Засыпание героя

установлена мысль мыслящего. Как на предмет созерцания. Настоящая медитация не есть акт и произведение созерцания. Это движение в мысли самого мыслителя, а не мысли в нем, становления мыслящего в измерении, в протяжении мысли. Метафора тела в такого рода размышлении остаётся только метафорой, сводящей две расходящиеся субстанции материи и мышления в одно координатное поле смысла.
        Активность в мысли делает мыслящего свободным от движения в материальной среде, от которой он отвлекается, имея её в виду в качестве трамплина. На чем же медитирует мыслящий на чем угодно, как на себе самом. Это самое что угодное или нечто он берет, схватывает как "кто". Он есть кто и то, что он мыслит есть "что", как "кто". Для него сообщение со всем есть общение с кем, есть душевный разговор, беседа по душам. Поэтому то классик и называет философию как работу мысли, размышление разговором души с самой собой.
        Работа мысли осуществляется во времени. Торопливость в таком деле дорогого стоит. Медитация вам не соревнование с компьютерным «искусственным интеллектом», точнее, симулятором интеллектуальной деятельности, в быстроте счетной (калькулирующей) реакции (решаемости) на поставленный вызов (предлагаемую задачу). Это одно. И потом необходимо время для настройки сознания на мысль, определенное умонастроение. Причем если это умонастроение личное, то человеку мысли необходимо еще время для сопротивления или, во всяком случае, отстранения, отвлечения интенции от намеренно предлагаемого шаблона (догмы), принятого социумом, чтобы адаптировать (социализировать) «по своему образу и подобию» этого человека думать, чувствовать и делать то, что ему положено по статусу, иначе ни люди (общественное мнение), и начальство («есть такое мнение») не поймут и отвергнут его, как чужого, юродивого, заразного, чумного, прокаженного. Вот почему мыслящий человек никак, никогда и нигде не вписывается в социальный ландшафт (контекст), плывет не по течению, а против него, поперек, сикось-накось или находится в стороне (как посторонний) вне потока жизненной суеты («бытовухи») и слухов («бормотухи») «вечно пьяненьких» (абстрактно бестолковых, но конкретно, чувственно хитрых на то, чтобы обдурить других) обывателей. Он никак не может «быть как» все, быть зараженным «всемством» (das Man). Ему не хватает жизненной энергии даже н то, чтобы симулировать, что он такой же, как все, ибо всю ее з остатка тратит на мысль, иначе не состоится в мысли. 
        Вообще-то, можно найти что-то подходящее для меня среди людей. Это будет своего рода роль, которую я смогу играть, любезный читатель, чтобы быть вам понятным. Поэтому мне следует примерить тот человеческий характер, который будет соответствовать моей призрачной природе. Какой это характер? Это характер постороннего, который может установить контакт только с человеком, интересным в силу личных качеств, может быть скрытых, а не по причине принадлежности к роду (мужскому, женскому или среднему), племени (этому, народу, нации), возрасту (молодому, старшему или среднему), культурному уровню. Всё это неважно. Важно, чтобы человек был хорошим лично, самостоятельно, независимо от других, от группы, коллектива трудового, делового, творческого.
        Я так думаю. Ну, хорошо. Автор напишет и закроет мой мир и отложит его в сторону. Может быть, даже не опубликует его. И лишит меня счастья сообщения с вами, дорогой читатель. И где буду я? Что там я буду делать? С кем буду беседовать? Есть ли там кто-нибудь? Если все же есть, то кто это. Один или их много? По какому критерию, интересно, я буду делить их? По активности и пассивного, или открытости и закрытости, или развернутости и свернутости? Прежде было удобно проводить дихотомию по внешним признакам: выпуклости и впуклости. Ныне же приходится задумываться над природой скрытых качеств. Это хорошо, что я так подхожу к человеку. Таким образом, можно "снять" неоправданные ожидания и напрасную идеализацию натуры.
        Наверное, я не одинок в предположении, что человек после жизни в этом мире, попадает в тот мир, в котором он жил по преимуществу в прежний раз. Я живу в мире текста. Вероятно, я после того, как автор напишет свой роман, героем которого я являюсь, он, возможно, спустя время вернётся к его продолжению. Тогда я вновь появлюсь на свет его сознания, авторской интенции (внимания), но уже в новых предлагаемых им обстоятельствах. Конечно, я не буду полностью свободен, предоставлен самому себе, но окажусь причинно обусловленным тем, что приготовит для меня Писатель. Хотя, надеюсь, в мысли я буду свободен.
        Но смогу ли я жить в ином мире, нежели в мире текста, в произведении Писателя. Казалось бы, я живу в мире, но это не сам реальный мир, а его художественная имитация, произведение игры авторского воображения.
        Хотел бы я стать реальным человеком? Реальный человек- не есть настоящий человек. Правда, какой-никакой, но человек. Я же не есть человек, - ни реальный, ни настоящий.
        Однако, думал бы я, если9 был бы человеком? Не уверен. А так я хотя бы мыслю самостоятельно, "как бог на душу положит". Мыслить для меня так же естественно, как для живого дышать. Я живу и дышу так, как думаю. Я существо мысли в мысли и для мысли. Что значит для меня "быть в мысли"? Не означает ли это углубление в мысль расширение сознания и одновременно возвышение над уровнем здравого смысла (общего значения)?         
