Волк-оборотень

быть сразу при рождении убить его ударом в сердце? Смогу ли я сделать это? Не дрогнет ли рука? Я поняла, почему была нужна Назанилю. Он выбрал меня, как сосуд, для вынашивания своего плода, для продолжения своего проклятого рода. Поэтому он не укусил, не растерзал меня. А теперь Назаниль никогда меня не отпустит, ибо в моем чреве его плод.
  Живот рос с каждым днем. Эта уродливая округлость вызывала отвращение. Я не могла без ужаса смотреть на себя в зеркало. Родить от оборотня, что может быть ужаснее!
  Я по-прежнему переезжала с места на место, стараясь нигде долго не задерживаться. Я скупала у торговцев пряностями весь товар, чтобы перебить запах следа, по которому он идет за мной. С каждым днем передвигаться становилось все труднее, я была все тучнее и малоподвижнее.
  Пришла осень. Часто лили дожди. Я куталась в плащ, почти смирившись со своей проклятой жизнью. Когда шел дождь — перебивать запах было бесполезно. Я чувствовала, что Назаниль скоро будет тут. Я встала, поддерживая огромный живот обеими руками. По всему телу прошла резкая боль.
  — Трогай! — закричала я извозчику, еле взгромоздившись на карету. Извозчик тронул. От быстрой езды все сильнее и сильнее начинал болеть живот. Вскоре эту адскую боль невозможно было терпеть. Я закричала и потеряла сознание.
  Очнулась я в незнакомой комнате. Надо мной склонилась старуха. Очевидно, извозчик отвез меня сюда. Сильнейшая боль пронзила живот. Начались родовые схватки. Я кричала и металась на кровати. Ударил гром, распятие упало на пол.
  — Дьявол! — закричала старуха. — Рождается Дьявол! Ноги моей не будет в этом проклятом месте!
  Я осталась без повитухи, на растерзание своей кошмарной боли. Пришлось перерезать пуповину ножом самой. Я занесла нож над сердцем младенца. Сдохни, выродок зверя! Но потом рука дрогнула — это ведь и мой ребенок тоже. Почему бы не попытаться спасти его от проклятия оборотня? По крайней мере, в моей пустой жизни, наполненной только сверхъестественным ужасом, появится какой-то смысл. Мэлорм. Я назову его Мэлорм. Никогда, никогда, пока я жива, Назаниль не прикоснется к моему сыну. Он не сделает его подобным себе. Тут свечи погасли. Комната озарилась свечением молнии. В дверях стоял силуэт.
  — Отдай мне ребенка! — сказал Назаниль. Выбора не было, я решила драться до конца.
  — Подойди и возьми! — сказала я ему.
  Медленной тяжелой поступью Назаниль подошел и склонился над ребенком. В этот момент я схватила нож и всадила ему в сердце. Сдохни, тварь! Назаниль захрипел и упал на пол, который обагрился едва ли не черным цветом крови. Шатаясь от слабости, я схватила младенца, вещи, и вышла на улицу, под проливной дождь. Гром грянул с новой силой. Бежать, бежать отсюда без оглядки, и как можно дальше. Я хваталась за забор, чтобы не упасть, ноги были по колено в грязи. Надеюсь, теперь эта тварь сдохнет и оставит меня в покое! Сейчас найду кого-нибудь, кто увезет меня как можно дальше отсюда. Вышел хозяин:
  — Куда ж вы в такую погоду, да еще с младенцем на руках?
  — Как вы узнали, что меня нет? — спросила я.
  — Заглянул в вашу комнату и увидел, что она пуста.
  Он не увидел трупа на полу?! По крайней мере, это отразилось бы на его лице. Значит, никакого трупа не было. И Назаниль жив. Значит, мне и ребенку по-прежнему угрожает опасность. Я пошла вперед прямо по грязи и воде, не обращая внимания на крики хозяина. Мне хотелось быть как можно дальше отсюда. Я не позволю превратить своего сына в мерзкого зверя! Я буду бороться за его и свою душу, и да поможет нам в этом правом деле Господь!
  Я почти теряла сознание с младенцем на руках, когда нас подобрал какой-то извозчик.
  — Куда едем? — спросил он.
  — Куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда, — отвечала я.
