Сезона Цветения, парк был почти безлюден. Так странно было в погожий, тёплый, полным солнечным мёдом день видеть парк пустым. Парк замер в коротком светлом сне, полдневном забытье, которое не тревожили тихие звуки лета.
В воздухе медленно плыли по ветру длинные серебристые паутинки, вспыхивая в разогретом воздухе прозрачными блёстками.
Деревья роняли с клонящихся к земле, отяжелевших веток оранжевый, красный и белый пух созревших семян. Подхваченный ветром, он взлетал в воздух, снова падал на землю, на усыпанные жёлтым и синим песком декоративные клумбы, на розовые камни парковых дорожек, на изумрыдную траву, перекатывался пушистыми, весело подпрыгивающими, будто играющими, разноцветными шарами всеми забытого, но так и не отменённого праздника.
Казалось, что теперь этот праздник только для них двоих. Пришедших в этот забытый парк.
- Никого, - растерянно прошептала Юна.
Зайнер подал ей руку и согнулся в галантном поклоне.
- Парк только для вас, сударыня!
Она коснулась ладонью его руки. Потом, словно раздумав, отдёрнула руку и в растерянности стала попеременно то поправлять сбившийся от бега на затылок венок из белых лент (старое, доброе украшение для помолвки, предвестник обещанной любимым фаты), то ладонями проводить по кружевам голубого праздничного платья.
- Это нечестно! - с обидой воскликнуда она. - Мои родители должны были придти!
И она топнула ногой, взбив на дорожке облачко красноватой пыли.
- Ты же знаешь, - словно оправдываясь (хотя, признаться, ему-то зачем было искать оправдания), виноватым голосом произнёс Зайнер, - твои родители были против нашего брака. Так что совсем не удивительно то, что и помолвку они пропустили.
- Это нечестно! - повторила Юна. - Они не были на выпускном балу в Академии, а ведь я трижды напоминала им об этом и просила придти.
- Да, - прошептал Зайнер, - если бы они там со мной познакомились поближе, было бы неплохо... Говорят, в мундире я произвожу впечатление даже на финансистов...
- Невероятно! - продолжала Юна.
И губы её задрожали.
- Они и к алтарю на помолвку не пришли, и даже сюда...
Возможно, если бы в парке было бы побольше людей (а на поляне у входа стояли лишь они одни, будущие жених и невеста), Юна постаралась бы сдержать слёзы и ничем не выдать своего разочарования поведением родителей. С детства она воспитывалась в самых строгих и консервативных педагогических традициях, столь типичных для благородных и знатных семей Готтарда, ведущих своё происхождение едва ли не от первых поселенцев-колонистов, в давние, далёкие, легендарные времена приземливших посадочные капсулы своих космических кораблей на пустынные плато дикой, безжизненной планеты, которой тогда ещё только предстояло стать процветающей Республикой Готтард.
Древний род, к тому же - уважаемый и знатный род банкиров и финансистов, подаривший Республике многих великих предпринимателей, основателей крупных банковских домов, инвесторов, поднявших промышленность Готтарда на недосягаемую для прочих поселений и планет здешней части Галкактики (включая и этот проклятый Медиобар!) высоту, древний и славный род, к которому принадлежала эта юная, необыкновенно красивая (даже с дрожащими от обиды губами) и очень даже скромная девушка требовал от членов влиятельного семейного клана соблюдения жёстких, раз и навсегда установленных норм приличий.
И прежде всего - никаких чувств!
По крайне мере, на людях. Даже в дестве отец никогда не брал Юну на руки. Не гладил по голове. И не шлёпал.
Только хмурил брови (если был недоволен наследницей). Или улыбался (если она всё делала правильно).
И не раз учителя и гувернёры строгим и ледяным голосом внушали ей, что девушки из благородных фамилий не хмурят лоб, не плачут даже от красного тропического соуса и прочих чрезвычайно неприятных вещей, не заливаются неприлично громким смехом (а сдержанно улыбаются лишь уголками губ), высоко держат голову и никогда, никогда не дают эмоциям одержать над собой верх!
