Эмбиент сюита "Дом"

долгие годы их бытия воспитанные потреблять и подчиняться. Был доведен этот народ до состояния ненависти к своим угнетателям настолько, что разделился он надвое по уровню жизни. И тогда поднял руку сын на отца, брат на брата. Тысячу лет заливала его кровь, как врагов, так и своих: гнид и предателей. Тысячу лет паразитировало на нем откровенное отребье, чьими намерениями неизменно оставались деньги и власть. И когда пошел сын на отца, брат пошел на брата, движимые обостренным чувством справедливости после длительного периода гнета и засилья ненасытных до денег и власти паразитов, ловко ускользнуло оно из-под возмездия, спрятавшись далеко за морями и океанами. [/b]
Непокорными окрестили откровенные их враги людей, оставшихся в долине навечно. Непокорными и дикими, чтобы боялись другие народы поднять свои головы, боялись поднять руку на своих марионеточных правителей, боялись скинуть паразитов со своих шей, боялись назвать имена их, боялись перестать их бояться. Пустили подлинные правители прочие народы в невероятно затягивающий мир развлечений, чтобы не было времени думать, чтобы было доступно то, что простым смертным казалось невиданной роскошью. Направили они мир по пути самых невероятных технологий, с радующей глаз визуализацией, с легкой в освоении техникой, упрощающей быт, с доступностью продовольствия, выращенного вне собственной земли, с роботизацией, заменяющей человеческий труд под возвышенные речи о долгожданном отдыхе людей от тяжелых нагрузок, о том, что настала пора человеку развивать свой внутренний мир. Что настала пора человеку творить и созидать.
Все это пыль в глаза, задуманная для обычного сна наяву. Чтобы рассказывать людям о страшных и ужасных существах за пределами привычного дома. Чтобы люди старались как можно дольше проводить времени где-нибудь в виртуальном пространстве. Чтобы собирались люди  целыми группами, которые постоянно на виду. Чтобы люди пользовались техникой, упростившей им жизнь до состояния невозможности пройти хотя бы десяток метров до супермаркета своими ногами. Чтобы больше потреблялось искусственной еды перед экранами огромных плазменных телевизоров в наблюдении за бесстрашными солдатами, спасающими других людей от несправедливых тиранов, воспитанных вопреки воле подлинных хозяев рода людского.
А потому резня в долине, за которой следили миллиарды по всему миру, сидя перед телевизорами с фаст-фудом и газировкой в руках, казалась очередным художественным кошмаром, в котором правые и виноватые уравнивали чаши весов.
Не боится единственный выживший никакой грязи в свой адрес, никакой лжи. Вообще ничего. Огромная сила в его руках.  И это другим не видны полоски слез, замаскированные под нескончаемыми каплями мелкого дождя, на глазах черного изваяния Смерти, глядящей на него неотрывно. Но пока видит он их, пока различает со всей ясностью своего зрения, со всей ясностью трезвого и холодного ума, живет в нем невероятной мощи огонь, рвущийся наружу, и выпущенный на свет в определенный день и час.
Пора возвращаться ему в свой дом, ибо время не ждет. Пора объявить ему себя хозяином своей земли, пора исполнить ему повеление Смерти, чей голос слышит он, чья песнь не должна прерываться в его мозгу до свершения возложенной на него миссии.
Ни жив, ни мертв он в этот миг. Не во сне, и не наяву мир вокруг него сейчас. Лишь жуткая песнь не прекращается в его голове и придает ему чувство полноты жизни. Пожелаем же ему удачи в его возвращении. Пусть же вновь играет боевой марш…

3. Гимн (10мин. 00сек.)
Но огонь не более чем разогретый до невероятно высокой температуры воздух, вещества, при максимально высокой для них температуре изменяющие свои физические свойства, переходящие из одного состояния в другое: из твердого в жидкое, из жидкого в газообразное. Однако не стоит углубляться в физику или химию для объяснения отсутствия у огня каких-то особых свойств, странным образом оказывающих благотворное или угнетающее воздействие на человеческое сознание.
Тихонько трещат охваченные огнем ветки, дрова, поленья. С особым облегчением выдыхает путник, тянущий свои озябшие руки к теплому приятному пламени. И больше нет ничего, что хотелось бы ему сейчас испытывать, кроме долгожданного успокоения и отдыха в гудящих от длительной ходьбы ногах. И так недоступны холод и дождь вперемежку со снегом и леденящим воздух до морозного треска ветром, оставшиеся снаружи прочного убежища. Лишь от одной только мысли высунуть наружу нос неприятная дрожь охватывает все тело с головы до ног.
Здесь, у огня, все прежние невзгоды и трудности представляются совсем незначительными, практически ничтожными, чтобы помнить о них, уделять на них свое внимание. Но, тем не менее, они представляли собой помехи на пути к долгожданному привалу и отдыху тела и духа. И тем слаще казалось и было разведение уютного огня. Запах приготовленной на огне пищи, собственное рубище в качестве кровати, кулак под головой в качестве подушки, в то время как снаружи убежища природное ненастье, негативное для лишенного звериных физиологических преимуществ тела – нет в этот миг более ничего прекрасного в целом мире. В данный момент огонь не просто союзник и друг, но целый источник существования, гарантирующий бытие. Больше того, сейчас это место представляется самым лучшим жилищем из всех прочих, что могли бы быть путнику по душе. Сами по себе, в тепле, в сытости, в безопасности, охватывают его воспоминания о недавнем путешествии, приведшим его на место привала. Заволакивает сытого согревшегося путника дремота, подобно тепло огня удобному одеялу, через которое не доберется до его тела ни одна напасть.
