мгновеньем, приближающим холодное небытие. И нет сил думать о рае или об аде, и только одна мысль остается в умирающем мозгу – мысль о смерти. То доносится какофония голосов из бездны Небытия, как последнее напоминание о том, что когда-то они были живыми. Нет, невозможно передать словами этот ужас, невозможно вложить в сомкнутые в мычании уста Смерти то, что способно напугать до поседения, напугать до самого настоящего паралича, сведшего все мышцы, при котором ощущается непрерывная и кажущаяся бесконечной дрожь. Как будто это само Логово Смерти, подлинное место ее обитания, ее Дом.[/b]
Садится, наконец, огромный ворон на едва живое тело среди мертвых тел. Под пристальным и стеклянным взглядом Смерти вспыхивает он пламенем огня, кричит в последний раз, но не от боли. Охватывает огонь полуживое тело и сразу гаснет, впитавшись в израненное и кровоточащее нутро его. Не умолкает безмолвная песнь Смерти, будто звучащая из уст матери колыбельная. Придает она сил солдату, да и не солдат он вовсе, не обучен он вовсе военному делу. Погнали его, как и многих, на убой под страхом тюрьмы, погнали обманом, и ведь знал он, что обман, и ничего не мог сделать, понимая свое беспомощное перед запущенной машиной истребления положение. И прибыв на поле боя, получил он осколок снаряда в ту же секунду, не успев сделать хотя бы шаг.
Видит он Смерть своими глазами, слышит ее грозный голос, но не боится, даже наоборот, чувствует себя легко и свободно, и в мыслях его чистота и упорядоченность. Чувствует он мелкие капли дождя на лице. Чувствует он жар огня внутри, болью разлившийся по всему телу. Огонь расслабляет, и каждое движение легко, совершаемое под диктовку боли, к которой привыкается на удивление быстро. Возможно оттого, что безмолвная песнь Смерти не прерывается ни на мгновенье, бесконечно разливая в изможденном сознании живительную энергию.
Выбирается он из-под груды тел, израненный, грязный, но со всей ясностью ума осознающий свое существование. Он не пал на поле боя в первую секунду своего пребывания на нем, не погиб, но видел смерть совсем близко, прямо перед собой, и видит ее прямо сейчас. Стоит на дрожащих от слабости ногах, глядя прямо в глаза той, что обращает свою безмолвную песнь не к одному лишь ему, подводя итог совершенному совсем недавно действу, подводя итог собственной проделанной работе. Он должен бояться того, кого или что именно он видит перед собой, он должен бояться этого страшного мычания, разлившегося вокруг себя, и достигшего его ушей, проникшего прямо в мозг. Он должен бояться, и не боится. Сейчас не его время, сейчас не его место, и сама Смерть подтверждает это. Он чувствовал ворона на своем теле, он слышал его крик, охваченного огнем, он, таки, не умер, и Смерть просто стоит перед ним в ожидании.
И вот оглядывает он, наконец, поле боя. И нет в нем ни страха, ни ужаса от несметного количества тел и боевой техники, нет сострадания, нет слез печали от осознания того факта, ЧТО ЗДЕСЬ ВСЕ ДО ЕДИНОГО его народа, говорящие на одном языке, пусть даже разнятся диалекты. Нет в нем ужасающего понимания, что он ОДИН, что он последний представитель целой расы на своей земле. И не холодит его кровь понимание всей жестокости и ненависти тех, кто виновен в этой резне, кто много лет воспитывал и там, и там смертельную вражду между одним народом, искусственно разделенным на общины именно с этой целью.
Понимает он со всей ясностью ума, неустойчиво держась на ногах среди мертвых тел, что за пределами залитой кровью равнины все по-другому. Его дом, его земля, его Родина практически захвачена чужаками, опустошенная от его народа спустя тысячу лет его на ней пребывания. И хоть холоден его рассудок, хоть чист он от эмоций и чувств, полыхает невероятный пожар внутри каждой клетки его тела, разбитого и будто ослабшего в ожидании неминуемой смерти. Живее всех живых он в этот миг. Он хозяин на своей земле, и пусть знают все до единого пришлые, что не погиб он в долине, что сама Смерть не приняла его, но напротив, позволила ему пережить страшную участь, даже наделила его новыми свежими силами. Пусть знают пришлые, что они лишь временно, что они только гости, и сил его хватит на то, чтобы предъявить им свое право оставаться хозяином на его земле. Пусть убираются они вон, пусть убираются они вместе с теми, кто не просто позволил им занять его землю, но кто позвал их, намеренно, взамен истинных хозяев, оставшихся на поле боя, затопленным кровью. Пусть, да, будет он один на его земле, а надо будет, возродит он свой народ.
И правда в том, что есть кто-то, кто готов поддержать его в его стремлениях. Те, кто оплакивает убиенных в долине, тех, кто не утратил человечности, пусть и не имеет к ним никакого отношения. Там, далеко от Родины последнего из целого рода выжившего, за целыми морями и океанами остались еще такие. Однажды покинули они его дом навсегда, отрекшись от своих отцов и дедов (хоть и продолжая называть себя их потомками), уже пропитавшись духом и воздухом чужой земли, общаясь на чужом языке, и чьи дети знают только этот чужой язык. Но не утратили они людского в себе, и слезы скорби их по убиенным в долине не содержат ни капли фальши. Немало других народов, исторически не имевших ничего общего с тем, последний представитель которого намерен заявить о себе на весь свет, следивших за конфронтацией настроенных третьими силами друг против друга людей из уст средств массовой информации. И хватает среди них тех, кто требовал от мирового сообщества остановить это смертоубийство как будто обезумевших людей. Хватает среди них тех, кто все понимал, кто имел свою непоколебимую точку зрения, кто готов был отстаивать и отстаивал свое сочувствие силой, выражая свои требования о немедленном и надежном мире к собственным правителям.
