Горы и сновиденья, или короткая история любви

выкладывать на стол принесённые с собой запасы.
- Это что? – Смешно вытянув шею, вопрошал Сергей,
- Это что, это картошка, да? Настоящая? Ой, всё, умираю!.. Боже мой, курица!
- Не юродствуй!
- Колбаса! Святые угодники! А это что? Сыр? Не может быть! Сыр! Ура! Наташ, ты – чудо! Ты – моё спасение и самая лучшая женщина в мире. Торжественно клянусь, что свой первый научный труд я посвящу именно тебе! Я даже могу…
- Садись, академик!
    Повторять дважды не понадобилось. В мгновение ока Сергей оказался за столом и принялся уплетать разложенную на столе снедь с такой звериной жадностью, что Наташа поначалу невольно на него засмотрелась. На душе у неё было на удивление хорошо и счастливо. Она постояла так некоторое время, потом облегчённо вздохнула, повернулась к раковине и занялась делом. То есть приступила к мытью посуды, предварительно переставив всё, что было в раковине прямо на пол. Потом, вспомнив что-то, обернулась к Сергею. Тот, восторженно утоляя голод и от нетерпения буквально пританцовывая на стуле,  жевал всем ртом, всеми зубами.
- Надо Марату позвонить. Я совсем забыла. Странно, что он сам не звонит.
- А я фефефо афхлюфив…
- Чего?
- Я, - Сергей поднял руку, мол, сейчас, погоди. Наконец, прожевав, повторил:
- Телефон я, говорю, отключил.
- Зачем?
- Не зачем, а почему. Говорю же, провод оборвался. Тебе когда звонил, другой рукой провод держал. Замкнув контакты. Теперь понимаешь? И не перебивай, пожалуйста!
- В смысле?
- Я тут жую, а ты с вопросами…
- Серёж, может нельзя так сразу? Может, по чуть-чуть? Вдруг тебе плохо станет? Нельзя на ночь глядя так наедаться…
Но Сергей, вновь с набитым ртом, полыхнул на неё негодующим взглядом и уморительно замахал обеими руками, давая понять, что ему ничего не грозит. Наташа улыбнулась, поставила на газ только что отмытый чайник и вернулась к Монблану ещё невымытой посуды.

