Засыпание героя

все еще мнят мысль в термине имения, между тем необходимо для собственного вразумления быть в мысли, поступать разумно. Разумно не значит расчетливо, но означает осмысленно. Речь не идет о том, что нужно как выражается простонародье, «сначала семь раз отмерить, а потом отрезать», то есть, прежде подумать, чем сделать. Для такого натурального использования ума его много не надо, а нужно в самый раз. Однако это только малая мера ума. Кто такой меры ума не имеет, тот является недоумком. Но кому дарована большая мера ума, того народ и начальство называют со смехом, усмехаясь с издевкой, «умником».
        Таким образом, дает о себе знать затаенная зависть посредственности к нетривиальной, творческой способности думать иначе, чем положено теми, кто думает, что только они есть умные существа, ибо у них есть право собственности на ум думать прямо, догматически. На самом деле они не способны удержаться в уме, и поэтому играют словами, говорят уклончиво, криво, чтобы не выдать того, что ум всегда на шаг впереди их желания. В результате, в итоге, в силу того, что не они владеют умом, а ум владеет ими, что не они играют им, а он играет ими, они обманывают не только других, но и самих себя.
        Я сознаю себя излучателем мысли. Но для излучения нужна энергия, сила, которая накапливается (аккумулируется) по капле во мне и вырабатывается (генерируется) в виде чистой энергии мысли. В этом смысле я накопитель, аккумулятор, генератор и излучатель собственной мысли. Однако я не всегда нахожусь в состоянии ментального излучения. Мои силы, возможности не беспредельны. Поэтому я вырабатываю переменный, а не постоянный ток мысли. Когда я исчерпываюсь себя, то порционно (квантами) подзаряжаюсь от любых источников мысли, находя в них материал собственного становления в мысли. И не важно, в принципе, что это за материал, речи или тексты Платона, Аристотеля, Декарта, Лейбница, Канта, Гегеля или Ницше, последнего из философов классики, на котором, как декаденте, она уже выродилась, или банального преподавателя философии, ученого, писателя или вульгарного блогера. В качестве материла для медитации, как идеации, в мысль - это x. y, z, - не более. Конечно, приятнее читать Платона, чем слушать бестолкового блогера или зацифрованного айтишника. Но у бестолочи, как, впрочем, и у насекомого, а, тем более, у бабуина, можно научиться думать. Как? Естественно, не подражая этим персонажам, но отражаясь, отстраняясь от них, как от того, от чего следует отчистить то, что идет через них. Ведь бог дарит свой свет всякой твари. Ему все равно, кто спасется. Важно, чтобы хоть кто-то смог спастись. Но для меня важнее чтобы тот, кто спасся, был «кто» (Я), а не «что» (не-Я). Правда, в боге есть то, образом чего является человек.
        Я думаю, но понимаю, что этого мало. Следует еще уметь (иметь ум) излагать свои мысли так, что самому они были понятны. Думать сложно. Легче писать, что уже подумал. Чтобы понять себя, следует написать просто. В данном случае то, что написано, понятно. Но как вышло понятное из понятого не понятно. Тем паче не понятно, как это было замыслено. Поэтому чтобы научить мыслить читателя следует писать не просто, но сложно, философским языком, понятным только философским адептам, чтобы продемонстрировать весь ход мысли с его перипетиями, тупиками, дебрями и просеками. Только так можно найти выход из «темного леса» философского (медитативного, метафизического, умозрительного) блуждания в мысли. Главное идти той дорогой (путем, методом), который установил, выбрал. Куда-нибудь ты, наконец, придешь. Разумеется, придешь к концу размышления или жизни, - или голову потеряешь, останешься безголовым или смерть найдешь. Так ты медленно готовишься к смерти как переходу в иное качество бытия.
        Плоды философии горькие, - они не по нутру народу, жизнь которого горькая, поэтому он любит сладкое. Культурная публика тоже выбирает сладкое или сольное, так сказать, «с крупинкой соли» для остроты впечатления. Поэтому они ругают философию за ее стремление не к сладкой лжи, а к горькой правде, которую трудно усвоить, разжевать. Мысль легко достается только тому, кто прошел испытание жизни, приобрел опыт быть, стал самим собой. Трудность преодоления не себя, а того образа мысли и действия, который тебе навязали родители, учителя и прочие доброхоты, чтобы лучше тебя использовать в качестве социально приемлемого штампа (отнюдь не бог, а общество, коллектив творит собственных членов по своему образу и подобию), делает таким замысловатым язык философии, заставляя незрелых в мысли людей пенять философии, что она усложняет жизнь, а не облегчает ее, вроде религии, искусства, науки и техники. Если религия привлекает людей проповедью утешения, искусство заражает людей чувством радости, наука упрощает жизнь, находя легкие, доступные всем здравомыслящим работникам пути познания, а техника делает материальную жизнь удобной и сносной, то философия, напротив, заставляет человека самостоятельно задуматься, ни на кого не ссылаясь для подтверждения или, наоборот, опровержения мысли, и поставить себя под вопрос смысла. Последнее воспринимается многими, как необоснованная претензия на ум, на никому не нужное умничанье.
