повернулся к своим и махнул рукой. Бойцы безвольными мешками завалились на траву. Мельгузов недовольно поморщился и огляделся. Вдруг заметил, что на поваленной березе сидит, уставившись на него круглыми желтыми глазами маленький котенок, не то что бы совсем маленький, но все же слишком мелкий для лесной жизни.
Зверек был самой обычной кошачьей масти, палево-серый, с полосками. И если в первый момент полковник принял его за детеныша лесной рыси, то теперь очевидно было, что это самый обычный Васька или как там его… Вот только что никого на этом бревне не было, и вот тебе. Но хороший признак, стало быть, жилье близко, а тут кроме пасеки и усадьбы пасечника на многие километры жилья нет. Зверек-то совсем не пугливый. Дикий бы уже несся сломя голову от них, а этот совсем не боится дюжины людей, стало быть — домашний. До поваленной березы было метра три, четыре. Мельгузов, стараясь не делать резких движений, медленно ступая, стал подходить к сидящему на бревне котенку.
— Киса, киса, киса… — шептал полковник, не сводя с него глаз. Но похоже опасался он напрасно. Маленький зверек вовсе не собирался бежать, а, наоборот, с любопытством, снизу вверх смотрел на него своими кошачьими глазами. Мельгузов остановился на расстоянии вытянутой руки от березы, и медленно потянулся к голове животного. Осторожно погладил меж ушей, отчего котенок сам ткнулся в руку и зажмурился. Он взял зверька за загривок и поднял перед собой на уровень лица. Котенок забавно поджал маленький, чуть трясущийся хвостик меж задними лапками, а передние выставил вперед, расставив пальчики с мелкими, но острыми коготками и приоткрыл пасть с розовым язычком. Не то чтобы Мельгузов был заядлым кошатником, к тому же на заставах где прошла большая часть его жизни из животных всегда главенствовали собаки и лошади. Ну разве не милашка?
Как-то вдруг показались мелкими и никчемными заботы и беды последних часов. Вспомнилось, что дочка давно просила завести кошку, и останавливала их только аллергия жены на шерсть животных. А провались оно все пропадом. Забрать что ли, подумалось Борису, но именно в этот момент где-то вдалеке глухо затрещала автоматная очередь, потом еще одна и благостное наваждение спало, будто рукой сняло. Милый котенок в миг превратился в настоящего демона. Зашипев, извернувшись, вырвался из рук. И, оставив на память несколько саднящих царапин на державшей его руке, скрылся в густой траве.
Глава 49. Два мира
До Кудашева, голову которого словно ватой набили, слова чекиста доходили туго. Вроде и все слышал, все понимал, а смысл сказанного ускользал от сознания, словно вода сквозь пальцы. В ушах свистело, в глазах какие-то цветастые круги сменялись вычурными бликами. Надо же, этот лысый старик оказался сродни ему, со схожими способностями, невесть как приобретенными. А принимая во внимание солидный возраст Дубровина, можно было уверенно предполагать, что опытом и умением в обращения со своими экстрасенсорными силами, он Юрия превосходил серьезно. Постепенно вернулось восприятие мира и слух.
—… ты... мы… сам понимаешь… Даю тебе пятнадцать минут все обдумать! После этого мои люди сами за тобой придут. Деваться тебе все равно некуда, было бы куда, давно бы свалил. И надеюсь, не забыл, приятели твои и баба у меня в заложниках!
