Загадочная деревня

«Существует скрытая связь
между ужасом и красотой»
Р. М. Рильке

1

На крутой горной гряде,  куда избегают забираться даже горные козлы и где можно увидеть лишь тени витающих в небе орлов, отчётливо обозначились два человеческих силуэта. Что завело их в эти безлюдные и опасные места? Жажда острых ощущений или интерес к ещё неизведанному? И того, и другого здесь было в избытке. Трудно сыскать место, красивее, чем Карпаты. Однако и насладиться их красотами не каждому под силу. Это дикий и суровый край, мало освоенный цивилизацией. Карпаты издревле играли особую роль в истории, хотя и весьма своеобразную роль. Горы служили в качестве естественной границы между разноплеменными народами. Такое положение неизбежно накладывало отпечаток как на облик всей местности, так и на обычаи живших тут людей. Из-за постоянной угрозы вражеского нашествия мало кто всерьёз задумывался о обустройстве родного дома, справедливо опасаясь, что его дом может быть в любой момент разрушен. И при Габсбургах, деятельно занимавшихся облагораживанием своих владений, эта область Империи всё ещё сохраняла прежний дикий вид. Большую часть территории Карпат покрывали густые леса. Они росли даже на склонах гор, что весьма затрудняло проход по ним. Вдобавок, обширные районы оставались практически не заселёнными. Редкие деревушки были разбросаны на большом удалении друг от друга. И в случае несчастья помощи ждать было неоткуда.

Но Карл Георг фон Ауффенберг был не такой человек, чтобы подобные сложности могли отпугнуть его. Он был молод, смел и настойчив. У него не было ни тени сомнения в том, что перед напором и отвагой даже природа не сможет устоять.

Если бы кто-нибудь захотел представить себе портрет идеального дворянина, то Карл Георг  послужил бы наилучшим образчиком. Высокого роста, приятной наружности. Уважавший собственное достоинство, но при этом не заносчивый. Утончённый, но не изнеженный.  Из родовитого семейства, имевшего влияние при Дворе и отметившегося в истории военными и государственными деятелями. Как и подобает любому уважающему себя дворянину, фон Ауффенберг служил, и не в каком-нибудь заштатном провинциальном полчишке, а в Арцирен-Лейб-Гвардии, лучшем полку австрийской Императорской армии. Красные с серебром обшлаги на рукавах мундира и такого же цвета ворот указывали на принадлежность его к  этой привилегированной части.

Для того, чтобы служить в гвардии, надо было не только принадлежать к благородному сословию, обладать связями в свете, но и отличаться высоким ростом, быть превосходным наездником и умелым фехтовальщиком. Стоит ли говорить, что фон Ауффенберг соответствовал всем этим требованиям? Конь и шпага были равно послушны ему. А свои навыки ему доводилось проверять вне манежа и фехтовального зала. Кривой шрам на груди служил вечным напоминанием об этом, что ещё не говорило о его слабости или неудаче — ведь противник отделался куда более тяжёлыми повреждениями. Со времён Марии Терезии, собственно и основавшей полк,  требования к будущим гвардейцам несколько смягчились. Уже необязательно было принадлежать к Римской Католической Церкви, однако фон Ауффенберг проходил и по этому пункту.

Хотя он и носил пока скромное звание вице-вахмистра, это уже стало для него большим достижением. Австрийская Гвардия имела свою систему званий. Его чин соответствовал армейскому капитану, ну а капитан гвардии, по сути, занимал генеральскую должность. Поступив в полк два года назад, Ауффенберг только начинал свою военную карьеру. И до  следующего звания ему было ещё очень далеко. К тому же общеизвестно было, сколь медленно шло продвижение по службе в австрийской армии. Даже связей в высших кругах и неоспоримых воинских заслуг иной раз не хватало, чтобы заполучить генеральские эполеты. Многие только годам к 70-ти добирались до верхних ступеней армейской иерархии.

Служа в придворном полку, фон Ауффенберг  при этом не был ни царедворцем, ни беспечным повесой. Самым тяжким огорчением в его жизни было то, что ему так и не удалось до сих пор поучаствовать ни в одной баталии. Он даже втайне немного завидовал своему слуге, который успел-таки повоевать. Рискуя всем, вступить в поединок с храбрым и достойным противником — что может быть лучше? Отгремевшая не столь давно эпоха наполеоновских войн всё ещё будоражила умы молодых людей по всему свету. Франтовство тогда не отставало от храбрости. Щёголи на балу, как правило, и в бою выказывали себя героями. Лучший пример тому дал неистовый король Неаполитанский. Дворянину всё могли простить, кроме малодушия.

Тяга к приключениям, происходившая из романтического склада натуры, и объясняла нахождение фон Ауффенберга в горах. Дождавшись заветного отпуска, он отправился погостить в имение своего приятеля. Путь его пролегал прямо через Дуклинское ущелье. И, хоть существовал местами  размытый, но вполне надёжный, тракт, Ауффенберг к большому неудовольствию своего слуги, предпочёл трудно проходимые горные перевалы. Неизведанность этих территорий манила его столь же сильно, что и их явная опасность.

Как и Ауффенберг, составлявший ему компанию в путешествии слуга также был из военных, только отставной. Отслужив восемь лет по конскрипции*, он в настоящий момент состоял в резерве. В отличие от господина, представителя славной фамилии, его звали просто и незатейливо —  Шольке. Имя своё он, похоже, вообще успел потерять. Не только фон Ауффенберг, но и все окружающие обращались к нему исключительно по фамилии и никак иначе. Возможно, виной тому было его солдатское прошлое. Шольке и сам, по-прежнему, ощущал себя солдатом, только с несколькими другими обязанностями. Простой и честный малый, он представлял из себя идеал слуги. Не только преданного и верного, но по-родственному относившегося к своему хозяину.
* — конскрипция — способ набора в армию, существовавший в Европе с XVIII века.

