Горы и сновиденья, или короткая история любви

скорой в одну из городских больниц и сразу же, в тот же день, не откладывая, срочно прооперировали. Когда на следующие сутки мой приятель с супругой навестили его в больнице, он был в сознании, но даже несведущему в медицине человеку при одном взгляде на него становилось ясно, что долго дед не протянет. Лечащий врач посоветовал моему другу забрать старика домой.
- Потому, как не жилец – Доверительно сообщил он расстроенному моему приятелю.
- И медицина тут, как говорится, бессильна… М-да…

    Назавтра решено было организовать машину, с тем, что бы везти больного домой. А  глубокой ночью, когда испереживавшиеся супруги, покончив с домашними делами, наконец, отправились на покой, другу моему приснился престранный сон. Вернее, приснился он ему под утро, потому что перед самым рассветом он, в смутной тревоге,  поднялся, прошёлся по квартире, проверил детей, выпил целый стакан холодной воды и улёгся вновь. Долго ворочался с боку на бок, но, в итоге, заснул. И снилось ему, будто заходит он в некое тёмное помещение, которое, при дальнейшем рассмотрении, оказалось той самой больничной палатой, где после операции дедушка ихний лежал. Обходит, значит, приятель мой палату, все кровати пустые и деда нигде не видать. Озирается он удивлённо и напрягаясь, до боли в глазах, в темноту вглядывается и вдруг замечает белого, как простыня, старика своего, лежащим на полу, в беспомощной позе, с открытыми глазами и с немой мольбой на измождённом лице. Наклоняется он над ним и легко так на руки его поднимает и сам, между прочим, удивляется, что веса в старике, как будто и нет никакого. Точно воздух поднял. А дед, молча, улыбается и смотрит так ласково. Подходит он, значит, с ним на руках, к широкому, двухстворчатому окну, плотно  очень и тщательно тёмными занавесками зашторенному.
- Что ж ты, дедуля – Бодро говорит мой знакомый,
- В темноте-то кромешной лежишь? – И одной рукой занавески открывает,
- Глянь, - Говорит, - Солнышко какое взошло!
А дедуля тянется к самому его уху и грустным и едва слышным голосом шепчет:
- Не старайся, милый, не надо… Здесь ведь даже и днём темно… И холодно так…
    Хотел было что-то возразить мой приятель, но тут всё пропало, растаяло, и он проснулся. И долго ещё лежал, уставившись открытыми глазами в потолок и безуспешно пытаясь найти какое-то толкование своему сновиденью. А когда через несколько часов они с женой приехали за стариком в больницу, их огорошили известием, что тот на рассвете скончался… Вот такая история… - Марат перевернул трубку, постучал ею о камень, избавляя внутренности от пепла. Все трое его попутчиков разом зашевелились.
- Значит, получается, - Сказала Лида,
- Что отлетевшая душа дедушки посетила во сне твоего приятеля и таким образом оповестила его о собственной смерти?
- А я не знаю, как по-другому объяснить эту историю, - Марат собрал бороду в кулак, отпустил, поправил очки на переносице и, взяв кружку с чаем в обе руки, теперь выжидательно, из-под очков, поглядывал на друзей.
- «Здесь ведь даже и днём темно»… - Лида передёрнула плечами,
- Ужас какой… Смерть – это тьма…
- И холод…
- И холод…
- Странно всё это, - Наташа задумчиво ворошила в костре длинной сухой веткой тлеющие угли костра,
- Вот и ставь после этого под сомнение всякую там парапсихологию и экстрасенсорику…
- А я так даже могу вслух произнести имена уважаемых академиков, которые исподтишка и на полном серьёзе исследуют эту тему, - Вставил Сергей.
- Передачу мыслей на расстоянии?
- И не только. Но Марат, кажется, хотел ещё что-то рассказать?
- Всё, граждане! Я устал и хочу спать. – Марат поднялся, потянулся всем телом и отчаянно зевнул. Как по команде, начали зевать остальные.
- Вы замечали, - Сказал Сергей, зевая во второй раз подряд,
- Что зевота, странным и необъяснимым образом, заразительна?