    Жил Сергей в просторной трёхкомнатной квартире, вернее, жил он только в одной  её комнате, две другие были заперты, то есть просто притворены. Родителям его, заслуженным научным работникам, посчастливилось оказаться приглашенными несколько лет назад Новосибирским отделением академии Наук СССР  на работу в Сибирь, над одним  уникальным и масштабным проектом. Работа увлекла родителей настолько, что они так и остались в городе Бийске, где им выхлопотали квартиру и возвращаться назад, кажется, не собирались, справедливо полагая, что сын их стал давно уже достаточно взрослым и самостоятельным и что в родительской опеке он, скорее всего, больше не нуждается. Однако, чадо, тем не менее, не забывалось, и  время от времени сын получал из Бийска щедрые денежные переводы, но деньги не транжирил, и у него на сберкнижке  понемногу даже стала собираться некоторая сумма, что, в общем-то, предопределялось его складом характера и мизерными, в обывательском смысле, житейскими запросами. Гардероб его обновлялся крайне редко, так как ему вполне хватало той одежды, которая у него была, и которую он носил годами, отношение же его к еде всегда было вообще легкомысленным и даже, по мнению Наташи, вопиюще безответственным.  Сергей вполне удовлетворялся своей собственной комнатой, в которой он жил всегда, с детства, с незапамятных времён, столько, сколько себя помнил. Одна её стена, от потолка до пола, оборудована была добротными книжными стеллажами, забитыми книгами, тут же располагался большой и очень старый письменный стол, здесь же стояла узкая деревянная кровать, а на широком подоконнике – такой же старый, чёрно-белый телевизор. На стене, рядом с кроватью, висела гитара. В две другие комнаты он почти никогда не заходил, разве что только в порыве вдохновения, в какой-нибудь воскресный день, когда у него вдруг  появлялось непреодолимое желание затеять, наконец, генеральную уборку в своей холостяцкой квартире и он, с влажной тряпкой в руках, не оказывался в родительской спальне или в кабинете отца. Но тут многое зависело от того, в какой из двух комнат он оказывался раньше. Если в спальне – то он вполне мог с успехом смахнуть пыль с мебели и даже вымыть пол. Но вот если он проникал в кабинет отца, то тут его хватало всего на несколько минут. Дело в том, что в этой комнате, оборудованной отцом под кабинет, книг было ещё больше, чем в комнате Сергея. Книги тянулись по всему периметру комнаты, покоясь на добротных, тёмного дерева стеллажах и тоже от пола до потолка. Он влазил на стремянку, чтобы начать вытирать пыль с верхней полки, брал в руки книгу, бережно проводил по ней тряпкой, раскрывал наугад, с наслаждением вдыхая непередаваемый и неповторимый книжный запах и… И мог вот так простоять на стремянке, с книгой, или с книгами в руках,  несколько часов кряду, до тех пор, пока затёкшие ноги не вынуждали его спуститься на пол. Но и здесь, обретя под туловищем более надёжную опору, он обкладывался снятыми с полки книгами, усаживался, где придётся и с понятным только избранным наслаждением погружался весь, без остатка, в восхитительный и загадочный мир ещё непознанного. А  время незаметно утекало, за окном сгущались сумерки, и воскресный день на этом, как правило, и  заканчивался. И естественно, что уборка в своей собственной комнате, которую он всегда откладывал напоследок, так и оставалась героической, но не реализованной затеей. В конце концов, успокаивал он себя, можно ведь было отложить данное мероприятие до следующих выходных. Но наступали следующие выходные, история повторялась, и комната его так и не бывала почти никогда по-настоящему убрана.

    Сергей сказал: «У-ф-ф!» и откинулся на стуле. Наташа перемыла уже почти половину посуды.
- Ну как? Заморил червячка? – Спросила она, принимаясь за очередную тарелку,
- Сейчас я тебе чаю заварю. Настоящий. Индийский.
- Ничего себе, заморил! Да я так, целый год, наверное, не ел! Слушай, что это со мной?
- Что? – Наташа вопросительно обернулась к нему.
- Да я шевельнуться почти не могу. Сейчас на пол рухну…
- Тебе выспаться надо. Я думаю, что ты столько же спал, сколько и ел. За эти пять дней.
- А как же записи мои? – Сергей отчаянно зевал и принялся растирать ладонями лицо.
- Ничего с твоими записями не случится. Отоспишься, потом накупаешься. Ну и побриться тебе не помешает. Ты, Серёж, на бандита стал похож. Или на бездомного американца…
- А почему на американца-то? – Сергей весело расхохотался. Потрогал щетину и всем телом обернулся к Наташе.
- Как говорит один, очень  мной уважаемый автор, скажи мне, сколько ты не брился, и я скажу, сколько ты написал!
- А уважаемый автор – Еремей Парнов…
- Молодец!
- Третий глаз Шивы.
- Ну, ничем тебя не удивишь!
- Серёж, иди, спать ложись…
- А ты… В смысле, - Сергей растерялся,
- Ты же домой не поедешь уже? Вот, в спальне родительской… Там свободно и вполне комфортно.
- Не волнуйся. Я как-нибудь устроюсь. Тут посуды ещё. Ты её что, годами копишь?
- Нет, Наташ, просто я отношусь к тем людям, которые моют посуду не после еды, а прямо перед ней.
- Остришь?
- Нет, уже невнятно бормочу и не отдаю себе отчёта в том, что плету…
- Тебя под руки проводить?
- Доползу!
- Спокойной ночи!
- Да ниспошлёт Всевышний на тебя благость свою. И что б эти, как их? Ангелы, что б всегда рядом! – И вдруг, совершенно неожиданно, и для себя, и для неё, добавил:
- Наташка, понимаешь, в этой квартире не хватает хозяйки. Именно такой, как ты. – Сергей уже лежал на своей кровати и тянул на голову одеяло,
- Но такой никчемный пустомеля, как ваш покорный слуга… Заросший щетиной… Похожий на бездомного американца… Вряд ли способен… Заинтересовать… -
Последовал протяжный зевок, такой же протяжный вздох и почти одновременный провал в беспамятство. Наташа долго стояла в проёме двери с мокрой тарелкой в руках, задумчиво наблюдая, как ритмично поднимается и опускается одеяло, повинующееся ровному дыханию моментально заснувшего Сергея.  