Ибо жизнь отпрыска благородного семейства - это служение Дому.
То есть свободной, чистой, вечной и прекрасной Республике!
И она сдержала бы свои чувства, она не дала бы им взять над ней верх.
Юна была достойной и прилежной ученицей.
Но се йчас они стояли одни, одни на этой поляне.
Там, где должны были встретиться с её родителями и, следуя древнему обычаю, в их присутствии повторить слова клятвы, что произносят юноши и девушки Готтарда при помолвке.
А потом родители оставили бы их, ушли.
И уже тогда можно было бы отправиться к фонтану, чтобы уронить праздничную белую ленту в подрагивающую от быстрых, пенящихся потоков тёмную воду.
Но... Родители не пришли на выпускной бал, а её любимый, её Зайни был так хорош в парадной мундире! Они не захотело его видеть. Не захотели познакомиться с ним, хотя из вежливости, той самой холодной, но неизменной вежливости, которой так славилась её семья, не захотели они перемолвиться парой фраз с...
С молодым офицером, но уже - старшим пилотом. С её Зайни.
А ведь он так старался поступить в Академию и получить по окончании курса эти вожделенные нашивки старшего пилота. Вовсе не потому, что был карьеристом (хотя поднимался наверх с самого дна, и в столичные края для службы в управлении космофлота республики прибыл когда-то из дальнего, заброшенного и позабытого командованием гарнизона, что обслуживал станцию космической связи на одном из полярных островов).
Нет, он бы, в конце концов, обошёлся бы и нарукавным пилотским знаком. А после десяти лет службы закончил бы, наконец, свой объёмный и, похоже, теперь уже отложенный до лучших времён труд по экономике...
Но как-то на вечеринке в престижном клубе "Дракон" (а ведь сначал не хотел туда идти, да друзья уговорили! "что тебе за книгами сидеть! пошли, Зайни!") познакомился с ней. С Юной.
И сразу понял... Да, он сразу понял, что это - его судьба.
Честно говоря, он и сам боялся себе признаться в своих чувствах.
Профессиональное чутьё (на его курсе обучали в том числе и прикладной психологии; да и прошлых знаний с накопившимся уже некоторым жизненным опытом хватало) подсказывало - девушка хоть и хочет казаться "человеком его круга", но на самом деле это не так.
Она - другая. Её естественность, искренность, доброта - это её душа, это то, что дано ей от рождения. Но чувствовалось, явственно ощущалось, что искренность даётся ей нелегко, что весёлые пирушки с друзьями и студенческие вечера с танцами, шутками и беззаботным смехом - это для неё какая-то совсем ещё новая, незнакомая ей ранее сторона жизни.
В ней иногда чувствовалась настороженность и отстранённость. И привнесённое в её душу извне, едва ли не навязанное ей холодное лицемерие, которое она вынуждена была (и это тоже чувствовалось - каких иногда усилий ей это стоит!) преодолевать.
Но теперь-то она была совершенно искренна в своих чувствах!
Родители снова обманули её: обещали придти на помолвку, в крайнем случае - непременно быть в парке. И не пришли!
Конечно, кто для них пилот... Хорошо, кто для них старший пилот Зайнер?
О, да! Конечно, он солдат Республики. Молодой и весьма перспективный офицер, откомандированный в числе лучших выпускников Академии в эскадру самого Эрхарна, для выполнения заданий особой важности на планетах Тёмного пояса.
Конечно, его будущее вполне обеспечено, он непременно сделает карьеру (да, помнится он и статьи публикует в столичных научных журналах... и когда время находит?), дослужится и до штабных аксельбантов и, быть может, до платинового нарукавного щита.
Ну и что? С такими людьми водят дружбу и, тем более, роднятся первые фамилии Республики?
