Выворот-нашиворот

пространства, свободным от их условий и очерченных ими границ, именно в этот момент можно открыть свое сердце самому же себе.
Но Монгол уже не увидит своего отражения. Будет установлено, что удар был нанесен чем-то другим, обратят внимание на неестественное расположение осколков возле тела. Поквартирный опрос другого крыла этого же дома, даст показания случайного свидетеля, после чего сработает отлаженная система. Ориентировка за считанные часы разойдется по всей стране, на вокзале всплывет, купленный по паспорту билет, установлен конечный пункт следования. В ближайшем населенном пункте Монгол будет снят с поезда сотрудниками милиции, и начнет узнавать новую жизнь.

2
Джон копошился уже два дня. Он собрал все книги, какие мог найти в доме и листал их одну за другой. Одновременно он смотрел телевизор и иногда, как будто что-то услышав, открывал энциклопедию и что-то в ней искал. Виталий, наконец-то, как следует, выспался и чувствовал себя свежим и отдохнувшим, но это касалось,  не физической бодрости, потому что его слегка пошатывало и не какого-нибудь эмоционального воодушевления, на душе скребли кошки, а только свежести восприятия. Все окружающее понималось предельно четко и ясно, как будто с глаз спала какая-то пелена, или с мозга сняли ограничитель и теперь он работает во всех диапазонах и режимах, доступных среднестатистическому человеку. И именно эта свежесть мышления необходима больше всего, а слабость и депрессия – это просто мелочи, которые легко поправимы.
Но бедолага Джон сейчас именно в таком состоянии - резкого мозгового ограничения. Это не значит, что он ничего не соображает, он просто соображает несколько иначе. Его внимание в данный момент сужено, до пределов чего-то одного и это единственное, что он способен воспринимать, когда он переходит к следующему объекту, то предыдущий исчезает. Но если уж он на что-то настроится, то будет заниматься этим, просто фундаментально. От и до. И отвлечься сможет, разве что когда вообще исчерпает все ресурсы. Именно поэтому, под действием стимуляторов люди часами без устали могут заниматься одним и тем же делом. Например писать.
Время пролетает для него мгновенно, он может не заметить, как пролетит ночь и наступит утро, а утром окинув взглядом что-то проделанное, удивиться, как можно было, так вообще засидеться. А если была какая-то конкретная цель, то может и сокрушаться, почему так мало было сделано и какого вообще черта, он отвлекся на совершенно левую тему. Просто сначала тема показалось не левой, и, чтобы убедиться он переключился на нее. Но первая тема, с которой все начиналось, уходит из поля зрения, и позанимавшись немного левой, либо получается вернуться назад, либо уходишь еще левее, потому что начинает казаться, что занимался именно вот этим, а может через то еще более левое, надеешься выйти на то, чем занимался изначально, как если бы  с маленьким слабым фонариком, которого хватает только, чтобы освещать дорогу перед ногами, пытался выбраться из огромного темного помещения.  
Короче все. Слова лучше взять обратно. Он действительно не соображает. Но в целом его состояние довольно приятное для него самого, потому что он очень увлечен, увлечен настолько, что окружающий мир, словно не существует, а когда он  вдруг прервется и ощутит его присутствие, то возможно немного оторопеет. От того чем он занимается, он получает огромное удовольствие и делает это с энтузиазмом и энергией, наверное потому что все остальное просто перестало для него существовать, включая, как это ни парадоксально, наркотики.  Наверное, именно так чувствуют себя люди, которые занимаются любимым делом, живущие полной жизнью. Но только без всякой химии, не губя свое здоровье. И они недоумевают, как же можно заниматься чем-то подобным. Только если дураки.
 Было бы много хуже, если бы Джон сосредоточился на чем-то пугающем. Когда что-то угрожающее попало в поле зрения, а еще хуже если показалось. Если показалось нормальному, то это тут же пройдет, как бы спохватившись, внимание снова проверит есть ли угроза и, убедившись что все в порядке, человек успокоится. Но когда он под действием стимуляторов, то все происходит иначе. Его эмоции, так же чрезвычайно усилены, как будто возведены в квадрат. Это хорошо для клубов, чтобы рвать танцпол под мощные ритмы, сливаясь с мерцающим освещением, когда музыка, словно, вливаясь в тело, заполняет его волнами приятных вибраций, как будто становясь тобой, или будто ты сам становишься музыкой. Но люди опытные, со стажем в клубы уже не ходят, хотя могут, конечно. Для них это становится чем-то иным, и они могут часами сидеть и разговаривать друг с другом в одной и той же комнате, при этом чувствуя, что понимают друг друга досконально, как никогда. Им вдруг начинает нравится говорить, просто говорить и все. И откуда-то вдруг появляются темы для этого, а может быть, они вдруг понимают, что им есть, что сказать. Если записать такой разговор и послушать на следующий день, то не поймешь там ничего. И не потому что они несли полную чушь, а просто каждый в отдельности говорил о чем-то своем, при этом считая, что другой говорит о том же самом. Поэтому получается не диалог, а причудливое переплетение двух монологов, пересекающееся посредством каких-то общих слов. Но слова эти вырваны из контекста, как будто услышав что-то знакомое, другой торопится, перебивает и говорит о чем-то своем, не дослушав предыдущего, но искренне полагая, что прекрасно его понял. А тот, кого перебили, начинает слушать, при этом искренне полагая, что собеседник понял его действительно и продолжает раздув за ту же самую тему и ожидает своей очереди.