    На институтском старте, один из его многочисленных знакомых, совершенно случайно, затащил однажды Сергея в располагавшийся в пригороде аэроклуб. За плечами у знакомого было уже несколько прыжков с парашютом, и его  шутливое предложение, адресованное институтскому приятелю, изведать новые фантастические ощущения, попробовав себя в свободном небесном парении, неожиданно нашло отклик. И в один прекрасный день, Сергей, сильно волнуясь, но не испытывая при этом ни малейшего страха, пройдя соответствующую подготовку, совершил свой первый прыжок. И с тех самых пор заразился болезненной страстью к этому мужественному спорту. Причём  заразился и увлёкся настолько, что весь остальной мир теперь его попросту перестал интересовать. Но бросать Сергея одного на таком рискованном поприще Наташа не собиралась и вскоре, после её недолгих и решительных уговоров, отчаянную девушку приняли в клуб. И никто даже представить себе не мог, какой холодный ужас она на самом деле испытывала перед собственной затеей, каким космическим холодом застывала кровь в её жилах и ноги отказывались идти, когда она, в общей группе, с каменной улыбкой, вышагивала к дышащему на ладан кукурузнику. Но… Но здесь был Сергей, её Серёженька, этот толстокожий увалень, которого она безумно ревновала ко всему и ко всем и которого не собиралась отдавать никому и ни за что, даже небу. И когда она, перед самым прыжком, начисто потеряв дар речи, разом позабыв все знаемые ранее слова и даже буквы, не в силах пошевелиться, стояла у распахнутого проёма и застывшими от ужаса глазами смотрела в поджидающую её бездну, ей вдруг захотелось разрыдаться, отринуть от себя молчаливую и хладнокровную неизбежность, убежать и спрятаться где-нибудь в хвосте одряхлевшего от времени кукурузника. Но отступать уже было поздно. Сергей, ободряя несчастную девушку, хлопнул её по плечу и, взревев восторженным  звериным рыком, сиганул в поглотившую его пропасть. Наташа ойкнула, сказала: «Мамочка» и кинулась следом. Дальнейшее было одним сплошным кошмаром, похожим на сон. Долгий, нескончаемый полёт, душа, покинувшая тело и парящая где-то неподалёку, обрывки каких-то дурацких мыслей, вроде той, что забыла, мол, конспект по математике с последней лекцией спросить у однокурсницы, или что надо будет на выходные к тётке съездить. Как оказалась на земле, Наташа не помнила. Но, поднявшись на ноги и переведя дух, решила окончательно и бесповоротно, что это был её первый и последний в жизни прыжок. Однако, минут через десять, когда она, наконец-то, пришла в себя и принимала поздравления от товарищей по поводу своего героического дебюта, решение было изменено на прямо противоположное. И всё равно, в дальнейшем, каждый новый прыжок стоил Наташе неимоверных героических усилий. И всё то время, пока она вместе с Сергеем посещала аэроклуб, Наташа отчаянно трусила и так и не смогла до конца совладать со своим врождённым, паническим страхом высоты. Она ведь даже не выносила чёртового колеса, аттракциона, любимого многими, но напрочь непереносимого ею.

    Спасение и избавление пришло со времени серьёзного увлечения Сергея наукой. Сначала он оставил ансамбль. Причём, тут у них с Маратом почти всё совпало. Марат тоже потерял интерес к своему детищу, но не наука, как у Сергея, была тому причиной, просто, Марату надоело. Пропало, как он говорил, вдохновение. А