пустая была, словно походный котелок, из которого выхлебали всю похлебку.
— Молчишь? Да и что сказать тебе, знаю, милай, что эта змеюка Наташка, виной всему. Она от моей сестры, матери своей, знала все, давно знала! Да мне от этого не легче! Ты посмотри, что со мной сталося, а покоя нет, и не будет…
С этими словами бабка распахнула резко перед ним свой ватник, и Димку накрыло противным терпко-сладким запахом разложения. Под ватником ничего из одежды не было, только грудина да торчащие ребра с гниющим мясом, сквозь дыры которого валились какие-то черные жуки и извивающиеся белые личинки-опарыши. Солдат отпрянул, а старуха запрокинула голову и дико, по-звериному, завыла. И на его глазах полезли из красных червивых верхних десен острые клыки.
Словно гром грянул в Димкином мозгу, отпустила оторопь, и сержант развернулся, кинулся прочь, то и дело падая, вскакивая и шатаясь на ставших непослушными ногах.
Мельгузова, настороженно и мерно, в такт своим мыслям, шагавшего по тропе, Сударев, чуть не сбил с ног. Дима вылетел с треском, как медведь на буреломе, из-за берез с оглушительным воплем. Выручила отработанная реакция. Полковник отпрянул в сторону, схватил старшего сержанта, летящего с бешенными глазами мимо, за руку, крутанул, подсек и уже через мгновение завалил коленом на спину. Отряд сработал отлично. Шедшие справа и слева бойцы рухнули на одно колено, сокращая свой силуэт и возможную для врага мишень и водили стволами АКМов по сторонам. Сзади подлетел на помощь прапорщик Тувайкин, степенный и надежный мужик за тридцать, замком взвода разведки. Остальные разведчики, шедшие сзади, рассредоточились по местности, используя кусты и деревья как укрытия. Заучено определили сектора ведения огня для круговой обороны.
Прапорщик с Тувайкиным подхватили под руки не перестающего орать Сударева, тряхнули, и, зажав рот, прижали спиной к березовому стволу. Постепенно крик из Димкиного рта превратился в мычание. Прапорщик убрал руку. Смотрел и ждал, но осмысленное выражение так и не вернулось в глаза сержанта.
— Сударев! Что случилось! Докладывай! — Мельгузов еще раз тряхнул парня за плечи, но тот вдруг истерично разрыдался.
Полковник быстро окинул взглядом сержанта, ощупал плечи, грудь, живот, бедра. Крови нет, вроде не ранен. Чуть отстранившись, наградил Сударева крепкой пощечиной, стараясь привести в чувство. Вроде помогло. Димкина голова мотнулась от удара, скула начала стремительно набирать красноту, но в глазах парня, наконец-то, засветился разум.
— Где твое оружие, солдат? — строго спросил он и прикрикнул — Смирно!
Подействовало. Старший сержант Сударев ошалело закрутил головой по сторонам, словно не понимая, что с ним и как он тут оказался. Видя, что боец в себя еще не пришел, Мельгузов мотнул головой прапорщику в сторону, откуда появился обезумевший разведчик. Тот поняв командира без слов, передернул затвор автомата и скользнул меж деревьев вперед.
Сударев тем временем медленно оседал спиной по стволу дерева и, закрыв руками лицо, дрожал крупной дрожью. На лицо был сильнейший шок. Вот они, блядство, давно ожидаемые проблемы, подумал Мельгузов, снимая с пояса флягу и откручивая крышку. Лишний раз убеждался командир разведчиков, что к предчувствиям нужно относиться серьезно. Но в чем же дело? Пил сержант долго, высоко запрокинув голову и обливаясь. Широко ходил острый кадык. Так бы, наверное, выпил и вылил на себя всю воду из фляги, если бы Мельгузов ее не отобрал. Появился из-за берез прапорщик с двумя автоматами, своим и сержанта.
— Чисто, — кратко доложил он, и добавил, снимая с лица белесую прядь лесной паутины, — там впереди поляна небольшая, вся заросла малинником с пнем посередке, у пня автомат и валялся. Следов, кроме как его, ничьих нет.
