Сны у Коллинских ворот. Книга 1. "Три Мира"

здания, из которого его тело вышло. А молодому рыцарю, хотя рыцари с пикой и верхом на боевом коне, а этот пеший и в юбке, передали шкатулку. Тот ее принял и, беседуя с телом Грегори, вернулся в тот же кабинет.
Тело Грегори и двое мужчин, возрастом младше его, остались в кабинете втроем. Молодой воин, затворив дверь, удалился. Судя по двигающимся губам, тело общалось с пленниками. Те иногда отрывали рты, но в основном качали головой и разводили передними конечностями. Тогда телесная оболочка подошла к столу, открыла шкатулку, и Грегори смог заглянуть вовнутрь.
Там лежали ключи, кошелек, какие-то слабо различимые предметы и два… «Ничего себе! — воскликнул про себя Грегори. — Да это ж коммуникационные машины! Точно! У нас были такие в стране, но многократно большего размера. А эти умещаются в ладони передней конечности. Это модифицированная машина.
Она представляет гибрид телефона и нашей приемо-передающей машины. Да, но откуда я могу все так точно знать? Наверняка, я такую вещицу где-то видел. Нет, не просто видел, пользовался.
Антифилософ девятнадцатого уровня побери, так это ж случалось не один раз — основной мозг подсказывает. Но где, где, где?» В это время его пальцы извлекали из кожаного кошелька денежные купюры неизвестного происхождения с непонятными надписями в виде то ли иероглифов, то ли древних рун. Из этого Грегори сделал заключение, что эти купюры не десимского и не камапского происхождения. Тогда какой же страны? Его глаз внимательно всматривался в значки мелкого шрифта в углу купюры. Но пальцы Грегори существовали отдельно от его разума.
Они покрутили бумажку и положили обратно. Раздосадованный, он стал в памяти прокручивать эти руны и иероглифы. И он понял значение одного слова в предложении. Это слово, написанное на денежной купюре, звучало, как «банк». А значки, которыми сделана надпись, носили название «буквы». Далее получение и обработка информации в основном мозге происходила в геометрической прогрессии. «Я видел это коммуникационное устройство в своем сне, когда проходил курс терапии в психическом отделении департамента излечения. Более того, я им пользовался, я знаю, как оно функционирует. Это значит, что с его помощью я смогу… — здесь Грегори запнулся, словно его мысли могли подслушать и понять окружающие. — Стоп, стоп, стоп. Раз я уже вспомнил про национальный банк и про дурдом, как они, мои товарищи по палате называли это заведение, так, есть вероятность… Ой, ай, ой! Эти два эласта — Саша и Андрей из моего сна, только исхудавшие и невыбритые! Вот дела!» При этом Грегори испытал такой эмоциональный стресс, что у него произошел сбой мыслительных функций и исчезло изображение окружающей его обстановки, а когда он пришел в себя, то понял, что приобрел дополнительную опцию в своем теле. Эта функция именовалась «слух». И он услышал и понял смысл речи, исходящей из его уст: «Ладно, не умеете разговаривать на мастрийском языке, так не умеете. Если не обманываете, что за месяц немного слов выучили, — и то для варвара большой успех. А ежели вы республиканские лазутчики, то вас все одно раскусят и обезглавят. А мое дело мелкое — распорядиться о вашей помывке, подстрижке да чтоб одежда на вас не смердела.
Через пару дней прибудет Клавдий осматривать, чего необычного Себений с обозом приволок в столицу. Посему негоже перед сыном императора в таком виде предстать, вы ж люди, а не звери, хоть и в лесах обитаете. Понимаете? А ничего вы, барбариане, не разумеете. Пойдемте, в темницу вас отведу да покормлю, а то сдохнете еще, а мне перед августом ответ за вашу смерть держать».
Тело вызвало все того же юношу-стражника, и он увел пленников с собой, а само стало думать о чем-то, так как нижние конечности передвигались по каменному полу взад и вперед от стены к стене.
