Свет двух миров

именно на похороны, всё-таки, видимо, узнала и про кремацию.
–Не нужно, – глухо подтвердила Гайя.
Хотя, наверное, это и было опрометчиво. Все трое были самым лучшим способом осведомлены о том, что загробный мир существует, и если так, то почему не быть богу? Но в бога никому не верилось. Во всяком случае, в эту минуту, а Филипп и вовсе был пожизненным атеистом, полагающим паранормальные явления происками тех граней наук, что ещё нельзя было постичь простому смертному.
–Тогда…– Майя заговорила тише, слова и ей давались с трудом, – в среднем в каждом бюро есть три-четыре варианта на выбор. По цене. Ну…понимаете?
Они понимали, хотя многое бы отдали, чтобы не понимать.
–В чём разница? – спросил Зельман, ткнув пальцев в близкий ему уголок блокнота.
Майя поторопилась объяснить, чтобы не думать, не представлять и уклониться хоть как-то от собственных мыслей:
–Здесь простой гроб, катафалк без посадочных мест, простое оформление, без венка, с простой табличкой после всего. То, что дороже, гроб, обитый бархатом, в катафалке два посадочных места, плюс венок, ленты и ещё…да, тут крест и табличка. А самый дорогой – лакированный гроб с бархатом, подготовка тела, услуги бригады, катафалк большой, большой же венок и траурные ленты, резной крест с табличкой, ах да…автобус для сопровождающих ещё.
Майя осеклась. Она старалась не думать, не представлять, но не смогла. Голос предал её. Всё происходящее было неправильным. Софья, такая молодая Софья, и так глупо, так напрасно, так подло…
–Простите! – Майя закрыла лицо руками, сделала несколько глубоких вдохов. У Майи было плохо с подругами, одно время ей казалось, что Софья станет ей близка, но та оказалась скучна, а ещё Филипп. Он разделил их. И как это сейчас было мелочно!
–Я думаю, – начал Зельман, игнорируя подступающую к Майе истерику, – мы не должны скупиться. Самый дорогой вариант – это наш вариант. Как вы считаете?
Филипп кивнул. Что значили ему сейчас деньги? К тому же, на…троих? Да, Гайя кивнула, на троих вполне подъёмная сумма. Примерно столько Филипп рубил с одного не особенно жирного клиента. Майя отчаянно краснела, но теперь за другое. Ей хотелось тоже скинуться, но денег у неё не было. Она патологически не умела их копить.
–Ты поможешь иначе, – угадала Гайя. За эти долгие дни она слишком сильно изменилась. – Ты договоришься, узнаешь, документы соберёшь. Кстати, а можем ли мы забрать тело?
–Да, – сказала Майя, благодарно взглянув на Гайю, – в полиции сказали, что официальное заключение готово. В её смерти нет никакого криминала. Просто глупость. Алкоголь и лекарство.
Филипп не выдержал, резко встал, отвернулся к окну. Это всё было ложью. Какие лекарства? Какой алкоголь? Когда?!
–Ты и в полицию успела позвонить? – удивился Зельман. – Оперативно.
–Вы долго совещались, – не осталась в долгу Майя, – надеюсь, что вы договорились до чего-нибудь?
Нет, не договорились. Они просто поняли как слабы и как слаба их жизнь. И как ничтожны все их знания. Впрочем, знания ли это? Так, обрывки истины, круги на воде.
Вопрос Майи остался без ответа. Но она не удивилась и как будто бы не ждала даже, что они всерьёз ответят. Сказала только:
–Можно заказать похоронную одежду в бюро. А можно подобрать что-то из того, что есть у…
Не договорила. Это страшно, когда остаются вещи, и нет того, кто будет их носить.
–Нужно подобрать, – вдруг промолвил Филипп и обернулся к соратникам, – подобрать из её вещей.
Он думал не об этом. Или не только об этом. Он думал о том, чтобы вернуться в квартиру Софьи, но понимал, что один не справится. А так появлялся повод, повод, который они не смогут проигнорировать.
–Да, надо, – Гайя поняла, – съездим?
