Но это так по-торгашески, так по-ростовщически, так по-избранному (и, надеюсь, до кого-то дойдет смысл последних слов): навязать людям невыносимые и губительные нормы их жизни, чтобы потом навязать еще более невыносимые и губительные способы их улучшения. Это так по-избранному: довести народности до состояния катастрофы, до состояния деградации и беспомощности ради предложения фальшивой надежды на спасение и возрождение. Повторю: это типичное поведение торгаша – впарить абсолютную какашку, внушить «покупателю» ее необходимость, ее важность в жизни, создав для него все условия, направленные на ее приобретение.
О чем еще можно говорить (о какой духовности, о каких скрепах, о каких ценностях, о каких традициях) в условиях похуизма к своему родному потомству? Это до какой же степени надо деградировать, чтобы своих собственных детей считать за товар стоимостью в автомобиль или в телегу дров? До какой степени надо деградировать, чтобы свои собственные дети стали обузой, проблемой в жизни, отвлечением от личных амбиций? Чего еще можно ожидать от такого народа, представители которого так похуистически относятся к воспитанию своего потомства? Торгаши и ростовщики придумали условия для вырождения нации – нация охотно последовала за ними, желая, вновь повторяю, тусоваться красиво: носить тряпки, взятые в долг, тыкать в кнопки айфонов, взятых в долг, ездить за рулем машин, взятых в долг, жить в квартирах, взятых в долг, даже на море ездить на деньги, взятые в долг. Ее собственная вина в деградации и вырождении ничуть не меньше вины тех, кто устраивает деградацию и вырождение. И не надо выть о том, что правители плохие. Думаю, пришел бы к власти второй Сталин – сами простолюдины его бы убрали на второй же день правления, которым было бы невмоготу идти работать и кормить семью, и детей.
Уровень 8: Вон с острова
Вся ирония в том, что этот остров никуда не денется пока того не захотят его хозяева, залившие остров кровью ради своих личных интересов. Их можно ненавидеть, им можно желать смерти. Но это ИХ остров, ИХ земля, ИХ условия, ИХ правила. ИХ игра.
А впрочем, нет никакой игры. Не может быть никакой игры, как бы они не хотели обратного, двигая безмолвные фигурки по клеточкам, убирая их с доски без всякого сожаления, даже без какого-то удовольствия. Все ради денег и власти. И никуда простолюдины не денутся, которые привыкли к таким условиям за довольно длительный период времени, непоколебимо уверенные, что за пределами острова еще хуже, и без жаждущих крови хозяев им просто не быть.
Вон с острова.
3. Огонь
1. Дом (20мин. 00сек.)
Трещат брошенные в огонь поленья, гудит огонь, кажущийся спящим, гудит миролюбиво, надежно загнанный в топку. Но уже в эти мгновения ярок он, насыщен мощной энергией. Готов рассказать целую историю, изложить во всех подробностях какие-то удивительные факты, передать завораживающие образы. Подобно некоему мессии с фантастической силой, практически божественной, идеальной. Похож ли он на странника, объятого пламенем, с ног до головы, но идущего вперед, и с каждым шагом становящегося все больше и больше похожим на посланника из самой адской бездны? Похож ли он на уверенно шагающие всполохи из бесконечности дьявольской Тьмы, призванные забрать и утащить за собой в Небытие? Возможно. Но только не сейчас, взаперти в топке, где огонь может лишь гудеть, превращая сухие поленья в золу и пепел, ведущий переговоры.
И голос его чарует и завораживает. Голос его притягивает к нему же, расширяет пляшущее пламя до уровня целого бытия, в котором больше ничего нет и быть не может, даже обжигающего и сжигающего все сущее жара. Постепенно огонь наполняет сознание целиком. И вот уже что-то происходит внутри него, проявляясь нечеткими очертаниями, но постепенно приобретая все большую ясность и конкретику. И тогда вдруг открывается осознание того, что скрывается по ту сторону его, затянувшего все естество подобно некоему порталу в нечто иное, чего никогда не было прежде.
И там, где-то издалека, как будто из-под какой-то шторы, которую нетрудно всего лишь приподнять для четкости восприятия, звучит мелодия. Грубая, жужжащая низким жужжанием, приятно щекочущая слух высоким темпом, заводящая все естество, поджигающая жгучим и страстным огнем изнутри – мелодия подобна боевому кличу перед предстоящим сражением. Четкие и резкие броски кисти, игра в гитару, правильный и уверенный хват медиатора в пальцах – гитарист знает свое дело идеально. Знает он то, что нужно толпе жаждущих услышать его игру, почувствовать его огонь, воспламеняющий каждое сердце невероятной энергией жизни. Но не только взрывные гитарные риффы заводят многочисленную толпу; владеет гитарист стихосложением, владеет словом, красноречив будто от рождения, и в каждом тексте песен своих будто ударом кнута сечет.
Объят исполнитель огнем, окружает огонь его со всех сторон, окружает огонь сцену неприступными стенами пламени. Хоть и любит его толпа, необходим огонь для защиты музыкантов, аккомпанемирующих нашему герою. Да, он постоянный герой, постоянно на высоте, постоянно на виду и на сцене. Долго пробивался он в кумиры поклонников и фанатов. Не раз доказывал он свой талант, был рожден он не для одной лишь битвы с силами добра и вечной неги. Был ярым приверженцем Преисподней, хотел вести массы в бой, хотел славить ад и его повелителей, хотел вселять в сердца своих обожателей ту же преданность геенне огненной, какой обладал сам. Будто находилась Преисподняя перед угрозой развала, будто хаос был на пороге ее, будто все шло кувырком, и он чувствовал пропасть как никогда остро, оттого ненавидел необъятные долины, леса и реки Эдема. И чем больше платили за каждое выступление его на сцене, тем сильнее была жажда быть предводителем, а не обычным солдатом, лихо управлявшимся оружием на поле боя.