«Интересно, — подумал Грегори, — получается, мое сознание проживает в теле полноценного эласта. Где же тогда оно располагается, в каком органе? Если основной мозг занят этой личностью, то не в печенке ж на пару с селезенкой я располагаюсь.
А вторичный мозг — это всего лишь каудальная часть центральной нервной системы, сознания там нет. Есть один момент, мое тело называло Андрея и Александра не эластами, а людьми. Непонятно, это название их племени или вид гуманоидов на этой планете такой. Может, люди и вторичным мозгом думают? Надеюсь, со временем разберусь».
А тело продолжало прохаживаться по кабинету, затем подошло к шкатулке с вещами пленников и пробормотало: «Неведомые амулеты, лучше к ним не прикасаться лишний раз. Они могут порчу содержать или быть заговоренными на погибель.
Отдать их, к Диту подальше, с моих глаз. Пусть Клавдий сам с этой магией разбирается, пусть к ведунам с ними идет или прямо к самому оракулу. Страшно мне даже в одном помещении с ними находиться. Прикажу эту шкатулку снести в подвал. Пусть в пыточной камере полежит. Все равно допрос там никому в ближайшее время не намечается».
«Это что ж, этот дикарь собирается отдать, как я слышал, коммуникационную машину принцу или августу. Думаю, познания в области телефонии у него не многим выше, чем у владельца моего тела. Тот, по всей видимости, найдет ей применение, как тысяче своих безделушек-сокровищ из золота и алмазов.
И это — лучший вариант. А худший — уничтожит ее. Способов и поводов хватает. Но в первом и во втором случае телефон будет навсегда для меня утерян. Что я стану без него делать? А так есть хоть надежда, мне об этом писали, я помню. В этой виртуальности может ни у кого не быть больше такой машины».
Тело подошло к столу и трясущимися конечностями подняло шкатулку. Оно начало двигаться к выходу. «Э-э, болван, подожди!
Ты куда? Ты, неуч, хоть понимаешь, что держишь в своих конечностях? — Грегори поливал владельца своего тела всеми цветами радуги. Тот не реагировал никоим образом. — Ты хочешь меня тут навечно оставить? Остановись! Послушай, спрячь один из телефонов, забери себе! Не бойся, он не причинит тебе вреда. Дурак, это ж амулет спасения, по крайней мере, моего. Стоять, я приказываю тебе! Я прошу тебя. Стой! Пока просто не делай движений!» Тело пошло медленнее, затем в нерешительности остановилось. Постояло, развернулось и вернулось к столу, опустило шкатулку на его поверхность. «Уф, ну, молодец. Теперь открой крышку и забери предмет в форме параллелепипеда», — подсказывал Грегори на камапском. При упоминании параллелепипеда тело снова замерло и стало закрывать шкатулку. «Не, не, не параллелепипед, а прямоугольный амулет с темным драгоценным камнем внутри забери себе. Нет, не укради, а возьми на время для излечения себя от недугов и болезней», — пытался манипулировать телом Грегори. Каким образом и почему — неизвестно, но при этих словах-мыслях конечность вытащила мобильный телефон Андрея из шкатулки и переместила его в небольшую кожаную набедренную сумочку. «О, хвала святым мощам! Я смог на тело повлиять! Только все как-то так сумбурно, необычно, нелогично», — сказал сам себе Грегори.
***

О бывшем недуге Мигуэля, поставившем его на грань жизни и смерти, свидетельствовали лишь свежие рубцы на голове и полная потеря возможности видеть на левый глаз. Орган зрения внешне никак не изменился, даже иногда мигал сам по себе, но зрительную информацию в мозг более не передавал. Так что, возможно, кроме Густаво, никто из сослуживцев о слепоте стража тюрьмы и не догадывался. По всей видимости, жизненно важные участки головного мозга не пострадали, так как на умственных способностях и функционировании организма, за исключением глаза, хворь никак не отразилась. И спокойное сосуществование Мигуэля стало возвращаться в обычную колею.
