Захолустье 2

там записи, мои и Лорины.
         Да уж, жизнь стремительно менялась. Еще недавно знак избранности - мобильный телефон - стал неотъемлемым атрибутом. Как носовой платок, или просто… носок.
         - Все-таки надеюсь, что ты докончишь начатое, - покашлял Борис. В трубке надрывался ребенок: «Папа! Папа-а… Та-ай!».
         – Разрешаю любые исправления. Старик, можно исправить все, кроме смерти.
         В ходе телефонного разговора возникли вопросы. Спонтанно пришли к выводу, что нужна очная встреча. Срочно. За рюмкой чая. Домой Боря приглашать не стал, там Варежка не даст поговорить… Я не сразу сообразил, что он имеет ввиду дочку.
         Когда Бассаров пришел в кафешку с оттопырившимся карманом, где покоился пузатый армянский коньяк, стало понятно, что мой заказчик поддерживает связь с Виссарионычем, хотя криминальный авторитет давно укатил в Москву. Кафешка была, конечно, недостойна фирменного коньяка – днем она работала как столовая, и только вечером претендовала на нечто большее. Я не стал спрашивать, с кем товарищ оставил дитя, знал, что прежняя нянька от него ушла, но, может, вдовец завел молодую хозяйку… А что, имеет право - уже года полтора прошло с кончины законной супруги в первом году нового тысячелетия.
         Мы удачно сели за крайний столик у окна, где я, узрев вывеску «Распивать спиртные напитки до 18.00 запрещено. Штраф…», попытался прикрыть бутылку грязной шторой. Но Борис спросил у молодой официантки, можно ли им с товарищем немножко выпить. Девушка была хорошенькой, с округлым личиком, правда, розовое ушко было проколото дюжиной колечек, а бровь – пирсингом, да еще волосы прокрашены зелеными и красными прядями. Официантка поправил челку и кивнула. И даже принесла два стаканчика, заговорщицки попросив громко не разговаривать. Обаяние поседевшего, в возрасте Христа, Бассарова еще работало.       
          - Черный квадрат или белый квадрат, это неважно, чувак, - пропустив первую дозу, ответил на мой вопрос Борис, и перешел на сленг нашей молодости. – Это пустота… Как я понимаю Малевича, это та, буддийская пустота, ну, как категория счастья… Когда-то  фирму так нарек, но был глуп, и воспринимал счастье как… как кайф. Все эти упражнения вокруг пустоты - чего бы такого сделать, чтобы удивить! – привели к тому, что в мире началась движуха, и Запад начал лобызаться с Востоком, косясь на глазок телекамеры. Но, помяни мое слово, добром это не кончится – кончится войной. Потому как все это мода и политика. Первая – штука переменчивая,  вторая - девка продажная. А началась эта движуха с того, что мимо проплыла акула в формалине...
        «Физическая невозможность смерти в сознании живущего», - вспомнил нашумевшую инсталляцию британского художника-авангардиста начала 90-х.
        - Браво, Серый. Зачет. – Борис чокнулся со мной стаканчиком. - Джай Гуру Дэва.
        Я подумал, что мой студенческий приятель или опьянел, или после потрясений в личной жизни слегка тронулся умом.
        - Спокуха, Серенус, не шизую, – поймал мой взгляд старый товарищ. -  Просто черное и белое – две стороны одной картины. «Джай Гуру Дэва» всего лишь приветствие. Его еще битлы использовали в последнем альбоме. АОм - мантра силы. «Слава Божественному Духовному Учителю». Но мне больше глянется вариант: «Слава сияющему, удаляющему тьму». – Борис выпил. – А про смерть ты в тему. Смерть есть переход из одной фазы жизни – да, да, жизни! – в другую. Это просто путешествие.AcrosstheUniverse.
        - LetItBe, - сказал я, вставая.  
        - Ом, - отозвался этот чувак-чудак, отрицающий смерть.
        И тут соратник по almamater выдал. Между прочим. Бормотнул, что подумывает двинуть в науку. Сейчас ее вроде опять начали финансировать. А что, идея: бизнес-то накрылся медным тазом, «Белый квадрат» сожрал черный аналог. Вот и пущай этот философ отрицает смерть за твердую зарплату. А в том, что Борис, ежели врубить свою офигенную зеркальную память, с ходу склепает кандидатский диссер, и без промедления защитит докторскую, не сомневался даже кот Кеша.Тот еще профессор философии! Научный руководитель.
        ... - Заходите еще! – пропела вслед официантка. А когда мы обернулись, непроизвольно поправила красную прядь на челке.
        - Обязательно, моя хорошая, - улыбнулся Бассаров.
        - Да? Сегодня вечером? – округлила и без того круглое личико девушка и затараторила: – Я могу уйти пораньше. У меня отгулы…
        И показала язык, пробитый пирсингом.
        - Извини, honey, - развел руками вдовец. – Но я женат.
        Я внимательно посмотрел в лицо приятелю. Нет, он таки реально тронулся умом!
  
