Он появился словно ниоткуда. Его поношенная, но ладно скроенная одежда была густо покрыта дорожной пылью. Видно, уже не один день провёл в пути. Все его нехитрые пожитки, накопленные за время странствия, уместил в себе исхудалый холщовый мешок, небрежно наброшенный на левое плечо. На правом плече он нёс длинную, тщательно отшлифованную палку, с которой свисали мерно постукивающие при каждом шаге продолговатые дощечки с приделанными к ним пружинными механизмами и туго перетянутые веревкой свертки. По этим предметам можно было без особого труда угадать род его занятий. Да и сам он внешне до крайности напоминал тех, за кем охотился. Худой, но не тощий, а скорее жилистый. Небритый, словно шерстью заросший жёсткой щетиной. Заострённые черты лица подчёркивал хищный и плутоватый оскал губ. Взгляд его быстрых, пристальных, несмотря на прищур, глаз поблескивал периодически злым огоньком. И довершала портрет свойственная грызунам резкость движений, чередуемая со столь же неожиданным замиранием.
Это был крысолов. В своей профессии он обладал уже достаточно большим опытом и вполне мог бы быть назван мастером, если бы кому-либо взбрело в голову смотреть на его труд как на ремесло. Разумеется, не в силу природной склонности и не ради лучшей доли, он подался в крысоловы. Особых богатств этим не наживёшь, уважения не добьёшься. Наоборот, с большей вероятностью будешь беден и презираем. Но вся его жизнь и так была сплошной чередой трудностей и унижений. Так не всё ли равно на каком уровне помойной ямы обретаться?
Рано лишившись родного очага, он с юности вынужден был скитаться в поисках работы. Утрата дома была для него не слишком большой потерей. Семью свою он почти никогда не вспоминал. По сути семьи у него не было. Родители больше ссорились между собой и ругались на детей, чем воспитывали их. Нередки были и побои. Крысолов сполна изведал тяжесть руки своего отца, тумаки которого служили довеском к затрещинам матери, что тоже не могла отказать себе в удовольствии приложиться к его затылку. Не сбежать оттуда было невозможно, что он и сделал в возрасте четырнадцати лет и никогда ещё не пожалел об этом. Конечно, одному быть тоже не сладко. Немного радости приносят голодание и тяжёлая работа. Как всякому человеку, ему хотелось иной раз заботы и нежности к себе, но как реалисту и прагматику гораздо реже, чем многим другим. Он умел быть грубым, в том числе и к самому себе. Вследствие этого, его душа словно коркой обросла равнодушием. У него не было близких друзей, не осталось родных. Лишь немногие люди в целом свете знали его имя — а звали его непривычно-звучно для такого бродяги Казимиром. Мать наивно рассчитывала, что благородное имя привнесёт удачу в жизнь её сына, к судьбе которого она всё же питала некоторое участие. Надежда не оправдала себя. Для успеха нужна более твёрдая почва. Так он и жил, странствуя из города в города, перебиваясь в пути случайными заработками.
Не имея никаких конкретных планов, просто следуя направлению дороги, случайно забрёл в местечко под названием Говорог. Как и в его собственной судьбе, причудливое наименование не отражалось на реальном содержании. Говорог был чем-то средним между селом и глухим провинциальным городком. Многие домишки были по-деревенски огорожены изгородями, кое-где из-за забора торчали плодоносные деревья и доносилось квохтанье куриц, хотя в центре попадались вполне приличные на вид каменные здания в два, а то и три этажа. Имелось несколько улиц, более-менее прямых и длинных. Были также, неотъемлемая отличительная черта любого города — тюрьма и эффектно смотрящаяся на общем фоне мэрия, которую однако, как позже стало известно, жители чаще называли «крысятником» — чиновники таким образом становились «крысами» (сходство усиливалось тем, что сюртуки они носили серого цвета). Существовал даже весьма сносный приют для нищих. Было и своё производство — мануфактура по изготовлению изделий из глины, переживавшая, правда, не самые лучшие времена. В общем и целом, обычный, ничем не примечательный городишко.
Однако, несмотря на всю эту внешнюю заурядность, кое-что делало Говорог в своём роде уникальным местом. Конечно, не какие-нибудь особенные и неподражаемые красоты — их тут и в помине не было, и не яркая, насыщенная событиями история — её он тоже был лишён. Уникальным Говорог делал его статус, который так и не был формально определён. Когда-то это была деревня, о чём свидетельствовали многочисленные деревянные хаты и коровьи лепёшки, с равным успехом встречающиеся на «городских» окраинах, пока однажды некий владетельный сеньор — по одним данным герцог, а по другим всего лишь барон, от большой энергии или по прихоти, не решил превратить это захолустье в достойный зависти или хотя бы не вызывающий отвращения город. Он навёз строителей, привлёк местное население, пригласил известного архитектора, который, правда, успел спроектировать лишь городскую арку, ныне торчащую посреди центральной площади, здание ратуши (теперь это была мэрия) и тюрьму (как же без неё?), после чего, разругавшись со своим заказчиком, обладавшим не только деятельной натурой, но и бурным нравом, уехал прочь. Остальные дома заметно уступали в изящности главным градообразующим зданиям — строили их менее известные и не столь талантливые мастера. Исключение составлял особняк, настоящий дворец с колонами и фигурной лепниной на фасаде, принадлежавший местному богачу, чьему жилищу, впрочем, и положено выделяться среди прочих. Герцог, он же барон, так и не успел достроить свой «город», ибо погиб на войне, героически отбиваясь от своры противников, как говорили одни, или, по заверениям других, скончался от золотухи, сидя на горшке, но так же стоически держась. А, может, попросту переключился на что-то другое — он же был сумасброд, а у таких людей не бывает проблем с идеями, им сложнее сосредоточиться, чем вдохновиться. Так и остался с тех пор Говорог не то городом, не то деревней. Городом, по улицам которого разгуливают коровы. Городом, где легче наступить в коровью лепёшку, чем встретить культурного человека. Или всё-таки был деревней, но с выложенными камнями мостовыми. Деревней, где есть свои мэрия и тюрьма.
