Эмбиент сюита "Дом"

следования по клотоиде. Путь к нему действительно труден, требует постоянной концентрации на конечной точке, и на том, что может в ней оказаться. Постоянно меняется окружение, расчерченное клотоидой, и не только в подъемах и спусках заключен ее смысл. Но даже сейчас можно расслышать этот вкрадчивый голос, скрывающийся в твердых камнях городских улиц и общего индустриального и оживленного фона. Этот вкрадчивый голос скрывается в шуме ветра, колышущего высокую траву и в пении лесных птиц, стихающего лишь ночью, что усыпляет своей колыбельной. Этот вкрадчивый голос скрывается в массивном давлении гор и звоне снежных вершин, в шуме морских волн, мягко накатывающих на прибрежные скалы. Этот вкрадчивый голос скрывается даже в небе, резонирующем чарующую земную песнь. Этот вкрадчивый голос повсюду. Этот вкрадчивый голос мелькает в голове, и оттого кажется излучаемым самой окружающей реальностью, в самые дальние уголки которой сознание бы не пыталось уйти, чтобы не слышать его.[/b]
Это голос самой клотоиды, принадлежащей дому, служащей ему надежной опорой. Как бы ни менялась действительность, через которую клотоида проходит жирной извилистой полосой, вкрадчивый голос не отступает, заглушаемый лишь шагами путника: твердыми и тяжелыми, нечеткими и дрожащими, едва слышными, или же вовсе бесшумными. Насыщенной получилась его клотоида, яркой, богатой на впечатления, на события.
Нет, не был путник бандитом с тяжелым прошлым за плечами, не плакали по нему тюремные стены, никого не убил он, никого не ограбил, никого не обидел. Нет за ним ни отнятых жизней, ни поломанных судеб в отместку за утрату своих собственных детства и юности. Нет, не был путник гордецом, ради удовлетворения своих собственных амбиций готовым топить и друзей, и врагов, готовым на самую гнусность, пусть и не замаравшим кровью свои руки. Но не был путник и праведником, не рдел за добродетель, за любовь к ближнему своему, за самопожертвование, за служение божьим заветам. Не молился он в церквах, не подавал нищим и блаженным. Хоть и крещен был в детстве.
Однако всего в нашем путнике по чуть-чуть, и не бывает ангелов с крыльями. Много книг в прошлом прочел он, много наблюдений провел в реальном мире, много выводов сделал. И с книжных страниц началась его клотоида, с нот, что слышал он много и часто. Много образов сохранилось и лишь множилось со временем в его голове, желавших жить и только прибавляться с каждыми новым днем и ночью. Целая Вселенная, кажется, за плечами путника, через целую Вселенную петляет его клотоида, неустанно меняя формы и содержание.
От печали до радости, от самого жуткого страха до верха блаженства испытал путник, казалось бы, все чувства, все эмоции. И в них и есть смысл его жизни. И пусть воплотит он их не раз и не два в строках, желая сохранить самую их квинтэссенцию в той форме, в какой их познал.
Думал ли наш путник о доме? О том, что должен он остановиться, о том, что достаточно познал он: достаточно видел и испытал, наверное, все до единого ощущения? О том, что будто некто или нечто вел его все прошлый годы по клотоиде? О том, что клотоида в принципе существует физически, сформированная событиями и их восприятием и решениями? Видит ли наш путник конечную цель своего похода? Чего ждет он в конце своего путешествия?
Конечно, мысли его устремлены к покою, где смог бы он осмыслить этот долгий путь сквозь формы и пространства, сквозь прошлое, настоящее, даже будущее, где он был не более чем гость, которому представился случай стать свидетелем чего-то важного, чего-то прекрасного, а может быть, мерзкого, чего-то значительного в его собственной жизни. Там, в предполагаемом им покое можно будет написать целый роман – захватывающий на события, способный выбить слезу как у читателя, так и у писателя, пережившего события вновь. Естественно, что в этом желаемом путником покое останется немало места для любящего его сердца, о котором он не забывает ни на миг, с которым готов делиться своей богатой кладовой впечатлений неустанно.
Насыщенна клотоида для нашего путника красотой тел, запавшей в памяти: и приятными чертами лиц, и тембрами голосов, и физическим сложением. Не стеснителен он на флирт, готов к общению, готов даже к большему, чем обычные романтические свидания. Но, как говорится, не его. Не удалось нашему путнику пока встретить свою судьбу (если, конечно, поиск своей судьбы не является самой судьбой). И в сознании его есть толика уверенности, что, в конечном счете, реальность за его плечами, со всеми ее метаморфозами, должна принадлежать лишь одному ему. Всецело, не желая быть пересказанной кому-либо другому даже частично. По крайней мере, при жизни нашего путника.
Цепочка следов его слишком отчетлива, и, кажется, намерена оставаться таковой еще долго. Будто предлагает ему проделать обратный путь. Или же служит неким ориентиром еще для кого-то. А возможно, что клотоида, как часть дома, уже сформированного, но пока что не ясного визуально, и уж тем более не готового предстать перед глазами путника физически, намерена запомнить и навечно зафиксировать каждый шаг, чтобы воспоминания путника так и просились отразиться в строках на бумаге. Чтобы то было достойной кульминацией, завершающей его жизненный путь, после которой осталась бы лишь звездная ночь.
Приятен вкрадчивый голос клотоиды: расслабляет. Подобен он замысловатому узору, в котором заключено познание некоей истины. Не архиважной, конечно, но заставляющей обратить на нее внимание.