        Диктофон Sony из прошлого века пахал, будто сошел с конвейера. Тогда, в начале 90-х, японцы еще не умели халтурить, высчитывая срок реализации следующей партии товара в рамках идиотской стратегииplanned obsolescence, «встроенного устаревания». Во имя Его Скорейшества товарооборота.
         Я прослушал несколько аудиокассет от Бориса. Записи, местами безобразного качества, с невнятной речью, помехами, речевыми повторами, искажениями уже к концу второго часа прослушивания так оболванили, что я как будто заболел. И как это раньше слушал этакое?..  Видать, энтузиазма имелось поболе. Вспомнились сетования коллег с радиостанций: самое противное в их работе - не тыкать микрофоном в лицо незнакомому человеку, а «расшифровка» материала, добытого с трудом, перенос записей в вербально-письменный формат. Даже появившиеся компьютерные распознаватели речи не спасали: не определяли невнятный говор, да еще на фоне шумов. И в растерянности выдавали на чистый лист словесную абракадабру. А ведь так говорит большинство – и простой люд, и знаменитости.
        После часового изнывания на диване вернулся за стол. Мне стало интересно. Однако  был вынужден сменить тактику. Прослушивал запись раза два-три, делая пометки в ключевых местах, безотлагательно, по свежей памяти. А сам нарратив излагал в свободной манере, перенося аудио-суть, не цепляясь за сказанное буквально, стараясь подать его «художественно», как выразился обанкротившийся заказчик. И дело пошло. Текст стал гладким, связным, без разного рода магнитофонных перемоток начального этапа.
        Так были написаны последние главы. Зато эпилог - самим Борисом, но спустя больше года. Сперва хотел дать в третьем лице, как и пролог. На мой взгляд, в эпилоге много лишнего, или личного, но не мне решать  - первое лицо тут Борис, пусть и ставит точку.
        В папках были вырезки, заметки на полях рукописи, напрямую не относящиеся к теме. В основном, всякие научные иведомственные данные. Я не знал, что с ними делать, а потом вставил в ткань повествования под рубрикой @info_Klio, добавив кое-что из Сети.    
 
         …Однако эта сага меня достала! Я забросил писанину, стал забывать про него. Но случайно встретил Бассарова в торговом центре. Он еще больше поседел. Лоб прорезали морщины. А мужику и сорока нет … Лишь римский нос был по-прежнему прям и упрям. Я предложил отметить нечаянную встречу, но друг был за рулем. По мышкой он тащил что-то плоское и квадратное. «Учебная доска для дочки, - пояснил Борис. – Английский учить...» Я спросил, как, мол, дела, старик. А Бассаров, тоже с опозданием, вдруг поинтересовался, как там наш общий «проект». Сказал больше из вежливости, видно, охладел к нему, и по прошествии лет сожалел, что втравил меня в сомнительное дело. «Серенус, я не настаиваю, тема того…  не ходовая».
         Придя домой, наткнулся в темнушке на коробку. Жена (за то время, что длились мои отношения с заказчиком, я успел жениться) ворчала, что эта «хламида» путается под ногами и ее давно пора выкинуть на свалку. Я вспомнил, что в ней папки, книги, кассеты от Бориса. Потащился было с этим хламом к мусорным бакам во дворе. Заказчик вряд ли хватится... Но в последний момент стало жаль. Чего жаль, так и не уяснил.
        Хорошо, что не выбросил. Через неделю позвонил Борис, и сообщил, что написал своего рода послесловие к «главному приключению своей жизни», как он выразился со смешком. «И к самой жизни», - подумал я, но озвучить не осмелился.
        «Ну, старик, ты же спрашивал, как дела, как дочка, - выдохнул в трубку Бассаров. – Вот я и написал... - Помолчал. – Я бы не стал ворошить, но ты сам сказал, помнишь?»
        Я не помнил. Но сразу понял, о чем он. О давней встрече. Выйдя из кафешки, при расставании друг юности задержал свою руку в моей.
        «Скажи, Серенус, как тебе вся эта история… - Он помялся. – Моя история. Моя и Лорина. В целом… в двух словах».
        «В двух словах. Это… - я призадумался. - Это история любви».
         Борис вздохнул, взглянул в небо.
         «Спасибо, старик…»
         Товарищ помял сигарету, но так и не раскурил.
        «Но…  Она не кажется тебе странной? Только честно».
         Какой-никакой любовный опыт имелся и у меня.
        «А какая любовь не странная?»
        Борис помял мне плечо:
        «Спасибо, Серенус».
  
        Так, слово за слово, незаметно для себя, с подачи друга студенческих лет я опять втянулся в писанину и за полтора месяца, невзирая на ворчанье жены, оформил многострадальную рукопись в приемлемый формат. Попутно дополнил рукопись   событиями после смерти Лори. Кассеты с соответствующим рассказом Бассарова лежали в конверте с пометкой «New. AfterLori».
        Так, эта аморальная история, стигматизированная «чумой ХХ века», шагнула из прошлого столетия в век ХХI-й, стала вполне себе moralite. А Бассаров влип в историю, как в паутину, вслед за своей бабочкой Лориго.
    Да, нет никакого Пограничья. Нет захолустных окраин и столиц. Границы созданы слабыми людьми для защиты от самих себя. Imaginethere'snocountries.* Джон, чувак, представить это невозможно.
         И нет худа без добра.