Но будь то город или даже самая глухая деревушка, для крысолова всегда должна найтись работа. В качестве разведки Казимир прогулялся по центральной улочке. Оценил наиболее богатые на вид дома. Только два здания безусловно подходили под такое определение. Мэрия и примостившийся на самой границе городской черты дворец. Своими размерами, высотой и внешним видом они словно соревновались между собой за право доминировать над окрестностями.
Дабы не работать вслепую, сначала необходимо собрать справки. Лучшего места для этого, чем трактир нет. Туда стекаются все слухи, сплетни и новости. Наличных капиталов как раз хватало на пару кружек пива. К тому же с дороги не помешало бы подкрепиться.
Пиво было прохладное и в меру горькое, к тому же стоило дешевле, чем ожидалось. К нему взял хлеба с салом. С удовольствием цедя прохладный напиток, Казимир огляделся по сторонам. В трактире, помимо хозяина — полного добряка с грустными глазами, были: старый пропойца, неведомо кому рассказывающий историю, столь монотонно, словно сам устал от неё; и ещё двое работяг, горячо обсуждавших приплод у коров — мол, если лето выдалось холодное, то среди телят будет больше бычков. Хозяин казался единственным, от кого можно добиться информации, с кем просто можно повести диалог. Разговорить его не составило сложности.
— Красивый у вас город, — соврал Казимир.
— Да-а, и это вы его ещё зимой не видели, — с охотой отозвался трактирщик, — когда снежком припорошит. Всё беленькое. Очень красиво, — видно, он был любитель поболтать. С завсегдатаями ему не удавалось реализовать свою потребность в общении. Большинство из них были либо пьянчуги, либо грубияны.
Не дождавшись следующего замечания, трактирщик продолжил.
— Весной, конечно, как растает, похуже. Слякоть, грязь, сами понимаете.
Казимир сочувственно покряхтел.
— Зато осени, осени у нас просто замечательные. Если без дождя, конечно. А то, как зарядит, так целыми неделями дома сидишь, носа не кажешь. Дожди — это только этим хорошо, — он угрюмо кивнул в сторону работяг. Те не обратили никакого внимания на обидную ремарку, занятые спором. Один настаивал, что если в начале февраля снег идёт хлопьями, то «лета не будет». Второй возражал, что ранние холода осенью к тёплой зиме, а тёплая зима, в свою очередь, означает, что всё лето пойдёт коту под хвост (он, правда, выразился несколько грубее).
— Так что очень вам повезло, что погода нынче выдалась на славу. Любуйся, не хочу.
Казимир изобразил на своём лице восхищение.
— Вы что же к нам надолго?
— Как с работой повезёт.
— А-а, ну это действительно как повезёт. До сбора урожая ещё далеко, так что вряд ли вас кто к себе наймёт. Да к тому же у нас тут это не принято. Сами привыкли по хозяйству справляться. Вам одна дорога — на мануфактуру. Хотя, сомневаюсь, что вас возьмут. Они там сами головы ломают, как бы прокормить тех, кто уже занят... Такие дела. Не в самое удачное время вы пришли.
— Я, знаете ли, крысолов, и рассчитывал найти что-нибудь по своему ремеслу.
— Неужели? Это ж как вы вовремя. У нас прям беда с этими крысами. Лет десять назад один умелец повывел их как-то. Славная голова.
«Вот гад», — промелькнула у крысолова гневная мысль.
— Да что-то он запил, да так и спился совсем. Бедняга.
«Туда ему и дорога», — злорадно усмехнулся Казимир.
— Теперь же никак мы с ними сладить не можем. Уж у всех у нас кошки, почитай, есть. Да что толку? Днём ещё они их сторонятся. По ночам же просто ужас. Нашествия устраивают. Ко мне постоянно, сволочи, лазают, запасы подъедают.
Трактирщик разговорился. Поведал о своих горестях и заботах. Пожаловался на тёмных жителей, что всем темам предпочитают обсуждение погоды. Посетовал на новый разорительный налог, придуманный «крысами» — чиновниками. Говорил он много. А то, что Казимир чаще, в основном, молчал или же отделывался односложными фразами, только ему нравилось. Не часто у него бывали собеседники, способные слушать. Кое-какие полезные сведения крысолов смог выудить из этого длинного монолога. В частности, что только одна семья может считаться по-настоящему богатой. Это им принадлежал тот впечатляющий особняк. Разузнал о самых влиятельных и уважаемых личностях города — трактирщик упорно именовал Говорог «городом». Было много и пустопорожнего — так трактирщик считал школу и устроение народных гуляний достаточным доказательством наличия культурной жизни. Рассказав всё что только можно о немногочисленных достопримечательностях, он снова продолжил жаловаться.
Казимир даже устал слушать. Откровенно зевал и лениво бродил взглядом по углам. Его в данную минуту более занимали собственные сапоги. Он прикидывал, сколько ещё они могут выдержать и во сколько должен будет обойтись их ремонт. Трактирщик заметно выдыхался. Пересказ истории Говорога не требовал много времени, описание его достопримечательностей и подавно. Горячий спор между «работягами» вопреки ожиданиям не перерос в драку.