Подобен огонь дому. Когда все предсказуемо, когда есть время на размышления, когда все возможности оправдать ожидания. Когда, наконец, можно расслабиться после трудного шумного дня. Все равно что снять с себя телесную шкуру, чтобы соединиться, наконец, с тем, кто подлинный, кто есть на самом деле, и независим от физической плоти. И даже несмотря на солидный финансовый доход за каждое свое выступление, жажда драйва не увядает. Оттого с каждым разом дом все желаннее, все роднее, все ближе, чем мог казаться на самом деле.
Ждут от нашего виртуоза все новых песен, все новых, заводных гитарных риффов. Как ждут от него новых свершений, новых подвигов на поле боя. Чтобы вел за собой новых солдат.
Оттого на смену сцене приходит поле боя. И в каждом сражении есть вдохновение на новые песни. И не владеет оперным тенором наш исполнитель, даже наоборот, и вместо приятного голоса тяжелый низкий рык, и таким должен быть голос каждого воинственно настроенного демона, явившегося из глубин ада, от которого кровь леденеет в жилах в страхе. И кажется, что просто не разобрать ни слова в тех песнях, что так воодушевляют толпу, и надо только принадлежать к таким же демонам для их понимания. Но буйствует огонь в каждом ударе гитариста по струнам, подобен он все сжигающему пожару, охватившему крупное здание, бушует, шипит, и трещит, и нужные правильные слова сами рвутся из горла в унисон рычанию вокалиста. Это как незримая связь между близкими людьми, чувствующими друг друга на расстоянии. И кажется, будто слышат еще не написанную песню фанаты и поклонники пока бьется смертным боем исполнитель с райскими силами где-то вдалеке от них, на самых границах Преисподней, забыв о своем таланте.
Кровь и свет ангелов окропляют тяжелые латы его, и все больше задора на месте ненависти к врагу, на месте страха быть сраженным на поле боя. Воодушевляют бездыханные тела поверженных противников, не страшат и не печалят мертвые тела товарищей. Жестокая битва выдалась в этот раз, упорным оказался враг, не менее опытным во владении оружием.
Лишь в какой-то миг, в самый апогей битвы, оказался под ногами солдата и исполнителя песен ангел, закованный в твердые латы. Но в последний миг, когда наш бард виртуоз должен был пронзить врага мечом, сжатым обеими руками, встретился взгляд его с глазами беспомощного противника, спрятанными забралом шлема. Будто некая сила струилась из-под узких полосок глазниц, обращенная только лишь к нашему герою. И никогда ничего подобного не происходило прежде. И эта внезапность в мгновение ока погасила бушующий внутри и вокруг него жгучий пожар, оборвав любые возможные песни, которые могли родиться в ходе и после этой битвы. И будто не было никакой битвы, и остались лишь эти двое в каком-то особом месте – поверженный враг и победитель. И воздух напоен особым странным звучанием, чем-то искрящимся, подобным снежинкам, сверкающим в морозном воздухе.
И ведомый ими, снимает демон светящийся чистым божественным светом шлем с головы лежащего на земле ангела. Да, ангелы бесполы, но вот перед ним женщина, и взгляд ее ясных глаз пронзает чешуйчатое его тело, способный пронзить, кажется, любую его броню, достигая холодного и вроде бы безжалостного к врагу его сердца. И не может он отнять своего острого взора от глаз, чей взгляд буквально обезоруживает, принуждая к полному оцепенению тела и духа. И что-то происходит внутри него, но не может он понять смысла происходящего. Лишь протягивает он руку, помогая женщине подняться на ноги, ведомый хаосом внутри, овладевшим его сердцем. И не может, и не хочет он разжать свои пальцы, чтобы отпустить врага, чтобы просто дать ему уйти вон, хотя никогда не отпускал он противников, да и вряд ли им было присуще бегство.
И ангел ведет его за собой, чувствуя его смятение. Ведет неспешно, не бегом, но осторожно, чтобы почувствовал он каждый свой шаг, чтобы каждый его шаг не причинял ему страданий.
И она говорит с ним, и он понимает ее речь, понимает каждое ее слово, в то время как языки Эдема и Преисподней отличны друг от друга. Не просто отличны, но даже несовместимы при всем желании. Она говорит с ним ласково, она говорит с ним бережно, аккуратно, будто старается не ранить его, уводя с поля боя все дальше и дальше. И он даже не чувствует как роняет свой меч из рук, всецело поглощенный какой-то колдовской силой, исходящей от нее. Он что-то говорит ей в ответ, пытается сказать, но хоть язык ангела понятен ему, его собственная речь остается при нем. Однако от прежнего рычания нет и следа, и голос его чист и подобен голосу ангела. Впрочем, стоит лишь ей на миг попытаться отпустить его, рык возвращается к нему в ту же секунду. И он чувствует и знает это, а потому просто идет, ведомый женщиной будто матерью.
[b]И уже нет никаких боевых доспехов на них обоих, и привычная плотная чешуя его больше не его тело.
