Проект "ХРОНО" За гранью реальности

мыслями, вскинув голову и устремив взор куда-то в потолок аудитории, продолжил наизусть:
— Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его? Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя, а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека?
— Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке! Сверхчеловек — смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!
Ученый сделал паузу, сложил руки на груди и, опершись спиной на кафедру и улыбнувшись, продолжил:
— А ведь никто из вас, камрады, не предполагал, что каждого из вас с детских лет готовили к этому дню! Почти все из вас родились в последние годы Веймарской республики, этого уродливого политического образования на теле нашей Родины. Вспомните, как в десять лет вы, в день рождения фюрера, вступали в «Юнгфольк». Вам в те годы было неведомо, но не просто так проводилось тщательное изучение сведений о ребенке и его семье, и особое внимание уделялось его «расовой чистоте» и наследственности. Чтобы быть принятым, проходили вы так называемые «Испытания мальчиков» и врачебное обследование.
— В 14 лет, вы уже надели новую форму, форму «Гитлерюгенда», уже тогда вас начали готовить к сегодняшнему дню. Огромное внимание уделялось таким темам, как расовая теория, политика народонаселения, немецкая история и политическое страноведение. Вы стали хорошими спортсменами и научились стрелять. Как говорил Фюрер: «Вы не учились ничему другому, кроме как думать по-немецки, поступать по-немецки».
— Это был ваш первый этап инициации. Да, да, именно инициации. Мир, в котором теперь находится молодой германец, является миром священным. Между ним и миром существовал разрыв, нарушенная непрерывность. Этот этап посвящения вводил подростка в мир духовных ценностей и одновременно в законы нашего национал-социалистического общества. За этот период вы узнавали мифы и священные традиции нашей расы, имена богов и героев, историю их деяний, а также правила поведения, организацию Нового Германского государства. В процессе этого испытания, друзья мои, должны были вы доказать силу воли и духа, это должно было означать ваше присутствие в мире и ответственность за свои поступки. Вспомните, как по средам, вы, члены «Гитлерюгенда», собирались на так называемых «домашних вечерах», чтобы изучать германские героические сказания и легенды. Зачарованно слушали вы рассказы солдатской прозы Эрнста Юнгера, Вернера Боймельбурга, Франца Шаувекера и Фридриха Хильшера о героизме, самопожертвовании, храбрости в битвах Первой мировой войны... Вы все это прошли. Первый этап был пройден.
Преподаватель вновь размеренно зашагал вдоль амфитеатра, заполненного курсантами:
— Затем, господа, пути ваши расходились. Все курсанты, присутствующие сегодня в этой аудитории прошли «Napolas», «Adolf Hitler Schule», либо обучались в одном из четырех «Ordensburgen». Как особо ценный росток, взращивали вас, красу и гордость нордической расы, учили и воспитывали в духе национал-социализма. Это был второй этап Инициации. Он знаменовал переход индивида из одного статуса в другой, включение в некоторый замкнутый круг лиц, в элиту Великогерманского Рейха.
Мир наш изнемогает от длящейся уже шестнадцать лет мировой войны, и Родина призвала молодежь в ряды своих вооруженных сил. Кто-то окончил летную школу и служил в Люфтваффе, другой оказался в Кригсмарине, остальные одели форму СС и Вермахта. Это был последний этап Инициации Германской молодежи. Война — это смерть, ходящая рядом, это плечо товарища и ответственность не только за свою жизнь, но и за жизнь товарищей, за победу Германской расы. В столкновении с трудностями и болью, вчерашний мальчик, получал послание о том, что больше не может вернуться домой прежним. Это посвящение обычно включало тройное откровение: священный порыв к победе, близость смерти и познание сексуальности.
Но это был последний этап не для вас, друзья мои! Вы особенные! Это о таких как вы, говорил Ницше. Вам суждено стать этими сверхчеловеками, предчувствием появления которых, был беременен мир весь прошлый век и начало этого. Вас ждет иное, особая категория посвящения, подтверждающая мистическое призвание, которое на уровне первобытных религий представляет призвание шамана или вождя. Отличительной особенностью этой категории посвящения является более сильное, почти религиозное переживание, по сравнению с тем, которое выпадает на долю других членов нашего общества. Еще пару сотен лет назад это назвали бы магией...
Я и другие преподаватели многому научим вас за три предстоящих года, вы узнаете нечто, не укладывающееся в сознании обычного человека, вы познаете мир тайный и явный, но главное, зависит от вас. Переход от человека к сверхчеловеку, не происходит в аудитории учебного центра! Он не зависит от того, хорошо ли вы запомнили мою лекцию. Более того, я даже не могу знать, кому из вас суждено сделать этот шаг к высшему, а кто останется прежним. Наша задача дать вам шанс и подготовить к тому, что может ждать вас за гранью обыденного. И... За последний шаг вам придется платить! Возможно, для кого-то эта плата окажется чрезмерной... Должно произойти нечто. У каждого это свое нечто. Но одно точно, для того, кто найдет в себе силы пройти путь познания до конца, мир изменится.
Вспомним наши легенды! Всеотец Один, одноглаз — свой глаз он отдал Мимиру, чтобы испить из источника мудрости. Подобное самопожертвование во имя мудрости — не редкость для Одина. В частности, чтобы постичь силу рун, и принести это знание людям, он, принес самого себя в жертву, Девять суток провисел на стволе ясеня Иггдрасиля, прибитый к нему своим же копьем Гунгнир. Подумайте, каждый ли из вас найдет в себе силы пройти тяжкий путь страданий во имя мудрости?