Чекист развернулся, и более ничего не говоря, и не оборачиваясь, энергично зашагал обратно к лесу, где под сенью деревьев ждали остальные чекисты и их пленники. Обершарфюрер смотрел ему вслед, борясь с желанием вскинуть автомат и полоснуть по удаляющейся фигуре очередью во весь магазин. Но десятки глаз, пристально наблюдавшиеся из перелеска, были хорошим предостережением от необдуманных поступков. Он вряд ли бы даже успел передернуть затвор своего чеха, прежде чем не словил дюжину пуль. Кудашев повернулся и медленно пошел к воротам. Все оказалось много хуже, чем он мог предполагать. До последнего Юрий надеялся на козырь — столь неожиданно приобретенные способности, но оказалось, что среди красных был тот, кто мог переиграть его на этом поле. Кажется, только сейчас он почувствовал настоящее отчаяние и страх. И не за себя, сам он давно решил, что живым не возьмут. Что есть смерть? Слишком много Кудашев узнал о скрытой большинству части бытия. Смерть далеко не конец. А раз нет страха перед смертью, все проще. Но вот за кого страшно, так это за Машеньку с отцом и за Гороховых. Они ему помогли, благодаря им, до сих пор обершарфюрер жив. Но как часто бывает, для кого-то хорошее дело, а в глазах противника всего лишь предательство и помощь врагу. А его, как не прискорбно считали врагом, хоть и в мыслях не было каких-то дурных замыслов. Просто само существование Кудашева для местных коммунистов уже угроза.
Юрий рухнул мешком на лежащие у забора бревна и, повернув голову, приник к щели в заборе. На опушке леса, где скрылся лысый старик-полковник, никого не видно, и лист не шелохнется. Он попробовал пустить в ход свои новые чувства, но тут же поморщился и схватился за голову. Чуть утихший в голове шум нахлынул с новой силой, нестерпимо заломило в висках и в затылке. Голова, казалось, лопнет, взорванная изнутри. Юрий оставил эти попытки, и тут же боль стала вполне терпимой. Оставалось надеяться, что этот Дубровин маялся сейчас не меньше. Обершарфюрер сполз с бревен, сел на землю и уперся ладонями в короткую жесткую траву. Представил, как руки медленно врастают в землю, раскидывая во все стороны тонкие белесые, похожие на грибницы, нити. Тоненькой, но все усиливающейся струйкой тело стало наполняться силой, а в шум и гул голове, пошли на убыль. Несмотря на самое поганое настроение, Кудашев все же криво усмехнулся. Старик постоянно чего-то недоговаривал, чем-то был обеспокоен, хотя старался вида не показывать, умело скрывая все за показной агрессией и резкостью. И эти пятнадцать минут? К чему, чего им ждать? Ну… разве что-то не по плану идет. Кошак лопатинский про второй отряд упомянул, тот, что должен со стороны болот зайти. Неужели? Ай да мохнатый мышелов! Да быть не может, чтобы этот…этот… хотя почему не может? Если он еще времена Всеслава Чародея помнит, поди умеет кое-что. Стоит перед ним извиниться за былое пренебрежение. Если удастся свидеться… В голову не идет ничего, будь она проклята эта боль в висках.
Ах, если бы знать. Как не кстати эта контузия приключилась. Кто ж мог знать, что совсем не прост этот старик. Но если догадка верна, и путь к болотам свободен, им меня не взять. Меня не взять, а они тогда на Маше с отцом и на Гороховых отыграются. Кудашев устало прикрыл глаза, прижался спиной к бревнам и доскам забора. Словно метроном в висках стучала кровь, отсчитывая секунду за секундой, оставшиеся до атаки чекистов время.
****
Дойти до кустов ровной походкой было совсем не просто. На это ушла почти вся сила воли, и каждый последующий шаг давался труднее предыдущего.
— Ну что?! — не вытерпел Кожевников, как только полковник шагнул с поляны перед заимкой, за деревья, — про отряд Мельгузова выяснили что? Вопросов у него было столько, что даже дыхание перехватывало.
Он был так возбужден, что и внимания не обратил, что Дубровин бледный, как сама смерть, и сам не свой. Только когда старик оперся обеими руками о березу и зашатался, а майор Рощин подхватил его под руку, генерал озаботился вопросом.
— Что случилось, Павел Петрович? — он попытался тоже поддержать старика, но тот отстранил его руку.
— Вы с Мишкой опять правы оказались, — с трудом отдышавшись, сказал Дубровин майору, напрочь игнорируя, будто не замечая Кожевникова, — фашист наш совсем не прост, ой как не прост...