–Сейчас? – удивилась Майя. – Ну как-то уже…поздновато.  И потом, а что с квартирой? Там полиция не опечатала?
Какая была им разница? Опечатано или не опечатано, закрыто или не закрыто, темно на улице или нет, если зло, оказывается, могло происходить в свете дня, при свидетелях, и оставаться безнаказанным?
–Ничего не говорю! – поспешила заверить Майя, когда Гайя очень сухо и раздражённо предложила ей не ныть и идти домой, на миг вернувшись в свою сущность. – Просто… ну хорошо, поехали.
И они действительно поехали. Молча загрузились в такси: Филипп на переднее сидение, а Зельман с Гайей и Майей на заднее. Им втроём было тесно, но никто из них и виду не подал. Они вообще молчали весь путь, хотя таксист – веселый, в общем-то, человек, и явно неплохой, пытался пробудить в них интерес к беседе.
Но они не реагировали и он сдался. в конце концов, приехали и до дома Софьи. Мёртвой Софьи Ружинской.
Долго не решались зайти в квартиру. Отмычка Зельмана была при нём, но они всё равно вчетвером стояли у дверей, пока мимо не прошелестела с недовольством соседка:
–Что ж вы все сюда ходите?!
–И ты иди! – огрызнулась Гайя и соседка, смерив Гайю мрачным осуждающим взглядом, поспешила к себе.
Только после этого Зельман принялся ковырять в замке. 
Ещё в машине и Гайя, и Филипп и Зельман подумали о том, что зря потащили Майю с собою. Ведь в квартире Софьи жила Агнешка – полтергейст. Никто из них не сомневался в том, что угроза Агнешки о том, что она от Софьи уйдёт, крепка и вечна. Они предполагали, не сговариваясь, что Агнешка уже может вернуться, и до каждого с ужасом дошло, что Майя станет свидетелем того, чего ей знать необязательно.
Но не в багажник же её запихивать? К тому же, не до неё. И лучше бы им встретить Агнешку, а с Майей они как-нибудь уж потом договорятся. Агнешка нужнее. Она может что-то знать, почувствовать и на что-нибудь им ответить.
Но Гайя зажгла свет, а Агнешка не появилась. Вообще ничего не произошло, кроме беспощадного зажигания коридорного света.
–Агнешка? – позвала Гайя, вглядываясь в пустой коридор.
Майя вздрогнула и с удивлением посмотрела на Гайю, но промолчала. Может быть решила, что у Гайи поехала крыша?
–Агнеш! Агнешка! – Филипп рванулся в кухню и в коридор, – Агнеш, если ты слышишь, ты должна знать… ты должна знать.
Он остановился в коридоре. Жалкий, совершенно лишённый природного обаяния, слабый. Майя даже поразилась тому, что когда-то была влюблена в него. Ей даже стало неприятно от этого факта.
–Её нет, – мрачно произнесла Гайя уже очевидное. – Агнешки нет.
Майя молчала, но Зельман, не любивший торчащих концов в любом вранье, поспешил опередить незаданный вопрос:
–Это её…кошка. Когда началась суета, она выскочила в подъезд, и…
Враньё было неубедительным. И Майя, знавшая, что значит иметь дома кошачье существо, понимала это. Помимо отсутствия всякого запаха, в квартире не было ни кошачьего лотка, ни мисочек, ни игрушек, ни подранных кошачьей лихостью обоев…
Но Майя кивнула и сделала вид что верит.
Она долго ещё стояла бы в коридоре, не решаясь пройти в спальню, но Гайя собралась с мыслями, кивнула:
–Пойдём, посмотрим, что…то есть, во что можно…
Сформулировать Гайя не смогла, и просто пошла по знакомому ей коридору. Филипп и Зельман остались стоять в том же коридоре, не зная, куда им податься.
Чтобы избежать необходимости разговаривать (не в молчании же им стоять вечность?) Зельман достал свой телефон и принялся фотографировать часы. Он пошёл по квартире, чтобы запечатлеть каждый циферблат. Филипп же просто сполз по стене и так сидел, не обращая внимания на грязный от множества сапог пол.