Непогода застала их на покорении очередного пика. Чтобы спастись от ураганного ветра спустились пониже, немного отклонившись от намеченного маршрута. Горы в этой части Карпат чередовались пологими впадинами. В одной из них, как кофейная гуща на дне чашки, располагалась небольшая деревушка. Одним боком она прилегала к высокой и неприступной горе, а другим к лесу, из-за чего её и сверху нельзя было, как следует, разглядеть. Место было настолько диким, что даже дороги к деревне не было. Лишь извилистая узкая тропинка, по которой и верхом не проедешь. Правда, путники к тому моменту уже давно двигались на своих двоих.

Подобно окружающей природе, деревня имела довольно неприветливый вид.  Соответствовали природе и сами жители. В одинаковых неказистых домиках жили хмурые, малообщительные люди.

Шольке тут сразу не понравилось. Имея доверительные отношения со своим господином, он не постеснялся открыто высказать своё мнение.
— Ох, господин, недоброе тут место. Не по-людски как то.
— О чём ты, — благодушно переспросил его фон Ауффенберг.
— Вы только поглядите. Проехали уже полдеревни, а до сих пор ещё ни одной церкви не попалось. Хотя бы самой маленькой часовенки.
Ауффенберг ничего подозрительного в этом не видел.
— Что же ты хочешь? Места свободного немного. Они и так бедны.
— Не по-людски, — немного помолчав, процедил сквозь зубы Шольке.
Ауффенберга более занимали вопросы краеведения. Для того он и предпринял это путешествие, чтобы обрести новые впечатления.
— По всей видимости, они лютеране.
— Да уж, добрые католики так жить не станут. А если здесь и служат мессы, то только чёрные.
— Говоришь как старая баба. Солдат Его Величества не должен ведать страх.

Увещевание подействовало. Шольке умолк, но продолжал таращиться по сторонам, старательно ища глазами хотя бы один шпиль с крестом. Тщетно. Зато его господин увидел то, что искал.
— Наконец-то, постоялый двор.

Трактир, запримеченный Ауффенбергом, был дырой самого дешёвого, хоть и  не дурного сорта, всё же отличаясь чистотой и  аккуратностью. Лошадям нужен был отдых и корм, да и седокам не помешало бы выспаться в тепле. И потом обоим путешественникам доводилось ночевать в местах и похуже.

Явление заезжего венского аристократа, овеянного столичным блеском, заставило хозяина и прислугу подтянуться. Но и подобострастничать перед гостем никто не стал. Было заметно, что чужакам здесь не рады.
Если эта неприязнь проистекала из чувства собственного достоинства, то ничего предосудительного или исключительного в этом не было. Для любого народа характерна любовь к своей земле.
Уж немцу это отлично должно быть понятно. Создав великую Империю и великую культуру, покорив все окрестные народы, немцы имели все основания для гордости собой. Конечно, в этом австрияки порой и заносились слишком высоко. Только ведь и представители прочих национальностей от них не сильно отставали.

Мадьяры по праву считались вторым народом в Империи. Хотя сами они вечно добивались для себя первых ролей. Как и у немцев у них была своя длинная и сложная история. Венгры впитали в себя много кровей. От гуннов и половцев они унаследовали воинственный и дикий нрав — чуть что хватаются за нож. Дурной пример простым мадьярам в этом подаёт их знать. Чрезмерно гордящаяся своим прошлым, она нередко фрондировала Имперскому правительству и, того и гляди, снова  могла поднять бунт. От славян мадьярам досталась красота, особенно ею славятся мадьярки. Они и составляют главную достопримечательность дунайских равнин. Все мадьяры страстные лошадники и мало изменились с тех пор, как перекочевали из Хазарии. Немецкое владычество практически не сказалось на них. Мадьяры, по-прежнему, любили хорошее вино и хорошую драку.

Чехи в своих национальных привычках и пристрастиях были близки и к венграм, и к швабам. В любви к пиву они могут составить достойную конкуренцию немцам. Не отстают от мадьяр в любви к потасовкам, хотя заметно реже пускают в ход ножи. Гордость своей землёй переполняет и чешские сердца. Однако всё, что ныне составляло их национальную гордость, в большинстве своём получено было от немцев. Они обтесали полудикую славянскую сущность, привив стремление к порядку и комфорту, работоспособность и скромность.

Шваб же гордится своей малой родиной не меньше, чем немец своей большой. В своём городишке или деревушке он находит столько же примечательного, сколько видит венский житель в одном из красивейших городов мира. Шваб похвастается, как сладко поют весной соловьи, никаким Штраусам и Моцартам не сравниться. Благо, редкий шваб слышал их вальсы и оперы. А как отплясывают парни и девки, что там придворный бал. И, конечно, итог любого праздника хорошая драка с чужаками из соседних деревень. Это не какая-нибудь дуэлишка, где бретёры тычут друг в дружку шпажками. Кулаки у крестьян крепкие и работать они ими умеют не только в поле. И разве можно сравнить пузыристую шипучку, что пьют в салонах, с пивом, которое варит каждый уважающий себя шваб?

И, наконец, были ещё поляки, что составляли будирующий элемент во всех государствах, куда разметала их история. И в прошлом то шляхтичи постоянно боролись с собственным королями, которых сами же выбирали на Сеймах. В Австрии