порвёт каждого, доигрались, мол! А раз так, то и у него теперь развязаны «руки», ибо даже его ангельскому терпенью наступил конец.
   Думаю, ворон неспроста не упомянул никого из нас в ту минуту, когда неуправляемое раздражение и бьющая через край злость искали выхода. Свою положительную роль сыграли безвозмездные подношения, так вовремя предложенные этому отъявленному чревоугоднику. Необходимо будет и впредь использовать сей действенный и, вместе с тем, простой метод, эффективно помогающий укрепить возникшее чувство слабого подобия дружбы между этим взбалмошным самодовольным существом и нашей скромной компанией.
   Что ни говори, а ворон думать умел, а, значит, для него не всё было потеряно, поверни он несколько иначе ход своих мыслей.
   Наши мысли немало подчинены самочувствию и потребностям, от того всякий живой организм удивительно слаб, а человеческий ещё более беззащитен, чем какой-либо другой, но вместе с тем он бывает немыслимо безобразен! Разница же между нами лишь в степени этой самой слабости и откровенной безобразности. Все наши мысли ощутимо подчинены самочувствию и потребностям,  моральное состояние всегда зависит от физического, и наоборот. Кто бы чего не говорил, но это именно так и никак иначе, ибо мы все невольники своего собственного обожаемого организма. Так быть не должно, но часто именно так и есть. Зато есть к чему стремиться. Страсти, желания и чаяния, а порой и весьма удивительные потребности правят всем нашим существом безраздельно, по очереди или даже одновременно разрывая на части, они так и таскают его за уши, так и елозят им по жизни, как по заскорузлой стиральной доске. Как бы мы не старались, чтобы было иначе, не убеждали себя, не придумывали себе «сказки» и не закрывали глаза, но так было и будет всегда! Природа заложила в нас эти потребности неспроста, а среда обитания довершила остальное. Всегда нам желается большего или лучшего, и всё никак мы не можем уняться и насытиться, удовлетвориться и довольствоваться – наслаждаться достигнутым.
   До чего же всё-таки слаб и убог человек. Вот от чего мы получаем удовольствие и удовлетворение? От того, что нам тепло и уютно и, желательно, сытно. И сразу же возникает желание размножаться и откладывать добро про запас, а потом присоединяются и всевозможные остальные «радости» бытия. Но как не крути и не изворачивайся, а все мы узники своих чувств и желаний, пленники своего дражайшего тела. Ничего здесь нельзя поделать и никуда не деться, остаётся лишь учиться управлять этим. Выходит, всё делается для того, чтобы уверенно и спокойно прожить… и в конце счастливо отойти, предусмотрительно оставив потомство, тем самым обрекая его на такие же мытарства, возможно, не вполне осознанные.
   Временами как-то досадно и раздражающе пусто делается от осознания этого. И тогда совсем не помешает относиться ко всему с должным юмором, сарказмом и иронией, а к себе в первую очередь. Хорошо, если так.
    Покуда остаются силы, человек будет всегда стремиться к чему-то. Желания наши – двигатель жизни, но желать надо умеючи, подчас что-то преодолевая.

   Подземный город находился внутри гигантского холма, поросшего не очень густым лесом. Кое-где проглядывали, словно плеши, голые участки светлой твёрдой породы, похожей на известняк, но это был точно не он, гораздо плотнее. Порода выглядела, как монолит, нигде не было ни трещинки, ни скола. Если в этой каменной субстанции каким-то чудным образом прорыта многокилометровая сеть тоннелей и залов, то трудно вообразить, сколько сил, труда и времени нужно было на это потратить.
   Мне, конечно, было немного страшновато лезть в какие-то тайные подземелья и катакомбы, на мою долю и без того выпало немало приключений за последнее время! С другой стороны, я чувствовал, как вновь ожившее любопытство понемногу разгоралось где-то в глубине моей чрезмерно пытливой души, постепенно поднимаясь и усиливаясь. Я внимательно наблюдал за этим захватывающим процессом собственного организма. Вот так всё и происходит, а потом мы ещё думаем: «и чего это я туда полез, чего мне не хватало?». Приподнявшее голову и нагло растущее любопытство потихоньку начинало вытеснять естественное чувство осторожности и страха, вызванное неизвестностью и необычными условиями, в которые нам предстояло окунуться с головой. Если судить по выражениям лиц моих спутников, то и они испытывали приблизительно те же ощущения, за исключением разве что Дормидорфа, который был невозмутим, как индеец из племени Виниту.
   Корнезар, уже пришедший в себя после взбучки, полученной от ворона, радостно произнёс:
   – Вот мы и прибыли, друзья мои! И даже все