        В глазах публики человек мысли есть тугодум. Ну, зачем так много думать, быть задумчивым, многодумом? Лучше быть однодумом и иметь короткий ум. Чем он короче, тем человек счастливее. Ведь давным-давно известно, что размышления умножают скорби. Поэтому думай меньше, экономь на мысли, но копи факты и говори короче, чтобы быть понятным себе и людям. Такие советы раздают айтишники-трансгуманисты, предлагая «искусственный интеллект», а на самом деле симулятор твоего ума, чтобы у тебя не болела голова, занятая жизненными проблемами, и легко было жить. Понятное дело, будь безголовым и у тебя не будет никаких проблем в том смысле, что ты не будешь знать об их существовании. И тем более не думай о смерти, о ее смысле, а думай о жизни, не о ее смысле, но о том, каким образом ее продлить. В том обществе, в котором все продается и покупается, это можно сделать только с выгодой подороже продать себя, свою рабочую силу на рынке труда и купить, если не здоровье, то протез или место в виртуальной матрице в качестве депозитной ячейки на цифровом счету. 
        Ну, как в таких антихристианских условиях сносно жить последователю Иисуса из Назарета, в которого принято в той среде, к которой принадлежал Писатель, верить в качестве Спасителя, Христа? Признаю ли я, как мой автор, Иисуса из Назарета своим спасителем? Я не могу положительно ответить на этот вопрос, не спросив себя: «От чего мне следует спасаться»? От греха? Что такое грех? Жало смерти в плоть? Что приводит к смерти? Болезнь. Грех – это болезненное состояние плоти?
        Как же быть с душой, с духом? Есть и болезненное состояние души, сознания, а, значит, не только чувства, но и интеллекта, ума? И как быть с болезнью духа, который люди ассоциируют в себе с состоянием воли, с нерешительностью. Болезнь духа – это слабость воли, недостаток мужества. Свидетельством болезненного состояния сознания является недостаток ума и некоторая бесчувственность к себе и к людям, к окружающей среде обитания человека. Грех – не сочувствовать человеку в его несчастье и нужде. Но еще больший грех быть равнодушным к себе, к своей судьбе, к собственному предназначению. Следует позаботиться о самом себе и не заставлять других людей быть этим озабоченными. Нужно быть честным перед самим собой и с людьми, чтобы не впасть в грех. Так я думаю. И необходимо проявлять великодушие не только к людям и прочим живым существам, а также к самому миру вещей, но и к самому себе, уметь прощать всех, даже виновных перед собой, включая самого себя. Иначе можно превратить самоосуждение в тот же грех.
        Состояние греха появляется, когда мы нарушаем меру естества, гармонию в отношениях с миром, с обществом, с другими и с самим собой. Нарушение меры и гармонии приводит к грехам тела или плоти и души. Но есть грехи не только перед миром и людьми. Есть грех перед самим собой и богом. Под богом я понимаю трансцендентное начало, потустороннюю миру и людям инстанцию. Для входа в контакт с этой инстанцией, по-моему, требуется, как минимум, выход из мира и отстранение, если не отчуждение от людей, от себе подобных, что является серьезным, трудным испытанием не только для человека. Без мужества здесь не обойтись. Но одного мужества мало. Требуется еще знание самого себя, умение погружаться в себя и отвлекаться от всего посюстороннего. Откровение высшей инстанцией дается постороннему. Быть посюсторонним, приземленным - грех перед богом. Приземляет плоть.
        Но бог далеко, - он находится в другом измерении, неведомом здешним существам. Близко земное. Что для меня является близким, своим? Язык, слово, текст. У меня текстуальное, язычное, буквальное тело, сотканное автором из слов. Поэтому мне понятен Иисус через его логии, как явление его самого в качестве логоса. В нем может быть явлено единство мысли и слова. Мысль для меня есть явление иного мира идей в этот мир слов. Слово есть икона, символ, эйдос самой идеи, понятной мне, как мысль, скрытая в слове в качестве смысла. Ведь я понимаю своего автора в слове через его смысл. Смысл открывает мне образ мысли. Я нахожусь в образе как актер. Только это образ не чувства, а мысли, представленной словом. Однако часто бывает, что я оказываюсь в ложном положении, когда слово неадекватно представляет мысль, а порой и подменяет его собой, сочиняя иллюзию, маня меня пленительным призраком мысли.
        Дело в том, что для меня реальность имеет буквальное значение, ибо я живу в мире слов. Поэтому я не могу не обманываться. Мне приходится постоянно повеять свой путь в тексте вешками смысла, который служит мне ориентиром в деле мысли. Моя цель достичь адекватного соответствия слова мысли. Для меня слово автора не является целью, иначе оно станет идеей-фикс. Авторская слово есть только материал построения дома мысли. Я живу словом в качестве тела. Но моя душа, ее нерв – это мысль. Если в слове есть смысл, то оно может сослужить верную службу мысли. Слово служит, мысль правит. Но как быть с логиями Иисуса? В культе эти слова Иисуса самодостаточные. В них нет ничего, помимо того, что укрепляет веру в тех, кто хочет верить. Я же хочу не верить, а думать, чтобы понимать. Мне важен Иисус не сам по себе, вне тех слов, которые ему приписывают. Откуда еще я могу его знать? Но и в этих словах меня интересует только смысл, может быть, тайный, который прописан между строк, между слов. Его ли это слова? Да, какая разница! У меня интерес к Иисусу из Назарета не исторический, а ментальный. Мне важно даже не то, что сказал Иисус, а что сказалось. Впрочем, даже не это, - нечто сказалось, а что подумалось. Что подумал я, услышав логии Иисуса. То ли это, что думал сам Иисус, когда говорил? Или он говорил, а думал за него тот, кто послал его в мир и кого он называл своим отцом?
        Как, например, понять Иисуса, когда в Нагорной проповеди, которая изложена в виде «заповеди блаженства» в Евангелии от Матфея, он говорит о любви к тому, кто ненавидит любящего? Как можно не противиться