На ароматный и манящий сознание запах приготовленной пищи постепенно собираются на привале другие гости, такие же путники, уставшие от долгой дороги, озябшие от непогоды, изнывающие от голода и жажды. И вот долгожданный привал. И возле огня можно расслабиться: позволить и шутки, и песни, даже остается место для поцелуев и ласк. А кто-то позволяет себе пуститься в жуткие и леденящие кровь рассказы, чтобы пощекотать нервишки. Как будто недостаточно тревоги по дороге до долгожданного отдыха. И в одно мгновенье вокруг костра атмосфера расслабленности и душевного тепла, из которой практически невозможно выйти по своей воле обратно в непогоду. В одно мгновенье у костра своими – родными и близкими – могут стать совсем разные люди, с самым разным и непредсказуемым прошлым, с самым непредсказуемым характером, к которому быстро привыкается, с самым разнообразным мировоззрением. Огонь объединяет самые разные, самые противоположные сущности, и это чувствуется с первых минут разбившегося вокруг костра лагеря.
Сами собой просятся отдохнувшие ноги в пляс. Тянет огонь собравшихся вокруг него путников танцевать. Затягивает пляшущее его пламя войти с ним в унисон, стать его неотъемлемой частью, передает свою силу в каждого, кто находится с ним рядом. И в том его преимущество перед человеком: имеет огонь власть над толпой. Сами собой складываются из какого-то далека слова в рифмы, легко ложатся в ноты. Даже не нужен никакой инструмент, аккомпанирующий словам. Достаточно лишь одному затянуть песню, тут же подхватывают ее все остальные, соединенные огнем в одно общее естество. И только огонь кажется в этот невероятный миг защитником атмосферы единства, повелителем, чью волю практически нельзя не исполнить. Он и защитник, и повелитель, и наставник.
Вдали от опасностей принуждает огонь впасть в детство, заставляет испытать юношеский задор, юношеское безрассудство, заставляет кровь кипеть и играть, заставляет сердце биться сильнее, удерживая сознание вдали от страха перед величием природной строгости в каждом ее проявлении. И в то же время нагнетает огонь страх оказаться тет-а-тет с трезвостью ума, при которой последствия юношеского задора предстают во всех подробностях. Огонь пьянит, и легко оказаться под воздействием его гипнотического теплого дыхания.
И в долю секунды нерушима зависимость собравшихся у костра путников, когда голод, холод, усталость за спиной постоянно, когда надо из кожи вон вылезти, чтобы добыть то, что успокоит несовершенное тело. Готово оно на самую мерзость, на самые животные инстинкты, на самую грязь ради самосохранения, ради усыпляющего тепла, ради гипнотической пляски пламени, и огонь доминирует над ним. И вот уже кто-то готов отдать свою жизнь ради продления всей магии и силы костра на благо ставших родными и близкими всего за какие-то мгновенья людей. Больше того, кто-то уже готов провести соответствующий ритуал, сопровождаемый песнопениями и плясками вокруг  несчастной жертвы, накрепко привязанной к столбу и сжигаемой заживо под душераздирающие крики мучительной смерти. И тогда все остальные благоговейно трепещут перед смельчаком, зачитывающим белиберду, восхваляющую и прославляющую языки пламени, что ласкают нежную невинную плоть. Пребывает он в состоянии оцепенения от жестокого действа по умерщвлению жертвы столь мучительным способом. А если уж совсем смельчак, то вырежет на сожжение сердце из груди избранной жертвы (желательно, женщины) под монотонный ритм барабана. И ведь нечто подобное совершается спустя тысячи лет в обществе, называющем себя цивилизованным, вдали от «цивилизованных» глаз. Мало того, это во всех подробностях изображается в кино, собирающем немалые кассовые сборы и одобрительные отзывы критиков (которые в теме и понимают посыл), если, конечно, добавить в такой фильм капельку философии.
Желает несовершенное и жалкое людское тело подчинения огня своему несовершенству и жалости. Доходит это стремление до какого-то извращения. С того момента как человеческий разум впервые познал огонь, впервые открыл его способности, это стало каким-то наркотиком, переросло из жизненной  необходимости в некий культ.
[b]Облегченное дыхание путника у долгожданного огня продолжается до конца этого удивительного гимна. Прошел он долгий путь до момента своего отдыха, наполненного живительным теплом. И огонь нужен ему лишь как средство, но видел он иное. И утолив голод и жажду, растянувшись у костра и закрыв глаза, погружается он в воспоминания, смешанные с образами из царства Морфея. Помнит он как пытались люди укротить огонь, перейдя от поклонения к освоению и совершенству его получения. От трения палочек друг о друга до чирканья спичкой или зажигалкой, или же до простого щелчка пальцев, между которыми проскакивала искра. Именно он, укрывшийся сейчас в убежище от ненастья снаружи, дал людям такую возможность. Некий последователь Прометея, подарившего людям огонь, упростивший его добычу до столь примитивного уровня. Стало ли им легче существовать рядом друг с другом? Стало ли легче им в быту? Больше не надо тратиться на спички, на зажигалки, на огниво. Больше не надо обращаться за помощью к потусторонним силам, обещая и даря им людские жизни в обмен на вожделенную