Труп молодого мужчины

спешить ему некуда и незачем. Если только на тот свет. Но туда он всегда успеет.
В другое время, в другой ситуации эта мелочная грызня здорово раздражила бы его, но это -  в другой, несбыточной ситуации, любой из прошлой его жизни. А сейчас….  Пусть ворчат друг на друга, пусть препираются, а вдруг - малодушно размышлял он - разругаются вдрызг? Геннадий Львович разозлится по-настоящему, упрётся и не пойдёт провожать Сашу. Тогда и он сам упрётся и один не пойдёт! Уговор дороже денег, они же взялись сопроводить его до квартиры, приобретённой им втихомолку уже почти год тому назад!
Но ссора супругов не состоялась. Эта красавица Лера вовремя прекратила никчемный разговор. Её не свернуть с дороги, ведущей к цели. Не дай бог сорвётся выдворение чужака из её гнездышка!

***
И вот опять они вдвоём в метельной ночи в одной связке. Только теперь Александр одет гораздо теплее, правда, от этого ему не уютней. На душе не то, что плохо, а как-то погребально темно и взвинчено. По мере продвижения по сугробам нарастало чувство мстительности, приглушённое в эти дни пребывания в чужой квартире у чужих людей. Красиво звучит - холодной мстительности, но пока что это был неуправляемый пожирающий огонь. А это плохо, очень плохо. Умом Александр прекрасно всё понимал: и свои чувства, и к чему они могут привести, и как нормализовать себя. Понимал, что идёт с ватным интеллигентом-выпивохой Геночкой, могущим подвести его в любую минуту, и не потому, что он подлец, а потому что растяпа. Что путь его не столь безопасен, как хотелось бы. Понимал, но не останавливал себя. Разгоралась ещё и жалость к себе, обида на поспешность, с которой его выставили из квартиры, как будто он спровоцировал их чем-то нехорошим!
От избытка вдруг ярко разгоревшихся чувств он так стиснул руку Геннадия Львовича, с которым шёл под ручку, как преданная жёнушка, что тот вскрикнул и дёрнулся, испуганно заглянув в снежном сумраке в Сашины глаза. Редкие фонари давали очень мало света, играя на ветру сиренево-чёрными тенями и световыми, мохнатыми от снега, бликами, так что невозможно ничего толком разглядеть. Наоборот, все предметы, все явления в мерцающей темноте и завьюженной круговерти приобрели немыслимые для них формы и движения. Геннадию Львовичу стало страшно почти как тогда на пустыре. События того вечера ярко ожили в его памяти.
Редкие прохожие не обращали на них внимания. Но Геннадию Львовичу казалось, что все они специально делают равнодушный вид. А на самом деле это те самые люди, которые выслеживают его подопечного и, пройдя мимо них, докладывают по сотовому телефону главе мафии об их продвижении. Все горожане, что ещё были на улице, представляли собой цепочку людей, отслеживающих их путь. А что ещё делать этим людям на улицах города?! Почему в такое время и в такую погоду они не дома, в тепле и уюте? Крайне подозрительно. Правда, никто пока их не останавливает, никто из-за угла - пока! - не нападает. А... А почему, кстати, у типа, прижавшегося к нему плечом, такая странная кличка? Нежный.  А на самом-то деле – ничего себе - нежный! С бритой головой и крепким подбородком! Вон, какие у него плечи! А бицепсы?! Не чисто, ой, как не чисто!
Геннадий Львович остановился. Ему вдруг показалось, что идёт он прямо в пасть хищному лютому зверю, что не вернуться ему домой. Александр резко подался лицом к Геннадию Львовичу и шёпотом раздражённо спросил:
- В чём дело?
Геннадий Львович молчал, не в силах ответить.
- Ну! - толкнулся плечом в плечо его спутник.
Собравшись с духом, дрогнувшим голосом Геннадий Львович, наконец, сказал:
- Дальше я не пойду.
И тут же почувствовал, как его руку словно стиснуло металлическим обручем.