 
2. Парабола: ax[sup]2[/sup]+bxy+cy[sup]2[/sup]+dx+ey+f=0 (20мин. 00сек.)
1.
Выложена парабола из серого камня. Обозначает она вход, кажущийся внезапным после долгого похода по клотоиде. Будто тропа неожиданно обрывается перед темной норой, проделанной в земле. Не возвышается парабола на трехметровую высоту, не кажется воротами, за которыми нечто важное и необычное, к чему сознание попросту не готово, несмотря на пережитое разнообразие пространств и событий. Пусть неизвестность по ту сторону входа в дом приводит в трепет кого-то другого. Пусть кажется ему черная бездна вместо деревянных массивных дверей, в которой безвозвратно пропадет этот кто-то другой, пусть вой ее леденит все его естество, а стоны терзаемых страшными муками душ навсегда отпечатаются в мозгу. Пусть самые жуткие создания будут преследовать его при попытке развернуться и броситься наутек без оглядки.
Непонятные символы высечены на параболе. Словно некий шифр, который требуется разгадать, чтобы пройти через нее, и только знающий его смысл способен на такое. Только тот, кто готов к метаморфозам в глубинах, скрывающихся внутри представшего дома, пока что представленного одной лишь параболой в незримых стенах. Будто сознание еще не готово лицезреть их во всей их физической форме. И даже понимание и непоколебимая уверенность в ожидании того, что скрывается за ними после длительной клотоиды, еще ничего не доказывают, оставаясь лишь пониманием и непоколебимой уверенностью.
Каждый символ (с десяток их) это путь, что начинается за параболой. Каждый символ это новая клотоида, и в конце ее уже не может быть никакого дома. Ибо каждый символ УЖЕ дом. И выход из него находится по ту сторону материального мира. Каменная парабола с высеченными на ней символами предлагает выбор как итог разнообразия, оставленного на всем пути следования к ней по клотоиде с множеством событий и форм, и выводов, сделанных при их осмыслении. Клотоида  (точнее несколько клотоид, предлагаемых каменной параболой) уже не будет изменчивой, содержащая в себе лишь одну форму, одно пространство, один ход времени.
Это может быть чудесная долина, вечнозеленая, с цветущими холмами, запахи трав и цветов которых пропитывают воздух повсюду, устремляются к лазурному небу и возвращаются с каплями дождя. Днем и ночью можно услышать их приятную сладкую песнь, от которой становится легко и воздушно все внутри, и больше нет ничего значимого, что могло бы отвлекать от вечной неги, такой долгожданной после множества впечатлений, измотавших, казалось бы, бездонный рассудок. И еще кто-то такой родной и близкий настолько, что представляется неотъемлемой частью нескончаемого блаженства, ради которого можно, наверное, продать дьяволу душу, и ради которого не жаль собственного естества.
Это может быть мрачное серое небо над завывающей снежной вьюгой, в мгновение ока заметающей любые следы на рыхлом снегу по пояс, отчего невозможно ступить и шагу и остается лишь только стоять на одном месте в ожидании губительной снежной шапки на собственном теле. И нет больше ничего вокруг, кроме серо-белой заснеженной пелены, кажущейся целой бесконечностью, холодной и колючей от нескончаемых снежинок, гонимых злым ветром. Но только совсем неподготовленное сознание и тело не способны пережить этот хаос. Ведь за ним расслабляющий живительный огонь, костер, разожженный специально для упорного путника, разогнавший серо-белую бездну, горящий, но не сгорающий. И возле мягкого теплого костра нет ничего опасного и трудного. Возле костра невидимые, но прочные стены, отделившие уютное тепло от мрачной клотоиды. Возле костра самое место расслабиться и максимально забыться после трудного пути через холод, ветер в лицо, глубокий, тормозящий каждый шаг снег.
Это может быть пещера, согретая пляшущим и вместе с тем дрожащим огнем в окружении соплеменников в звериных шкурах, отдыхающих после удачной охоты на крупного зверя. Добычи хватило на всех, хватило даже с запасом, и все это благодаря вожаку племени, впрочем, не в первый раз. Оттого в почете вожак, оттого привилегии ему, оттого слушают его остальные, прислушиваются к каждому его слову. Оттого защищен он от возможных угроз, обладая особым даром, что заслужил он после за время своего похода по клотоиде. Это ее благодарность за то, что не оступился он, не остановился и не повернул назад, не за то, что дошел до конца. В благодарность за стойкость и выдержку целое племя у вожака в подчинении. Верные ему воины, верные ему охотники, надежные для него защитники. Славит вожака племя, позволено ему быть первым во всем, позволен ему покой и почет, позволены ему почти божественные подношения, и никто не смеет даже думать о вожаке скверно, никто не смеет сомневаться в его лидерстве. Даже после смерти его не сотрется имя вожака из памяти племени, будет увековечен самыми пафосными речами и деяниями. Достойное завершение клотоиды.
[b]Это могут быть твердые каменные ступени извилистой лестницы, проложенной сквозь живую тьму, пребывающую в непрерывном движении. В конце же лестницы сияние портала с живописными пестрыми узорами множества пространств, перетекающих одно в другое, отчего сознание пребывает в состоянии некоего транса, завороженное невероятными в своем великолепии трансформациями. Ему не нужно пересекать портал, чтобы оказаться внутри бесчисленного множества реальностей, оно уже было в каждой из них однажды. Но