Набрав воздуха, он продолжил:
— Вспомним недавнее прошлое! Первая мировая война... 15 октября 1918 года — под Ла Монтень в результате взрыва рядом с ним химического снаряда, простой немецкий солдат, в результате отравления, теряет зрение, слепнет. Это был очень смелый и отличный солдат, таких много было в нашей армии, награжденный многими наградами, до этого уже не раз раненый. В госпитале он, слепой, не зная сможет ли когда-либо видеть, пережил самое большое горе и потрясение своей жизни. Этот солдат, узнал о капитуляции Германии и свержении кайзера. Узнал о том, что весь мир, которым он жил до этого, рухнул! Вот, что он пишет об этом — Юрье фон Гренхаген встал за кафедру, взял со стола книгу, открыл заложенное место и принялся читать, хотя по тому, как редко он заглядывал в книгу, видно было что он знает текст почти наизусть:
— В глазах опять потемнело, и я только ощупью смог пробраться в спальню и бросился на постель. Голова горела в огне. Я зарылся с головою в подушки и одеяла. Со дня смерти своей матери я не плакал до сих пор ни разу. В дни моей юности, когда судьба была ко мне особо немилостива, это только закаляло меня. В течение долгих лет войны на моих глазах гибло немало близких товарищей и друзей, но я никогда не проронил ни одной слезы. Это показалось бы мне святотатством. Ведь эти мои дорогие друзья погибали за Германию. Когда в самые последние дни моего пребывания на фронте я пережил особенно горькие минуты, стойкость не покидала меня. Когда газом выело мои глаза, и сначала можно было подумать, что я ослеп навеки, я на одно мгновение пал духом. Но в это время некий возмущенный голос прогремел в мои уши: несчастный трус, ты, кажется, собираешься плакать, разве не знаешь ты, что судьба сотен и сотен тысяч немецких солдат была еще хуже твоей! Это был голос моей совести. Я подчинился неизбежному, и с тупой покорностью нес свою судьбу. Но теперь я не мог больше, я — заплакал. Теперь всякое личное горе отступило на задний план перед великим горем нашего отечества.
Итак, все было напрасно. Напрасны были все жертвы и все лишения. Напрасно терпели мы голод и жажду в течение бесконечно долгих месяцев. Напрасно лежали мы, испытывая замирание сердца, ночами в окопах под огнем неприятеля, выполняя свой тяжкий долг. Напрасна была гибель двух миллионов наших братьев на фронте. Не разверзнутся ли теперь братские могилы, где похоронены те, кто шел на верную смерть в убеждении, что отдает свою жизнь за дело родной страны? Не восстанут ли от вечного сна мертвецы, чтобы грозно призвать к ответу родину, которая теперь так горько над ними надсмеялась? За это ли умирали массами немецкие солдаты в августе и сентябре 1914 года? За это ли пошли вслед за ними в огонь полки немецких добровольцев осенью того же года, за это ли легли семнадцатилетние юноши на полях Фландрии? За это ли страдали немецкие матери, когда они отрывали от сердца своих дорогих сыновей и посылали их на фронт, откуда они уже не вернулись?! Для того ли приносились все эти неисчислимые жертвы, чтобы теперь кучка жалких преступников могла посягнуть на судьбы нашей страны…
Итак, ради этого наш немецкий солдат терпел зной и холод, голод и жажду, усталость и муку, ради этого не спал ночами и совершал бесконечные переходы по участкам фронта. Итак, ради этого солдаты наши неделями лежали под адским огнем неприятеля, вдыхали ядовитые газы, боролись и не сдавались, не отступали ни на шаг, памятуя, что они обязались отдать свою жизнь, чтобы оградить родину от вторжения неприятеля. Ведь и эти безымянные герои бесспорно заслужили надгробный памятник, на котором было бы написано: «Странник, идущий в Германию, когда ты придешь туда, скажи нашей родине, что здесь погребены те, кто сохранил верность отечеству и преданность святому долгу».
Ну, а наше отечество — чем ответило оно? Но ведь и это еще не все. Ведь мы теряли также все то хорошее, что было в прежней Германии.
Разве нет у нас долга по отношению к нашей собственной истории?
Достойны ли мы теперь даже только того, чтобы вспоминать о славе прошедших времен? Как осмелимся мы смотреть в глаза будущему?
Жалкие презренные преступники!
Чем больше в эти тяжкие часы я продумывал все совершившееся, тем больше бросалась мне в лицо краска стыда, тем глубже было охватывавшее все мое существо возмущение. Что мучительная боль глаз в сравнении с этим?!
За этим последовали ужасные дни и еще более тяжелые ночи. Мне стало ясно, что все потеряно. Возлагать какие бы то ни было надежды на милость победителя могли только круглые дураки или преступники и лжецы. В течение всех этих ночей меня охватывала все большая ненависть к виновникам случившегося.
Спустя несколько дней мне стала ясна моя собственная судьба. Теперь я только горько смеялся, вспоминая, как еще недавно я был озабочен своим собственным будущим. Да разве не смешно было теперь и думать о том, что я буду строить красивые здания на этой обесчещенной земле. В конце концов я понял, что совершилось именно то, чего я так давно боялся и поверить чему мешало только чувство.
Император Вильгельм II, первый из немецких государей, протянул руку примирения вождям марксизма, не подозревая, что у негодяев не может быть чести. Уже держа руку императора в своей руке, они другой рукой нащупывали кинжал.
Никакое примирение с евреями невозможно. С