  Так продолжалась моя, полная скитаний, жизнь.



Часть 3

                               
                                      1

  Вся моя жизнь была более, чем странной. С самого раннего детства я не помню места, в котором бы мы прожили дольше недели. Детство на колесах. Я не имел ни дома, ни друзей. Был обречен на отчуждение и непонимание сверстников.
  Моя мать была чудаковатой женщиной. Она повсюду рассыпала горы различных пряностей. От этого запаха становилось тошно, щекотало в носу и хотелось чихать. Она всегда возмущалась, когда шел дождь. С наступлением полуночи двери съемного дома накрепко закрывались, и я не мог выйти даже в туалет.
  Я никогда в жизни не был в лесу. Мать едва ли не под страхом смертной кары запрещала мне даже смотреть в сторону леса. Она запрещала мне есть мясо. Сказала, что если я попробую мяса, то умру.
  Запретной, чуть ли не кощунственной темой, была тема о зверях, в частности о волках. Даже собак мать обходила десятой дорогой.
  Я долго терпел все эти странности, но терпению наконец-то пришел конец . Мне почти семнадцать, но я никогда в жизни не чувствовал себя полноценным человеком. Все, хватит с меня! Я не собираюсь и далее страдать от странностей матери. Пришло время поставить ей ультиматум.
  Я ворвался, как вихрь, распахнув настежь дверь:
— Мама, может быть ты, наконец, скажешь, почему у нас нет своего дома? Ведь дело не в отсутствии денег конечно же? Я устал так жить, правда ведь!
  Стасия отвернулась, делая вид, что не слышит меня.
  — Хорошо, — распсиховался я. — не хочешь, не отвечай. Но меня ты больше не увидишь. Я устал так жить и пойду, куда глаза глядят. Устроюсь где-нибудь на работу! — я пошел собирать вещи.
  — Мэлорм! — закричала Стасия.
  Но я также проигнорировал ее, как и она меня.
  Стасия пошла за мной, развернула меня за плечи. Наши глаза встретились. В ее глазах я прочитал вселенскую усталость. Это были глаза девяностолетней старухи.
  — Думаешь, мне приятно жить так? — спросила Стасия. Она была из тех женщин, которых мне, видимо, не суждено было понять.
  — Так зачем же ты так живешь?
  — Думаешь, есть выбор жить по-другому? Восемнадцать лет я чувствую себя загнанной ланью, которую вот-вот настигнет... — Стасия замолчала.
  — Кто настигнет?
  Она склонила голову на руки и казалась более, чем усталой. Черные волосы подчеркивали бледность кожи.
  Я разозлился:
  — Порой мне кажется, что ты не в себе! Что ты сумасшедшая, а я страдаю от твоих причуд!
  Стасия обхватила меня за плечи и сказала мягким, как у кошки, голосом:
  — Поверь, все, что я делаю, делаю  ради того, чтобы тебя спасти...
  — От кого? По-моему, меня нужно спасать от тебя!
  — Мэлорм, ты ничего не знаешь! — воскликнула Стасия. — Нам угрожает серьезная опасность. Нас преследуют...
  — Кто преследует? Твои  страхи? — я глянул в окно, в которое заглядывала полная луна. Где-то вдалеке раздался волчий вой.
  — Не смотри туда! — в истерике закричала Стасия. Она подбежала к окну и закрыла ставни.
  — Если нас кто-то преследует, — ответил я, — то не лучше ли сразу со всем разобраться, смотря опасности в лицо, чем всю жизнь жить в страхе? Зачем мне такая жизнь? Вечно куда-то ехать, всю жизнь чего-то бояться...
  Стасия посмотрела на меня. Ее глаза сверкнули.
  — Поверь, это не самое страшное, что может быть... У тебя может быть такая адская жизнь, что эта покажется раем...
  Страхи Стасии начали передаваться мне.
  — Я в этом виноват?
  — Я тоже не виновата. Я стала жертвой обстоятельств, — ответила она.
  — Я всего лишь хочу жить полноценной человеческой жизнью, — сказала я.