        Третьего дня Писатель читал сочинение Успенского о пути. Ему понравилась разбивка русским мистиком хода движения в духе людей разного характера (склада личности) по сторонам света - излучения духа или чего-то ему подобного. Только в классификации Успенского нет четвертой стороны света духа, именем которой названо сочинение Успенского. Этот четвертый путь есть путь самого Успенского.
        Три типа пути, следования человека к духу (в духе и для духа, а, значит, и для себя), названные им, - это путь факира, путь монаха и путь йога. Писатель вздумал сравнить эти пути с этапами или стадиями в качестве сфер существования, которые должен, по идее, пройти человек, по мысли, данной Киркегору в переживании личной жизни. Так путь факира Писатель сравнивал с эстетической жизнью молодого человека, который всякими "чудесами" (фокусами), магией на ярмарке (рынке) тщеславия старается, пытается привлечь к себе внимание и получить признание в глазах толпы зевак, на публике.
        Путь монаха создает мир этического существования с его аскезой, борьбой со своими желаниями; обостряя еще больше их соблазнительное, навязчивое влечение через зацикленность на запрете, на все более изворотливом табуировании.
        И, наконец, третий путь - путь мистика, который уже непосредственно, через так называемые "тонкие чувства" контактирует с потусторонней реальностью, как если бы (alz ob), она была уже посюсторонней для него. Так якобы чувственное становится сверхчувственным. Это не бесчувственно абстрактное, что является предметом школьного (догматического) философа, схоласта, а что ни на есть чувственное конкретное, в том смысле, что в нем чувства играют роль мыслей, но не связаны ими, а, напротив, навязываются им. Это в прямом, буквальном смысле чувственное-сверхчувственное. Такое амбивалентное, дофилософское состояние сознание ума, которое еще не ведает метафизического (философского) дуализма  мышления и бытия и является собственно мифо-поэтическим, магическим и мистическим опытом постижения жизни в мире. Таково смешанное (миксическое, синкретическое) умонастроение, которое было у предков людей, но во многом является господствующей формой миросозерцания большинства современных гоминид. Такое "коллективное бессознательное" является предметом описания Писателем. Оно похожим образом рисуется ему в качестве религиозного образа и опыта мира, в котором и которым живет обычный человек, вступивший в непосредственный контакт с богом. Для него бог есть единственный ценный собеседник.
        Сначала человек учится у других людей, живет за их счет, потом другие живут за его счет, за счет его самоограничения. И, наконец, он начинает сам творить. Что же он творит? Он творит не "что", а "кто", от творит самого себя, подражая в этом богу. Когда бог творит мир, он, как настоящий автор, творит и себя, как творца, творя мир не из себя, из чистого бытия, а из ничто, вне себя, идеального, из ничтожного, из грязи. Именно тогда он и является творцом. Невидимый мир ее сотворен богом, ибо он ним и является. Мир совершенства - это вечный, идеальный мир.
        Это мир невидимых идей, таких форм, в которых форма является содержанием, а сущность совпадает с существованием. Поэтому идеальный мир есть то, что он есть, как предел (мера, логос) порядка (космоса) мира. Он есть то, что есть. То, что люди называют своим, земным миром, есть то, что оно не есть, но может быть или было, но забыло об этом. Точнее, они забыли об этом, потому что есть теперь.
        Я думаю, что обычные люди все, что им ни приходит в голову, даже если это, так сказать, "чистый мусор" (или, как говорил Сократ в платоновском "Пармениде", одна грязь, чистая грязь, которая вряд ли имеет идею, то есть, как "чистая грязь" есть идея любой грязи, - это так только эпистемически, но никак не аксиологически, ибо сама грязь по понятию, по идее не является, вернее, не есть ценность; это все равно, что сказать, что не-бытие было бы, - тогда бытия не было бы; тем не менее не бытие есть именно в силу того, что бытие остается и дает ему силу быть самим собой, то есть, не-бытием), который появляется у него в сознании по поводу того, чем он занят, сидя на унитазе, - он думает: очищает свой организм от грязи, от говна.
        Не зря народ назвал отхожее место своих тяжелых раздумий по облегчению "думой". В советское время оно называлось "советом". Люди говорили так: "пойду посоветуюсь со своим народом". Только там, "в советах", заседая они имели время подумать собраться со своими грязными, натуральными мыслями. Почему " натуральными"? Потому что бог создал человека из говна, как китаец сделал конфетку из говна, - ничего другого не было. Были только отходы вечной жизнедеятельности бога. И так можно посмотреть наверх снизу, но ни в коем случае не следует сводить, редуцировать верх к низу. Это однобоко и неполно, несовершенно.
        Кстати, наверное, потому что бог сделал человека из грязи, из мусора, человек никогда не отмажется от него, и у него будут всегда (но не только) грязные мысли и желания, которые, осознав, он принимает за мысли. Естественно, грязные мысли до добра не доведут. Это грех, умысел. Но есть спасение от греха. То покаяние, так называемая «метанойя», которую обычно переводят, вроде «перемены ума». Можно согласиться с таким переводом, вкладывая в него следующий смысл: перемена ума есть качественный скачок от использования ума, как средства, к уму, как цели, обращение внимания (интенции) на само состояние ума, установка на критическое к нему отношение. К сожалению, люди не склонны менять вещную установку. Они, все ни попадя, называют мыслями, имея это в голове, в том случае, когда сознают это. Люди