параметры настройки, время начала записи, продолжительность записи.
Синяя линия. Фильтрация помех.
Дежурный офицер смотрит на часы.
«Входят в зал. Скоро начнётся. А закончится когда?.. Доктор любит поговорить».
Офицер поправил наушники.
«Хоть бы до полуночи угомонились, психи чёртовы. Мне ещё Ратманову звонить с докладом… Удастся мне сегодня поспать хоть полчасика или нет? Или так и дудем до рассвета на «прослушке» сидеть? Возится с ними Ратманов, возится… Неужели боится полковник этих маньяков?»
Офицер улыбнулся.
«Побаивается, как пить дать! Да, забавный народец, забавный… Интересно, их и впрямь на волю решили выпустить? То-то я и смекаю, почему это начальство свои семьи на дачи да за границы отправило. Видно, жарко в Москве будет… А мои-то в Хургаде жарятся. Да, как кутерьма закончится – надо будет и мне отдохнуть. В сентября яблоки на даче собрать. Милое дело – свои-то яблоки! И ещё… Ага, вот! По местам расселись, главный речь начал!».
Офицер поправил наушники.
Шипение в динамиках.
И голос Балицкого: «Сегодня последняя наша встреча…»
Шипение усилилось.
«Чёрт, что с погодой?» с раздражением подумал офицер.
В зале для медитаций в своё время установили радиомикрофоны, чтобы не тянуть проводку через всё здание. Технику для «прослушки» подобрали качественную, и помех при перехвате обычно не было.
Но сегодня творилось что-то странное. То ли неспокойная, дождевая и грозовая атмосфера была тому виной, то ли в здании не к месту включили какие-то приборы,..
«А ведь было распоряжение все лишние приборы отключить!»
…но буквально с самого начала записи появились и стали быстро нарастать какие-то странные помехи.
Сначала это были лёгкие, едва слышные потрескивания, потом заунывный, метельный свист, будто невесть откуда взявшаяся вьюга прорвалась в закрытый эфир, а теперь вот – шипение.
И, кажется, помимо голоса доктора, где на заднем плане, приглушённые, но явственно различимые – голоса. Посторонние голоса!
Явно не принадлежащие ни доктору, ни больным.
Голоса суетливые, визгливые, отрывисто бросающие короткие слова, разобрать которые невозможно.
То тонут в помехах, то появляются вновь. И звучат, звучат – раздражающим, тревожным, незаглушаемым фоном.
«Что за ерунда?» с беспокойством подумал офицер, подстраивая канал перехвата.
«Что за…»
Ему показалось, что он услышал смех. И резкий, внезапно оборвавшийся визг.
У офицера холодный пот выступил на лбу.
«Кто-то вклинился? Не может быть! Здесь же спецобъект! Здесь всё под контролем!»
Он сорвал наушники и схватился за трубку служебного телефона.
- Старший лейтенант Ларин! Товарищ капитан, проблема на «прослушке»…
- Сегодня последняя наша встреча.
Доктор не стал включать свет. Привычным уже кругом они сидели в середине тёмного зала, и лица их скрывала темнота.
Освещённые прожекторами стёкла синей водою заливал ночной дождь. Слабый, рассеянный туманным воздухом свет не пробивался в глубину зала и не тревожил сгустившийся сумрак.
Из темноты звучали слова доктора.
- Я оставляю вас, как волков среди овец. Малая стая окрепла и готова к большой охоте. Хорошие мои, я дарю вам этот мир. Завтра он станет вашим. Это ваш лес, ваша земля, ваша охотничья территория.
- Мир был жесток с вами. Он травил вас, он пытал вас, он издевался над вами, он унижал вас, он насиловал вас, он топил вас в грязи и дерьме, он покрывал вашу кожу шрамами, язвами, сыпью, рубцами и позорными татуировками, сердца ваши уязвлял до крови иглами бранных слов, он душил вас и топил, он ломал вас, он пытался лишить вас достоинства, самоуважения и самого человеческого естества.