Точнее, в две. Как повозка, съехавшая с тракта в обрыв и чуть не упавшая в пропасть, становится левым и правым колесом обратно в две разбитые осенним дождем колеи, так и жизненный путь тюремного стража после опасного поворота вновь сделался прямым. Телега его жизни катилась среди людских судеб, а его либо обгоняли роскошные крытые кареты богатых граждан, либо со своего транспорта он наблюдал за страданиями плетущихся вдоль обочины рабов. У каждого своя дорога. А что случится миль через десять на ней с каждым из нас, не всегда знает даже всевидящий глаз оракула.
Чем менее государство дает своим гражданам прав и чем более на них налагает обязанностей, тем менее предсказуемы последствия виражей жизненного пути. Ибо судьба гражданина в этом случае в меньшей степени зависит от самого человека, а является продуктом жизнедеятельности государственного механизма или прихоти чиновничьего аппарата, не подконтрольного обществу.
Но такие мысли в Мастрийской империи могли посещать разве что бездельника-философа, пытающегося понять, отчего состоятельный патриций, впавший в немилость к августейшим особам, может легко сменить шелковую тогу на кирку в каменоломне. Трудовому народу (плебеям, вольным и рабам) близки иные ценности. Правая колея их жизненного пути прямехонько ведет к семье и работе. А вот другая, видимо, в жизненной телеге не все в порядке с развалом-схождением, постоянно уходит влево, стремясь на ипподром, в цирк, в термы, к друзьям с бутылей бырла или к друзьям противоположного пола.
Вот так Мигуэль и балансировал на правом колесе между тюрьмой и Марчеллой. Кстати, сегодня она была подозрительно заботливой. Муж понимал — это не к добру. Она сама с утра хлопотала по хозяйству, а в доме аппетитно пахло нагретым оливковым маслом. Жена жарила рыбу. Развязка наступила быстро.
— Мигуэль, послушай, — ласково произнесла Марчелла, —давно хотела тебя попросить.
— О чем? — насторожился муж.
— Нам пора взять в помощники раба или какого-нибудь недорогого оборванца вольного, получившего недавно свободу.
— Для чего?
— Мы стареем, работать самим все труднее. А случись тебя лишат службы, что тогда делать будем?
— Тогда и подумаем, — ответил Мигуэль.
— Тогда, мой дорогой, уже поздно будет. Поле, даже со ста невольниками, за один день урожай не даст. Его обрабатывать нужно. Прознают лихие люди про твой глаз, и прощай служба и заработок. А так у нас доход еще один будет. Может, в дальнейшем и разбогатеем, жить хоть на старости по-людски станем. А?
— Ну, не знаю я, — отмахивался Мигуэль, — трудно это.
— Конечно, сначала трудно. Поначалу только эль из бочонка хлобыстать не трудно, а дело начинать всегда не легко, — пошла в атаку жена.
— Я понимаю, ты желаешь надел земли в аренду взять. Правильно?
— Правильно, милый, — ласково ответила Марчелла, — а раб пусть обрабатывает, на то он и раб.
— Купить невольника сейчас дорого стоит. Надо подождать, когда начнется новая военная кампания. Тогда навезут в Орис рабов, и цена на них упадет. Вот тогда и купим. Это одно. А другое, где он жить будет, кто его на поле доставлять станет, у меня ж служба?
— А ты к отцу своему съезди, проведай старика, разговор с ним заведи, — улыбнулась Марчелла. — Земли у него много.
Он ее чужим людям в аренду сдает. Пусть им откажет, нам передаст. Мы не бесплатно, ренту платить исправно будем. А раб пусть у него живет, работает. А наше семейство станет постоянно наведываться к нему и за своим наделом присматривать. Заодно и папеньке твоему