Агнешки не было. Никто не мог ответить на его вопросы. Никто не мог извиниться перед Софьей. Никто не мог…
–Софья? – губы Филиппа шевельнулись. Звал он тихо, боясь собственного голоса. В эту минуту Филипп понимал, что выглядит странно, но не хотел открывать глаза.
Нет ответа. А чего он ждал? Сказки?
–Софья! – прошелестел Филипп и вдруг сказал, не понимая даже о чём больше просит, об ответе или появлении: –  прошу тебя…
***
Оставаться в заточении с Уходящий было паршиво. Сначала я с тоской наблюдала за своим телом, потом за своими друзьями, затем за полицией… бесполезно! Уходящий не трогал меня, не вредил, а истерики уже кончились. Мне оставалось только наблюдать.
Когда закрылась дверь за последним полицейским, я была уверена что всё кончено.
–И что дальше? – спросила я, обращаясь к Уходящему со всеми остатками доступной мне ненависти. – Убьёшь мою душу?
–Моя цель не зло, – возразил Уходящий. Теперь, когда смерть нашла меня, я видела лицо Уходящего – простое, человеческое лицо, с тем отличием, что глаза его были темны и непроницаемы.
–Но я мертва. Мертва Нина. Мертва Карина. Мёртв Павел, – я фыркнула, и мой голос разошёлся глухотой по новому покрову – серому ничто, в котором мне, видимо, теперь предстояло обитать.
–Это пустяк, – возразил Уходящий, – и скоро ты поймешь меня и мой замысел.
Я бы предпочла вместо этого жить. Но что теперь оставалось делать? Он исчез в стене, а я осталась в панцире серости. Я не знала, куда могу и куда не могу идти, что мне делать, к чему стремиться, и как жаловаться?
Было очевидно, что силы, которые могли мне помочь, либо отсутствовали, либо не хотели спасать меня. Может быть, я не заслуживала спасения так же, как не заслуживала ответов? Всё могло быть, и я должна была теперь как-то существовать, если моё посмертие оказалось таким бесцветным.
Мне пришло в голову, что и у Агнешки могло быть такое посмертие. Такая же серость, такое же отсутствие запаха, жажды, желания к чему-либо, притупление чувств. И если это так, то понятно, почему она была склонна драматизировать события и искать сандалы. Я бы тоже так делала.
Но что мне делать теперь?
Когда снова открылась дверь, я была почти счастлива. Счастье угасло, ушло из меня одним из первых, но я чувствовала какое-то покалывание в груди и по памяти определила, что это значит.  И покалывание нарастало и нарастало, когда я видела, кто ко мне пришёл.
Я была рада даже Майе, которую ещё совсем недавно едва ли не презирала за глупость. Понять зачем они пришли не составило труда. Я их видела и слышала, они не видели и не слышали меня. Они начали ходить по моей квартире, Гайя и Майя принялись открывать вещевые шкафы…
Точно, меня же должны похоронить. Это даже забавно немного. Но лишь немного – я не могу чувствовать больше, чем мне было отведено остатком жизни.
Гайя и Майя выбирали для меня одежду – с какой-то особенной бережностью они доставали мои скомканные вещи, купленные на распродажах и в магазинах массового потребления. Бедные девочки! Я никогда не была аккуратна с вещами, и будто бы мало этого, я ещё и одеваться толком не умела. Всё экономила.
Из чего им выбирать? И куда теперь мне деваться? Если подумать, то я столько всего не пробовала, столько не носила, столько не видела…
Мне стало себя жаль. Невыносимо жаль.
Я почувствовала, как в груди теплое покалывание сменяется холодным и ядовитым, и поторопилась покинуть свою же спальню. Не надо мне здесь быть. Это место для живых и девчонки не смогут меня увидеть.
Я остановилась в коридоре. Я не смогла пройти мимо Филиппа. Он сидел живым, но лицо его и весь облик его походили на облик мертвеца. Такого, каким была я.
Кажется я никогда не видела его ещё таким. Да точно не видела – такое не забудешь.
А ещё – он звал меня. Мог ли он знать, что я рядом? Едва ли. Мог ли он предполагать, что я в этой квартире? Я не знаю. Но он звал меня слепо и наобум, потому что это