— Ну-ка, давай, выкладывай, что произошло? — прапорщик Тувайкин, схватил сержанта за грудки и поднял на ноги, но тут же сморщил нос, развернул Димку немного в сторону и чуть нагнулся. Потом оттолкнул Сударева к дереву и протянул:
— Ну-у-у-у… Ебаная тетя, как ты постарела! Командир! Да он обосрался!
Мельгузов, отстранил прапорщика и подошел вплотную к старшему сержанту.
— Сынок! Расскажи нам, что случилось! — как можно мягче, постарался произнести он, пристально глядя в широко раскрытые с красными прожилками сосудов, Димкины глаза.
Сударев выдохнул, всхлипнул, и, сбивчиво путаясь в словах, заговорил, да так, что не остановить. И чем дальше он рассказывал, тем чаще полковник с прапорщиком переглядывались, а под конец Тувайкин стянул с коротко стриженной головы камуфляжную фуражку, сжал ее в дюжем кулаке и вытерев обильно выступивший пот сказал:
— Пиздец какой!
Полковник сплюнул под ноги и хмуро глянул в сторону злополучной поляны.
— Женя, там точно больше ничьих следов не было? — спросил он прапора.
Тот изумленно посмотрел на Мельгузова, видно было, что с трудом сдержался от хлесткого выражения.
— Ты что, командир, ясно же, крыша у нашего лесовика поехала! Ведь всего секунды прошли, как он за этими деревьями скрылся. Вот ведь блядь, как не ко времени!
Мельгузов, только недавно в присутствии генерала и московского полковника освеживший в памяти свои ангольские воспоминания, задумчиво покачал головой. Слишком хорошо описал Сударев воскресшего покойника, таким его видел в Анголе полковник. Оставалось, впрочем, еще одна маленькая вероятность объяснявшая случившееся.
— Давай сюда Котова, живо! — сквозь зубы выдавил Мельгузов. Прапорщик молча кивнул и метнулся назад. Полковник еще крепче сжал зубы. Совсем не хотелось, чтобы бойцы заметили, что у бати трясется подбородок, и зубы начинают выбивать какую-то блядскую чечетку.
Вернулся Тувайкин с еще одним пограничником, сержантом Котовым, дюжим парнем с шальными глазами.
— Видишь? — без всяких предисловий, кивнул Мельгузова на сидящего у дерева, сгорбившегося и вновь начавшего тихонько подвывать старшего сержанта Сударева, источавшего все более нестерпимую вонь, — честно скажи, пили вчера в казарме?
— Как можно, командир, знали же, что с утра на боевое! — вполне искренне возмутился Котов, спавший в казарме разведчиков с Димкой на соседних кроватях.
— А может он что покуривал? — вклинился в разговор прапорщик, опасливо глянув на батю. Но сержант и тут отрицательно закрутил головой. Мельгузов и сам знал, что его парни не были падки на какую-то гадость. Даже к водке особой страсти не питали. Разведчики заслуженно слыли элитой, бойцы местом в отряде дорожили.
Он вздохнул. Одного бойца отряд уже потерял. Даже не одного. Обосравшийся и трясущийся старший сержант Сударев свое отвоевал. Но теперь придется кому-то его на себе тащить, глаз не спускать. А еще они катастрофично теряли время. Но батя умышленно потратил еще несколько минут, чтобы собрать всех бойцов отряда на той поляне, и как можно спокойней обойти их всех, вглядываясь в встревоженные лица и только после этого дал команду продолжать движение.
Сейчас в авангарде встал прапорщик Тувайкин, надежный как Сбербанк, тридцатипятилетний мужик, выросший посреди мордовских лесов, а это тоже значило многое. В нем Мельгузов был уверен, как в самом себе. Мог пропустить стакан другой, но всегда ситуацию контролировал. Авторитетом в отряде пользовался непререкаемым и заслуженно. Отряд продолжал выполнять боевое задание. Но если, как только вошли они в лес, на душе у полковника было муторно, сейчас он шел угрюмо глядя перед собой, тягостно ожидая всего самого паршивого. И что хуже всего, с каждым шагом все больше хотелось бросить все и, сломя голову, не разбирая дороги, бежать назад. Не скрылось от его взгляда, как-то один, то другой боец, начали боязливо озираться по сторонам. И чем дальше к болоту, чем темнее становился лес, сменивший светлый березняк на сосны, ели и осинник, тем больше отряд терял боеготовность.