- Полагаю, дорогой, - нежным голосом, вдруг войдя в предназначенную ему роль спутницы, угрожающе ласково заговорил бритоголовый, - ты шутишь?
- Но ведь, что со мной, что без меня, - жалобным голосом заканючил Геннадий Львович, - никакой разницы!
- Знаешь, что, дружок, мне решать, без разницы или с разницей твоё, м-м-м … не скажу какое, присутствие, не то обидишься! - злым голосом зашипел ему в ухо Александр. А уж он-то чётко знал, что одинокой женщине в такую пору на улице чересчур много шансов попасть в зону мужского внимания. Пара – совсем другое дело, идут себе и идут, никакого к ним интереса.
В довольно жёстких выражениях он посоветовал Геннадию Львовичу взять себя в руки и дойти с ним хотя бы до угла старинного дома, вон того! Дальше этого места он ему абсолютно не нужен. Только вот как насчёт шубки и шапки?
- И не вздумай валять дурака.  Я знаю, где ты живёшь со своей.…  Со своей женой!
А как хотелось ему сказать: «со своей дурной бабёнкой!». Но Александр удержался от столь недобрых слов в адрес жены Геннадия Львовича.
А Геннадий Львович с трудом подавил рвущуюся наружу трусоватую ненависть – не дай бог, бритоголовый заметит! И про одежду он ничего не сказал, промолчал – пусть пропадает. Страх за свою жизнь сильнее чувства собственности. Во всяком случай сейчас, когда держит его мёртвой хваткой этот бандит.
«У-у-у, урод, проклятый, - мысленно ругался Геннадий Львович. - Дошипишься на меня! Вот сцапают тебя через минуту твои дружки, будешь знать, как злиться на своих спасителей!»
Хорошо, что возле угла дома они расстанутся. Господи, что ж так всё медленно тянется! Скорее бы дойти до этого вожделенного угла, поди всего отмеченного, перемеченного собаками и котами. Эти последние метры такие холодные и такие нестерпимо тягучие. Почему именно здесь не касалась снега дворницкая лопата?!
«Серые трусливые мыши. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское». Это были уже мысли Саши. Ему с такими не по пути.  Но и с теми, с другими, тоже не по пути.
На заветном для Геннадия Львовича углу Александр развернул его лицом к себе и, хмуро глянув на него, поблагодарил за помощь и пообещал вернуть вещи через несколько дней.
- Удачно добраться до дома. Ещё раз спасибо за приют и лечение.
Он опять крутанул Геннадия Львовича, но уже лицом прочь от себя.
“Сейчас как даст под зад!” - обмирая в душе, испуганно подумал Геннадий Львович. Но нет, всё обошлось как нельзя лучше, его только слегка подтолкнули в спину.  Улавливать мысли он не умел, и это очень хорошо, ибо такие слова, как, скачи, пока в штаны не наделал, настроения не повышают.
Когда через несколько быстрых, судорожных шагов, почти прыжков, Геннадий Львович, оглохший от стука собственного сердца, оглянулся, никого он не увидел ни на углу дома, нигде в округе.

YIII.
Так. Масло, хлеб, пачка чая, кофе... Кофе не напасёшься - мелькнула равнодушно раздражённая мысль, - галлонами он его что ли потребляет? С утра до утра с интервалом в пять минут!
На такую неумеренность презрительно дрогнули губы, но тоже как-то отвлечённо. И она опять принялась перебирать. Пошли в ход разного рода сладости, всего не перечислить. Крутой сладкоежка! Ха! Продавщица зауважала Леру, начиная с двухсот рублей, что уж говорить о дальнейшем! Губы Леры тронула улыбка. Заулыбавшись, она спохватилась, как споткнулась, её охватила жаркая волна стыда и досады на себя – нашла, чем гордиться, чему радоваться! Хотя, если быть откровенной, ей нравилось делать покупки. В кои-то веки она отвела душу! Так что она недолго критиковала себя.