Трагедия и траур по убиенным в долине. На весь мир кадры побоища, на весь мир кадры бесчисленных тел, на весь мир кадры груды горелого металлолома, стрелявшего прежде по живым людям. На весь мир кадры Смерти у единственного выжившего, будто застывшей каким-то идолом. И так оно и есть. Цельный монолит из черного камня установлен посреди долины, и не смолкает песнь, исходящая от него, теперь уже, благодаря средствам массовой информации распространившаяся по всему миру, достигшая самых дальних и глухих уголков его. На весь мир кадры этого единственного выжившего возле черного каменного изваяния, облепленного репортерами, не щурящегося перед объективами видеокамер и от вспышек фотоаппаратов. На весь мир его грязное лицо, на весь мир его взгляд, в котором ничего похожего на ненависть или агрессию, на страх, на ужас от окружающих его мертвых тел.
Совершенно спокойно говорит он о геноциде, устроенным против его народа, о массовом истреблении, ставшем результатом чьих-то махинаций, о ненависти к его народу со стороны определенных лиц, что обратили свой взгляд на его земли со всеми их богатствами и плодородием. И даже сквозь видеокамеры и фотоаппараты чувствуется со всей ясностью невероятный огонь, рвущийся наружу с единственной целью торжества справедливости.
Естественно, что правители, устроившие резню в долине, называют его нездоровым, нуждающимся в психологической и физической после ужасов сражения помощи, приводят какие-то факты, обращаются к истории, писанной ими же. Многие требуют той же справедливости, внимающие его речам, солидарные с его претензиями и обвинениями, многие зовут его перейти на их сторону, обещая всяческие привилегии и особые блага как единственному представителю своего рода, даже обещают содействие в возрождении его нации в то время, как смысл существования ее для них кажется сомнительным. Множество женщин самых разных этносов открыто готовы стать матерями его детей, в которых будет течь его родовая кровь. Много желающих сменить собственную национальность и принять родовые для него историю и традиции.
Нет, все куда хуже его моментальной всемирной известности, всемирной скорби народов по одному единственному, полегшему в долине. Ибо порицание и осуждение виновников ужасной трагедии, происшедшей на поле боя, не более чем фальшивка, и единственный выживший в той бойне знает об этом, кажется, лучше всех остальных. Вряд ли ему по силам доказать свои предположения, свои убеждения, свои чувства, основанные на тех событиях, что привели к событиям в долине, и он понимает это не менее ясно. Ведь не просто игнорируют правители требования неравнодушных людей осудить и наказать виновников резни в долине, но бросают их в тюрьмы, применяют против них военную технику, применяют против них силу. И наверное только против таких людей они и умеют вести боевые и силовые действия, как против не способных оказать достойный отпор. И на поле боя попросту подожмут хвосты и спрячутся глубоко в окопах, чтобы не зацепило, и как же дорожат они своими ценными жизнями. Прямо как в песне о собаках: «лоб в песочек зарыть» одной из на весь мир известных музыкальных рок-групп.
И вроде как и осуждение виновников со стороны таких правителей, несмотря на силовые меры против людей на своих территориях, вроде какие- то переговоры, какие-то громкие слова, пафосные речи. Но все это «вроде». Однако нет никакого сговора глав государств, влиятельных представителей их, к которым прислушиваются. Потому что все это куклы, совершающие действия, вполне ожидаемые от них, четкие и неоднократно отрепетированные их хозяевами. Направлены такие действия лишь на одно – на удержание власти, на недопустимость выхода народов из-под четкого контроля во благо обычным низменным прихотям. А вполне вероятно, что на благо не одним лишь прихотям, но на благо самому Дьяволу, и то, что случилось с целым народом, впрямь может быть жертвоприношением Сатане и всем дьявольским силам. И неслучайно местом уничтожения целого народа была выбрана именно эта долина. И черное каменное изваяние Смерти в самом центре ее было здесь с каких-то незапамятных времен, возведенное жречеством исключительно для этой цели.
Но не должно было быть никаких выживших (и можно теперь не бояться привлеченного к изваянию Смерти внимания). И хоть исполнило изваяние возложенную на него функцию, обагренное людской кровью с ног до головы, все же кого-то недостаточно, и должен умереть этот «счастливчик» раз и навсегда, который, к тому же, говорит о том, что крайне нежелательно для определенного круга лиц, чья власть зиждется на лжи и насилии. И он готов встретить тонны грязи и лжи, которые непременно польются на него по указке их. Например, объявление его посланником Антихриста, не зря выжившего там, где, казалось бы, выжить невозможно, и обнаруженного возле каменного, черного и устрашающего изваяния, чей «голос» разливается по всему миру. И не зря канул в Небытие этот дикий, буквально варварский народ, которым так пугали все остальные народы на протяжении многих лет.
[b]Не впервой определенному кругу лиц очернять ушедший в историю народ перед другими народами, для существования и развития которых созданы необходимые условия и за