Рощин, прищурил глаза, потом поднял голову и посмотрел по сторонам словно, пытался увидеть что-то на небе, еле видном сквозь кроны деревьев.
Тем временем все эти недомолвки между Дубровиным, его людьми, им самим начали генерала бесить. С самого утра он чувствовал неловкость, словно окружающим хотелось, чтобы его, главного Смоленского чекиста, рядом не было.
— Так! Ну хватит! Говорите уже, полковник, в чем дело! Удалось выяснить что с отрядом Мельгузова? — спросил, повысив голос Кожевников.
И полковник, и Рощин, странно посмотрели на говорившего, так обычно смотрят то ли на надоедливо жужжащую муху, то ли на неразумного ребенка, доставшего взрослых бестолковыми расспросами.
— Остынь, Николай, — голос Дубровина, словно придавленный грузом немалых уже, прожитых в боях и тревогах лет, был усталый и тихий, — не узнал. Одно скажу точно, чтобы с ними не случилось, точно не наш клиент руку приложил. Он о них не знает, уж поверь, я бы понял. А начинать расспросы вроде, — У нас тут отряд пропал, ты не знаешь, что с ним стряслось? Согласись, глупо. Но вот взять его самого будет не просто. А взять живым, ой как нужно!
— С чего бы это? Ведь основная задача была поставлена четко и ясно — устранение потенциальной угрозы, в случае необходимости с устранением объекта. Сам же знаешь, какие он проблемы создал и нам и всему государству!
— Все с ним сложнее, Коля! Видел, как нас друг от друга отбросило? — спросил полковник.
— Еще б не видеть! Я уже хотел команду дать снайперу валить гада! А что случилось?
— Хоть не стал горячку пороть, и то хорошо! Он теперь стал для нас особо ценной персоной…если… если мы еще не опоздали!
— И что в нем такого ценного? — удивился Кожевников, — я хорошо этого хлыща рассмотрел в бинокль, молокосос еще, но наглый. Вырядился словно на свой нацистский парад!
— А то, товарищ генерал, что у сопляка этого, сила есть и способности сродни моим. От одного прикосновения нас отбросило друг от друга, да так, что у меня в голове до сих пор гудит, словно пляшет там весь ансамбль песни и пляски Советской армии имени Александрова. Ты представляешь, как два магнита друг от друга отталкиваются? Ну вот. Что-то сродни с этим, но по-другому!
— Да ну, нахуй! — искренне удивился генерал. После странного отсутствия связи с отрядом пограничников теперь эта новость! Кожевников насупился, дела все хуже. Их небольшой отряд, которого даже с избытком должно было хватить для поимки одного противника, вдруг показался уж очень небольшим.
— Одного боюсь! Не опоздали мы часом? — сокрушенно сказал Дубровин, — чем дальше, тем больше ненавижу этих пидарасов в Москве, которые нам на сутки связали руки приказом ждать. Ненавижу Примакова.
— И давно у тебя догадки такие появились? — подозрительно глядя на старика, проговорил генерал.
Дубровин только отмахнулся от вопроса.
— Григорий, командуй! Отряд на линию атаки, — он приподнял рукав и глянул на часы на запястье, — осталось десять минут, и мы атакуем. Ждать, появятся или нет твои пограничники, нет времени!
Рощин, в полголоса отдавая команды, скрылся за их спинами. Только после этого, полковник, не сводивший глаз с потемневшего от времени и дождей забора, окружавшего заимку, ответил Кожевникову:
— Давно чувствовалось. Что-то не то в этом немце! Уж очень все у него гладко шло. И с местными, и в Смоленске. Кстати, так и непонятно в результате, что он там делал. Этой ночью вот мелькнула у меня мысль, что навыки у нашего объекта уж слишком странные. Одна история с твоим Ткачуком чего стоит. А мои оболтусы немного развили тему. Ну и вот видишь ты… Оказались