...мясо, окорок, сыр, колбаса, овощи, фрукты... - руки Леры действовали аккуратно и ловко.  Губы перечисляли укладываемые в большую хозяйственную сумку продукты и предметы первой необходимости, как же без них!  Туалетная бумага, зубная паста, стиральный порошок, шампунь, бальзам для волос, гель после бритья... Лера мысленно возмутилась, мысленно же и ругнулась. Набралась уйма предметов! Одной сумкой не обойдёшься, даже такой, по размеру почти торгово-челночной.
Генка на работе, она почти свободна, у неё весенние каникулы. Хотя, занят Геннадий Львович или нет, не имеет никакого значения. Дело в том, что её Геночка панически боится этого Сашу Нежного. И вся суета и подпольщина пали на Леру.
Он позвонил им через четыре счастливых спокойных дня. Сначала Геннадий Львович, взявший первым телефонную трубку, не понял, кто это звонит им. Подумал на своего дружка Жорку, правда что-то голос не очень похож, сиплый, с придыханием и хрипом. Уразумев, что на другом конце провода бритоголовый, Геннадий Львович аккуратно положил трубку на полочку и истошным шёпотом призвал к телефону жену.
Бритоголовый простыл вторично. Потому что не долечился! - упрекнул Леру простуженный голос. У него болит голова, потому что он не долежал положенный срок! Но беда не в этом, почти надменно, насколько это можно при такой простуде, доложил Александр. Во время вылазки в аптеку он столкнулся с типом, с которым ему явно не следовало бы встречаться.
- С кем же? - холодно осведомилась Лера.
- С Бананом. - просипело в трубке. - Да не всё ли равно! - тут же вскипел Александр и закашлялся. И, правда, ей всё равно, она не знает, кто такой Банан.
Слава богу, ему удалось унести ноги и замести следы! Как Лера поняла, он оглушил растерявшегося ничуть не меньше его самого Банана, благо тот только выбирался из машины, а рядом никого не было. И вот он засел дома, ибо на него открыта охота.
- Могли бы прогуляться в моей шубе, тогда бы вас, может быть, и не узнали. - ледяным голосом произнесла Лера.
- Днём?! - возмущённо хрипнуло в трубке. Не надо давать ему дурацких советов, ему и без того не сладко! Он просит об одном - доставить ему самое необходимое. Что именно, он продиктует. То, что он всё оплатит, Лера, он надеется, прекрасно понимает. И всё, больше ему от них ничего не надо. А они, Валерия Антоновна и Геннадий Львович, заодно заберут свои вещи!
- А как же ваша конспирация? Мы ведь будем знать место вашего обитания! - съязвила Лера, на что получила быстрый ответ, что из двух зол он выбирает меньшее.
Он же прекрасно понимает, что ни Валерия Антоновна, ни Геннадий Львович - тоже язвительно, но менее выражено заговорил Александр, - не захотят взять на свои души грех смертоубийства.
Конечно, они не захотели.
И вот уже конец марта, Лера собирает четвёртую сумку вещей и сейчас отправится в четвёртый поход, осуществляя поставку всего необходимого окопавшемуся в своей шикарной норе захиревшему, но не обедневшему, бандиту, в мрачном одиночестве лелеющему варианты своего освобождения, а, следовательно, и устранения или хотя бы нейтрализации своих врагов. Правда, нейтрализация - это что-то слишком туманное и неопределённое.  А устранение немыслимо, об этом догадалась бы и Лера, а уж он знает об этом наверняка.  Вот такой он крутой парень.
После ослепительно яркой весенней улицы глаза в подъезде дома, едва адаптировавшиеся к резкому безудержному солнечному сиянию, словно прикрыло шторкой, обрушившейся на них сумеречной глухой полутьмой. Лишь только Лера подошла к двери и, поставив сумку на пол, протянула руку к звонку, как дверь открылась. Александр втащил в прихожую и Леру и сумку одновременно, ухватив одной рукой Леру за локоть, другой ловко подцепив сумку. В первые мгновения от такой бесцеремонности Лера потеряла дар речи, с возмущением уставившись глазами на небритую осунувшуюся физиономию Александра, стойко, заметим, выдержавшего столь красноречивый испепеляющий взгляд.
- Это – в последний раз! - она бросила вторую сумку на