- О-ой! – Развела руки в стороны Наташа. Она тоже неудержимо начала зевать. Все дружно рассмеялись.
- Смех смехом, - Пытался подытожить Марат,
- Но завтра у нас восхождение… Не забыли?
- Маратик, не будь занудой! А? Такая ночь, так хорошо вокруг, а ты – спать! Ну, давайте посидим ещё немножечко! – Лида наклонилась к заметно подтаявшей куче хвороста и подкинула веток в костёр,
- Лучше, расскажи нам ещё что-нибудь.
- Давайте, я, - Перебила Наташа,
- Целый день сон вчерашний покоя не даёт. Всё рассказать хотела.
- Вот и рассказывай…
    Марат безнадёжно махнул рукой и вновь уселся на своё место. Сергей во весь рот, до ушей, улыбался и потирал ладони от предвкушения. Лида пересела поближе к Марату. Наташа скользнула взглядом по лицу Сергея.
- Ну вот… Значит,  Стоим мы все, как-будто, на вершине горы…
- На Большом Чимгане?
- Не знаю. Не важно. Лид, ну не перебивай!
- Не буду.
- Вот… Значит, стоит вся наша четвёрка на самой вершине. Вокруг - картина  фантастическая, солнце сияет, от ледников, до боли в глазах, отражается, и будто Лидка бежит куда-то, и зарёванная вся. А Марат за ней бежать хочет и, как это во сне часто бывает, двинуться не может. Порывается, на лице – страдание, руками машет и словно кричит что-то, но голоса не слышно. А мы с Серёжкой за большим камнем стоим и чего-то ругаемся. И громко так ругаемся, даже орём друг на друга и вдруг слышим явственно: Марат на помощь зовёт. И ветер вдруг страшный поднялся. Мы из-за камня выбираемся, а местность  вокруг – незнакомая, и мы не на вершине уже стоим, а на самом дне узкой расщелины. И со мной не Серёжка уже стоит, а Марат, сердитый такой, и наверх смотрит. А там, за скалу уцепившись, Лидка висит, ногами сучит, опору ищет и не находит, а Серёжка сверху ей длинный шест тянет, но дотянуться никак не может. Меня ужас сковал, стою, ни жива, ни мертва, вдруг – порыв ветра, да такой, что с ног валит, и тут Лидка со скалы срывается. У меня крик в горле застрял, а Лидка вопит ужасно и летит камнем вниз. Время как-будто остановилось, и Лидка уже не летит, а медленно, очень медленно, как в замедленном фильме, падает, но зато, в оконцовке, как падает! – Наташа обвела всех торжествующим взглядом,
- А падает она прямо в руки Марату! Он её подхватывает, и смеются они весело, будто рассмешило их что-то. А ко мне Серёжка со всех ног бежит и на руки поднимает… И кружит, кружит… Вот… Такой вот сон…
    С минуту зависшую тишину нарушало только переливчатое журчание ручейка, да тихое потрескивание и шипение костра.
- И что это всё может означать? – Лиду явно заинтересовал подругин пересказ.
- Ничего особенного это означать не может, - Марат запустил в бороду всю пятерню,
- Главное, что финал замечательный. Как в индийском фильме. И все, в итоге,  счастливы и довольны судьбой.
- И вывод напрашивается самый, что ни на есть, оптимистичный, - Сергей снова принялся отчаянно зевать,
- Всё будет хо-ро-шо-о-о! – Потом, потянувшись всем телом и обеими руками взъерошив светлые свои волосы, добавил:
- Э-эх! Я вот тут тоже историю одну вспомнил. Вернее, не историю, а сон. Такой же интересный. Только не мой, а так, рассказывали как-то… В хорошей и тёплой  компании. Давно было, уж много лет тому… - Сергей замолчал в нерешительности, раздумывая, стоит ли продолжать.
- Ну, пошло-поехало, - Марат поморщился и притворился недовольным,
- Спать мы будем сегодня, или до самого утра станем страшилки всякие вспоминать?
- Маратик, а как насчёт водички? Из сайчика? И за шиворот? – Лида насмешливо, с подрагивающими уголками губ, повернулась  к Марату.