И опять поганое предчувствие себя оправдало. Прошло меньше пятнадцати минут, как вышел из строя непробиваемый прапорщик Тувайкин. Он оказался покрепче Димки. По крайней мере не обосрался. Просто Мельгузов на пару секунд потерял его из виду, и вот уже сидит прапорщик с лицом белым, как мел, прижавшись спиной к кривой сосне. По сизым выбритым щекам ручьем бегут крупные капли слез. К Тувайкину пришла не любимая покойная бабушка, а удавившийся по глупой детской обиде пятнадцать лет назад младший братишка. Подробностей от него добиться не удалось, не частил, как Сударев. Наоборот, молчал страшно на все расспросы.
— Я… я во всем виноват! Прости, Кирюшка, прости, братик… — шептал он, прикрыв мокрые от слез глаза.
Отряд находился на грани паники. Замыкавший отряд старший лейтенант Тарасевич, тоже опытный офицер, с которым Мельгузов не один пуд соли съел, высказал наиболее логичную версию. Отряд подвергся атаке с использованием психотропных веществ. Но полковник уже понял, душой почуял, что логика тут не поможет. Тем не менее явно было, они не успеют выйти на точку атаки к условленному времени. Нужно было прерывать радиомолчание.
Мельгузов объявил привал, расставили секреты, двое бойцов все время находились рядом с Сударевым и Тувайкиным, у которых забрали оружие. Минус четыре, подумал полковник, сидя на поваленном стволе сосны, пока радист закидывал на елку антенну. Навалилась усталость и какое-то равнодушие, появилось желание прилечь, укрыться плащ-палаткой и уснуть. Радист сосредоточенно крутил настройку, щелкал тумблерами, прислушивался к чему-то в наушниках. Мельгузов нагнулся, сорвал травину, сунул в рот и чуть прикрыл глаза. Прошла минута, другая, третья. Ну сколько можно?
— Ну что со связью? — спросил он радиста и тут же осекся.
Радист, признанный спец по своему делу, как и все, из сверчков, сидел с остекленевшим взглядом, приоткрыв рот и безвольно опустив руки.
Мельгузов вскочил, кинулся к радисту и тряхнул его за плечи:
— Морозов! Что с тобой? Есть связь?!
Радист как-то жалостливо улыбнулся, смотрел на командира удивленно, как бы не понимая, отчего и зачем он тут оказался и что полковнику от него нужно. Потом стянул с головы наушники и ответил негромко, каким-то сонным голосом:
— Есть…связь… — и протянул наушники с тангентой командиру.
Полковник надел наушники, нажал кнопку вызова:
— Жара, Жара, я Береза! На связь! Жара! Жара! Я Береза, на связь! — но только шипение, треск и заунывный прерывающийся вой помех были ответом.
— Ты же сказал, есть связь! — воскликнул Мельгузов, возмущенно сорвав наушники.
— А вы их что не слышите? Они нас к себе зовут! — заторможено ответил радист, все тем же сонным голосом, — батя, я не хочу к ним!
— Кто нас зовет? Жара? Генерал? — переспросил он.
— Нет, те кто в болоте этом утонул… много голосов, и мужские, и женские, и детские, все…за сотни лет. Говорят, что давно нас ждут! К себе зовут…
Полковник отшатнулся. Холодом окатило отчаяние.
— Зовут… к себе зовут… Но я не хочу к ним в трясину! Холодно там…склизко…мерзко… и там нелюдь всякая. — продолжал бормотать радист.
Вдруг он, как подброшенный пружиной, вскочил, рванул из-за спины АКСу. Прежде чем Мельгузов успел выбить из его рук оружие, радист передернул затвор и выпустил в стоявшую на земле радиостанцию длинную очередь.
Отряд остался без связи.
Глава 47. Все не