О, нет, дамы и господа, никакого пошлого снобизма и столь осуждаемого в Республике высокомерного отношения к этим замечательным, энергичным и амбициозным "парням из народа".
Что вы! Они, конечно же, тоже опора Республики, они весьма, весьма достойные люди.
Но... Всё-таки их не приглашают на вечера камерной музыки в дома, что стоят на Золотой Стадии Готтарда. И не высылают отпечатанные на белом шёлке приглашения. И их не встретить в сигарных залах закрытых клубов.
Они, конечно, достойные граждане. Но - не того круга.
- Теперь, похоже, я уже не состою в элитном клубе, - сказала Юна.
И улыбнулась. Назло обманувшим родителям, назло всей прошлой жизни, назло самой себе, вчерашней Юне.
- И хорошо, - продолжила она. - Без них лучше. Отец наверняка, увидев тебя, скривился, будто мы готовимся угостить его несвежим лаймом. А мама непременно уговаривала меня передумать, даже не стесняясь твоего присутствия.
- Они сильно тебя обидели? - спросил Зайнер.
И, опустившись на колено, взял кончик белой ленты и торжественно поцеловал.
- Дорогая и любимая моя почти уже невеста, - откашлявшись, произнёс Зайнер. - Моя прекрасная дама! Ввиду того, что мои будущие, и до сих пор не любящие меня, папа и мама изволили проигнорировать первую часть ритула, предлагаю без отлагательств проследовать к фонтану.
Юна кивнула в ответ и положила ладонь ему на плечо.
- Встань, рыцарь!
Зайнер поднялся с колен и взял Юну под локоть.
- Без них даже лучше, - сказал Юна. - Они непременно всё испортили бы...
Они пошли по парковым аллеям.
В тишине их шаги отдавались непривычно громким и чёким эхом.
Они шли в молчании, словно боясь нарушить эту редкую, благословенную тишину.
Но Зайнер, всё ещё поглощённый прежними своими, до конца не высказанными мыслями, обратился к девушке.
- Твои родители думают, что я люблю не тебя, а твоё будущее наследство, - грустно сказал Зайнер. - Впрочем, они легко могли бы это проверить. Например, сообщить мне, что ты, наконец, лишена всех их милостей...
Юна промолчала в ответ.
- Тебе неприятен это разговор? - спросил Зайнер.
- Мне всё равно, - ответила Юна. - Я не хочу о них вспоминать. С меня довольно! Они больше не будут распоряжаться мной, как вещью...
Зайнер остановился и посмотрел ей в глаза.
- Юна...
Она покачала головой. Она поняла, о чём он хочет спросить.
- Нет, - ответила Юна. - Я люблю тебя, Зайни. Я не пытаюсь им досадить... Это... Это чуство, Зайни. Любовь, а не месть. Мы просто забудем о них.
- Но я не смогу быть всё время с тобой, - ответил Зайнер. - Ты же знаешь... Мне нужно отправляться в путь, туда...
Зайнер показал на небо, пока ещё не тревожное, чёрное небо космоса, а синее, мирное, спокойное, тихое небо Готтарда.
Где-то там, далеко - эскадра. Серебристо-белые громады кораблей, бесшумно плывущие в немом океане Вселенной. Так далеко от них, от этих полян и лугов, от парковых домиков с красными черепичными крышами и покрытых мховым оранжевым налётом старины парковых гротов, от проносящихся над головами птиц, от ручья на окраине леса... Так далеко от этой жизни!
Там, на далёкой и незнакомой этому миру войне - там его ждут.
Ждут, когда кончится этот день. И начнётся новый.
Новый день, с другим настроением, другими цветами, звуками, запахами... Новый день, неотвратимый и жестокий. Новый день, долгий.
Беспощадный.
- Я помню, - ответила Юна. - Но это же ненадолго?
- Конечно, - ответил Зайнер. - Нам сказали вполне определённо - до Праздника Снега пилоту