- А то и пощекотать можем, - Подхватила Наташа. Все прекрасно знали, что Марат ужасно боится щекотки.
- Я, милые дамы, радею о завтрашнем дне, - Развёл руками Марат,
- Но, понимая, что вы – уже взрослые девочки и отчётливо осознавая все неприятные последствия возможного нервного срыва отдельно взятых личностей, не будем показывать пальцами, каких именно, - А сам направил раскинутые руки в сторону своих спутниц,
- Нервного срыва, могущего быть  спровоцированным насильственно заблокированной и рвущейся на свободу и кипящей колдовским зельем экзальтации, благоразумно отрабатываю назад и смиренно умолкаю, сохраняя, при этом, гримасу бесконечного осуждения и тоскливой и беспомощной безысходности…
- Браво! – Лида неторопливо захлопала в ладоши,
- Аплодисменты!
- Нет, Лид, бери выше! Восторженные овации! – Поддержала подругу Наташа.
- Я просто диву даюсь, где ты слов-то таких набираешься? А? Признайся, Маратик, домашняя заготовка?
- Ага. Три дня репетировал, что б здесь, значит, блеснуть. А?
- Б-э! Всё, ты свою историю рассказал, теперь Серёжкина очередь. Серёж, мы все во внимании.
Сергей нарочито осанисто откашлялся и, погрузившись взглядом в пламя ожившего костра и театрально скрестив руки на груди, заговорил.
- Давно это было…
- Ой! Прям начало библейской истории!
- Да, Лидуся, - Монотонно вещал Сергей,
- Повествование сие уходит своими корнями в те счастливые ещё времена, когда ваш покорный слуга впервые взлетел по ступеням здания нашей благословенной аспирантуры и выбрал науку своим главным и основным поприщем…
- Да, дурное влияние Маратовского стиля изложения налицо!
- Уважаемая, вы жаждете дискуссии?
- Всё, Серёженька, молчу!
- Значит, так… Был у меня один знакомый аспирант. Собственно, он и сейчас есть, только, уже не аспирант, а кандидат наук. Но не важно. Да… И вот как-то однажды, за рюмкой шампанского (чего-то мы там отмечали), рассказал он нашей тёплой компании занимательную историю. Жил он, как он сам рассказывал, с самого рождения своего и до окончания института, в большом, собственном доме, с огромным двором и исправно плодоносящими в нём разнообразными фруктовыми деревьями. И в самом конце сада, расположена была отлично сработанная когда-то его отцом, а на тот момент совместно ими обоими используемая, превосходная мастерская. Мастерскую эту я не зря здесь упоминаю, мы к ней ещё вернёмся в нужное время. Так вот, пришло время, аспирант наш обзавёлся семьёй, получил квартиру и стал жить отдельно от родителей. Потом отец у него слёг, занедужил по-серьёзному и раз за разом, всё чаще, оказывался в больнице. В последний раз, навещая больного отца, аспирант поднимался по старинной и необъятной, как во дворце, мраморной лестнице. Палата больничная находилась на каком-то там верхнем этаже. Древнее было строение, сейчас таких зданий уже не строят. И когда он  уже уходил, то почему-то запомнил, очень чётко и ясно, как долго и гулко пришлось ему  спускаться вниз по этой холодной и большой каменной лестнице и нехорошо ему почему-то сделалось тогда на душе, тоскливо, мрачно и одиноко сделалось. И ещё – жутко. По его выражению, как-будто кто-то ледяными пальцами, крадучись, схватил его за сердце.  А отец стоял, опершись на мраморные перила, и молча смотрел ему вслед. Он оглянулся на отца, и тот, слабо улыбаясь, так же слабо помахал ему рукой. И настолько подавлен он был впечатавшимся в его душу необъяснимым впечатлением, что провёл потом тяжкую, почти без сна, ночь, и весь следующий день, по его словам, у него буквально всё валилось из рук. И никакого рационального объяснения тому своему странному состоянию наш трезвомыслящий аспирант не находил, ни тогда, ни впоследствии.

    В это же время родителям его дали квартиру. Мама ликовала. Большой дом с садом и мастерской оставался младшей сестре аспиранта. Сестра уже вышла замуж, родила ребёнка и была