- Он бил вас и отбивал, будто мясо на разделочной доске. Он хотел раздробить ваши кости, чтобы было проще и приятней сожрать вас. Робкие души покорились бы этому повару и безропотно ждали, когда настанет и их очередь лечь на золотое блюдо, которое подадут к праздничному столу на пиру сильных мира сего.
- Вы – не из робких! Вы решились не просто на бегство от мира, ваш выбор был – бунт!
- Каждый из вас вёл свою войну против общества потребления. Теперь мы объединили наши усилия. Мы начинаем нашу общую, великую войну за новый мир!
- От социальной терапии мы переходим к социальной хирургии. Мы излечиваем свои недуги борьбой за оздоровление общества. Мы сублимируем деструктивную энергию нашего сознания, переходя от саморазрушения к разрушению мира, заражённого болезнью приобретательства. Мы, патриоты нового мира, без жалости сжигаем ветошь.
- На пике своего могущества капиталистическое общество зашло в тупик. Движение остановлено, двигаться дальше некуда. Экспансия капитализма идёт по горизонтали, с достижением мирового господства общество потребителей лишается стимулов для дальнейшего развития. Далее начинается лишь движение по кругу, по одним и тем же, давно пройденным отметкам, с отчаянными попытками сохранить привычный для современного буржуа высокий уровень комфорта, что неизбежно приводит к быстрому разрушению экосистемы Земли.
- Буржуа ведут нас к хаосу и бесславной гибели. Буржуа бездарнейшим образом истощают резервы Разума, направляя его усилия лишь на получение удовольствий. Ещё немного, и человечество будет уже не в состоянии выполнить свой священный долг перед Всевышним и совершить рывок к новому циклу развития Вселенной.
- Жадные буржуа, свиньи, неспособные поднять голову к небу, завели человечество в тупик и теперь пытаются заморочить нам головы сказками о конце истории. Мы, изгои капиталистического общества, обитатели тюрем и психушек, жители городских окраин, аборигены помоек и сточных канав; мы, заклеймённые всеми возможными проклятьями и позорными отметинами бродяги; мы, объявленные уродами и дегенератами; мы, брезгливо выброшенные в клоаку – восстаём и возвращаемся в город. Мы заявляем, что история только начинается. И творим её – мы!
- Покрытые зловонной грязью, мы в тысячу раз чище и благородней любого из олигархов. От святости мы светимся изнутри!
- Господь прислал нам подмогу. Там!
Балицкий резко выбросил руку верх. Он был уверен, что, не смотря на темноту, больные увидят энергичный его жест. Не увидят, так… Почувствуют!
- Там, наверху, наш небесный покровитель. Звёздный Волк спешит к нам на помощь. Мы – тело его на Земле. Мы – созвездие Волка!
- Мы чувствуем хищный его голод, по нашим венам струится его кровь, наши рты превращаются в волчьи пасти, волчья сила наполняет нас, от волчьей жажды крови мы воем и скулим, волчий нюх ведёт нас в человеческое стадо. Мы почистим людей от скверны, мы сожрём гнилое мясо, мы выпьем дурную кровь. Ужасом мы принудим людей к благородству. Ужасом разбудим разум! Мы любим людей так, как люди неспособны себя любить!
- Мы долго готовились к завтрашней охоте. Мы проделали долгий путь, мы вместе учились быть сильными, бесстрашными и непобедимыми. Завтра каждый из вас вспыхнет яркой звездой, слепящим светом озарит этот мир. Кому-то суждено быстро погаснуть, кто-то будет гореть, ещё гореть, ещё… И я прошу, прошу вас…
Балицкий опустил голову. Горло его сдавила судорога. Он не мог произнести ни слова.
До боли сжатым кулаком он ударил в пол и прошептал, с трудом проталкивая воздух сквозь стянутую приступом боли гортань:
- Только убивайте. Прошу вас – убивайте…
И закашлял, захлебнувшись слюной.
Капитан изумлённо покачал головой.