  Стасия убрала прядь с моего лба. От ее прикосновения по телу пошла дрожь. Я был изолирован от мира и не имел никакого контакта с женщинами. Кроме жирных замызганных служанок — старых дев, я не общался ни с одной женщиной. Мне стыдно было признаться себе, что я смотрю на мать, как на женщину, что я хочу ее. Что дрожь идет по телу от ее материнского прикосновения, которое я воспринимаю иначе. Я обнял мать и вдохнул аромат ее волос. Ей тридцать восемь, она моя мать!
  Я, как бы невзначай, коснулся рукой ее груди, вздымавшейся под корсажем и голова ушла из-под ног. Я поцеловал ее в губы со всей пылкой страстью, опустил руку ниже ее бедра и получил горячую пощечину.
  — Мэлорм, как ты смеешь! Звериный выродок! — Стасия была в гневе.
  Она никогда не смела раньше так оскорблять меня! К чему это она сказала «звериный выродок»? Я расстроился чуть ли не до слез.
  — Это ты виновата, что я никогда не видел женщины! Ты лишила меня всего! — я вылетел, ненавидя ее всей душой. На кухне повариха разделывала сырую курицу. Это зрелище заворожило меня. Я наблюдал за толстыми руками поварихи, вцепившихся в курицу. Слышал хруст костей, видел, как струится кровь. Почему-то вид этого зрелища перевернул все внутри меня. Стасия всегда говорила, что, если я попробую мясо, то умру. Если она не соврала, то лучше уж умереть, чем такая жизнь! Я хотел делать все ей назло, нарушить все ее запреты. Я выхватил у поварихи курицу, сырую, с кровью, и начал отрывать зубами по куску, даже с костями. Мне казалось, что я ничего вкуснее на свете не ел. Что я до этого и не жил. Повариха остолбенела.
  — Шальной! — сказала она мне вслед, когда я выбежал, держа кусок сырой курицы в руках. Я будто взбесился.
  — Стасия, я не умер, не умер! — закричал я, танцуя под луной. — Ты всю жизнь мне врала! А теперь я свободен!
  Мне казалось, что у меня выросли крылья. Я смотрел на полную луну и танцевал с разодранной курицей в руках. Я откусил еще кусок, громко чавкая. Ветер донес запах леса, хвои, свежести, свободы. Хотелось не бежать, а лететь. Как же мне всего этого не хватало! Я ни разу в жизни не бывал на улице ночью, покоряясь гнету помешанной от своего одиночества женщины, повсюду видящей страхи и опасность.
  — Ладно тебе уж прыгать! — сказал кто-то. Прямо на траве сидела хорошенькая девушка с каштановыми локонами. Ей было не больше двадцати.
  — Ты кто? — спросил я.
  — Неважно, Мэлорм, я давно уже жду тебя, — ответила она.
  — Ты даже знаешь, как меня зовут? — удивился я.
  — Кто же тебя не знает, — она загадочно улыбнулась.
  Протянула мне руку. Я взял ее за руку. Она была холодной, как лед. Но мне было все равно. Девушка мне понравилась, я давно мечтал с кем-нибудь познакомиться, и сейчас захватывало дух.
  — Куда мы идем? — спросил я.
  — Домой, в лес, — ответила она.
  — Домой в лес? — я расхохотался. — Мать всегда запрещала мне даже смотреть в сторону леса. Я никогда не был в лесу.
  — Теперь будешь.
  Эта неизвестно откуда взявшаяся девушка не шла, а почти бежала. Уж насколько я обычно быстро ходил, но едва за ней поспевал. Она издавала какое-то странное фырканье. В один момент мне показалось, что из-под платья торчит хвост. Я точно сошел с ума. Стасия со своими иллюзорными страхами и преследованиями сделала из меня помешанного. Конечно же никакого хвоста и в помине не было и я весело рассмеялся забавной галлюцинации.
  Ночной лес обворожил меня. Я чувствовал гармонию, единение с ним, с каждой травинкой. Было ощущение, что  я нахожусь не в своем теле, что я могу снять его и бежать по сырой земле, чувствуя каждую каплю росы. Я был околдован, голова кружилась от каждого звука, а я слышал каждый.
  — Идем, идем, — девушка сильнее сжала мне руку. Я увидел хижину.
  — Заходи, — она загадочно улыбалась. Я находился в абсолютной темноте, но удивился тому, что могу все видеть, как днем. Ее глаза горели зелеными огоньками.
  — Зачем мы пришли