- Ничего не понимаю! Переключи с внешнего динамика на наушники… Вот так… Да, странное дело. Запись идёт в штатном режиме, приборы зашиты включены, фильтр работает без сбоев. И в то же время помехи какие-то, причём… Это же явно не стационарный шум! Как будто… Осмысленные, модулированные сигналы. Обрывки какой-то передачи? Быть этого не может…
- Я на резервной записи настройку канала менял, - доложил Ларин. – И там помехи вылезают. Завтра Ратманов лично будет прослушивать. Может, и кому повыше придётся запись отправить, а тут – такое дело…
Ларин развёл руками.
- Не знаю, как это объяснить.
- Узнаем! – ответил капитан и, сняв с пояса рацию, нажал на кнопку передачи.
- Первый пост- пятому! Пятый, ответь дежурному!
«…на связи» пробубнила рация.
- Бери своих людей и одного из техконтроля! – распорядился капитан. – Проверьте территорию от КПП и по всему периметру. Подозрительных в охраняемой зоне задерживать. Если на трассе машина – зафиксируйте! Технарь пусть эфир проверит. Атмосфера у нас неспокойная. Как понял?
«Есть, выполняем!» бодро ответила рация.
- Ну, вот и порядок, - заявил капитан, отключив рацию. – Если к нам в гости кто-то пожаловал, то бойцы его обнаружат. Они на это дело натасканы. А ты…
Он повернулся к напряжённо замершему старшему лейтенанту.
- Запись веди как обычно. Но как дежурство сдашь – ко мне!
Капитан постучал пальцем по столу.
- С рапортом об этом происшествии! Отметь точное время, когда помехи появились. И…
Капитан посмотрел на экран.
- …Сколько это продолжалось. Краткое описание характера помех, и на каких участках записи они возрастали. На оформление рапорта – час. Всё понятно!
- Так точно, - не слишком бодро ответил Ларин.
И потянулся к наушникам.
Ночью Лису плохо спалось. Не от волнения или страха. Он был совершенно спокоен. Так спокоен, что самому было удивительно и непонятно. Он не ворочался в постели, не перекатывался с боку на бок, не считал овец и не рисовал мысленно серые цифры на сером фоне.
Он просто лежал и смотрел в потолок… Впрочем, какой там потолок? В комнате было совершенно темно. По распоряжению доктора отключили даже дежурный свет.
Он просто смотрел в темноту.
За два дня до операции их распределили по двухместным палатам. Соседом Лиса оказался Марк.
Лис знал, что это – не случайно. У них с Марком особые миссии. У каждого своя. Выполнимая. Ценой жизни.
Это была палата смертников.
Впрочем, у остальных тоже было немного шансов выжить. То есть, почти никаких. Что поделаешь, революции нужна кровь. Ей нужно питаться…
Честно говоря…
«Хочу ли я умереть?» спросил себя Лис. «хотим ли мы умереть?»
Он не мог ответить на этот вопрос.
«Может, потому я и не могу уснуть? Лежу и мучаю себя… Да нет, не мучаю. Просто лежу. И пытаюсь понять, хочу ли и завтра вот так лежать, и послезавтра, и через два дня? И потом? Лежать, пить, ходить, дышать. Не задаваясь вопросами, не думая, зачем я это делаю. Ни о чём не вспоминая, ничего не требуя – просто жить. На помойке, в приюте – где угодно? Готов лия принять такую жизнь? Конечно, готов…»
Лис показал язык невидимому потолку. И пожалел о том, что потолок не зеркальный и без подсветки.
Чудесное получилось отражение!
«Меня ведь считают больным. Да, и называют больным. Но разве я болен? Я не знаю, что такое болезнь. Болезнь – это когда плохо. А мне хорошо! Доктор знает, что я здоров. Совершенно здоров. И вполне созрел для нормальной жизни, простого счастья. Только вот куда деть эту голову? Эту проклятую голову на моих плечах? Как бы мне достать мозги и промыть их в крепком растворе марганцовки? Конечно, Санта, угрюмый мужик, ответил бы, что мозги мои завтра в морге вымоют. И на подносе выставят сушиться. Да только… Разве выпустят меня из морга с выпотрошенным телом и пустой головой? Я бы принял жизнь,