И когда что-то покажется в таких условиях, то душу заполняет не простой испуг, а вспышка леденящего страха. Надо бы оглядеться, разобраться, да вот только страх приводит в смятение и вызывает ступор. Потом человек может просто, переключиться на какую-то другую тему, начать рассматривать ее, но усиленные до предела эмоции, изменяются гораздо медленнее и не успевают за молниеносно меняющимися мыслями. И тогда уже что-то новое, начинает казаться страшным, хотя страх просто остался от чего-то ранее. Но проблема в том, что первопричина испуга, уже выскользнула из поля зрения, поэтому становится страшно уже от того что сейчас. Так начинается паранойя.
Лучше будет просто рассмотреть какую-нибудь конкретную ситуацию, так сказать в разрезе. Чтобы было нагляднее и понятно о чем идет речь. Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Бессмысленный и лунный свет…  И какой-то полудурок, наполовину высунувшись из окна дома,  светит фонариком на растущее перед его окном дерево.  Некоторое время назад, когда он выглядывал в окно, в темных, едва различимых, гуляющих от ветра волнах кроны дерева, перед своим окном, он увидел непонятный силуэт. Может быть, было поздно и погасли ночные фонари, а может из-за света фар проезжающей машины, будто что-то мелькнуло и на миг показалось какое-то темное пятно, в форме человеческого тела, будто кто-то сидит на дереве и смотрит на него. Так или иначе, в той или иной степени, и при таких или совсем других обстоятельствах, но что-то подобное было с каждым. Просто показалось. Как первая реакция появился испуг, но усиленный, а скорее помноженный его состоянием, он прорежет сознание вспышкой, приведя в замешательство. Он попытается разглядеть получше, но уже ничего не видно, или, что еще хуже, воспаленное воображение возьмет и добавит то, чего нет. Вместо того, чтобы как-то попытаться проанализировать  ситуацию и понять, что это полный бред, он бросится к «парашюту», чтобы срочно смыть в унитаз, потому что с дерева за окном на него смотрят «мусора». Роясь в кармане куртки, он вспомнит приятеля, который ушел от него недавно и «помог». Но вспоминать его он будет, все еще в испуге от, увиденного за окном, и их недавнее общение, которое еще пару минут назад, казалось обычным, предстанет в новом свете. Всплывут подробности, мелочи, на которые раньше он не обратил бы внимания, но теперь, каждая из них будет казаться чуть ли, не упущенным ключевым моментом, пропущенной важной уликой. «Ага! Он торопился домой! Значит что-то не так. И сидел в плотно застегнутой кофте, хотя тепло! Чтобы не засветить навешанные микрофоны». Самое тупое то, что все другие варианты сейчас для него просто отсутствуют, и в сознании нет даже намека на них, даже намека на намек. Он понял всю ситуацию на 100%. И, найдя «парашют», распахивает дверь туалета.
Есть такой способ ловить обезьян. В пустую тыкву, через маленькое отверстие кладут что-нибудь вкусное, и когда обезьяна засовывает руку, пытаясь это достать, то не может, потому что отверстие специально сделано небольшим – руку засунуть можно, а вот сжатую в кулак вытащить уже нельзя. И тут ее ловят, пока она судорожно пытается выдернуть руку, не понимая, что можно просто отпустить. И скорее всего не отпускает она даже не из жадности или голода, а просто не успевает сообразить. Наверное, что-то подобное заставляет остановиться и этого парня. Но тут причина, конечно, одна – жаба. А если употребить сразу все, то можно и копыта откинуть. Только тогда он начинает соображать, прислушиваться, понимать, где вообще находится. Дверь закрыта, никто не стучит с приказами открыть.
И вот он висит в окне с фонариком и убеждается, что  не стал объектом наблюдения ни милиции, ни вражеских разведок, которые со спутников отлавливают воротил наркобизнеса, и обеспокоены его «парашютом». Дальше возможны разные варианты. Он может испытать облегчение и радость, даже улыбнуться про себя, и удивиться, как так могло вообще случиться? А затем увлечься новым занятием – до конца ночи смотреть во тьму на силуэты за окном, в которых будет видеть то лилипутов, то выброшенный телевизор, то совокупляющихся собак.  
А может ощущение страха не пройдет бесследно. Он поймет, что пусть все нормально, но из дому лучше не выходить, неся что-то с собой, а лучше вообще, пока хоть что-то осталось в доме. Видимых причин для страха, конечно нет, но все же… Вдруг, сидевший уже слез, когда понял, что его заметили? И он выйдет только еще через день, уверенно открыв двери, теперь уже все равно – проверяйте документы, шарьте по карманам, хоть в задницу загляните, там найдется, на что посмотреть, после недельного запора. Скорее всего, это байка, но как знать, что какой-то бедняга, сидел дома больше месяца, боясь выйти, и прикончил весь запас, потому что жалко было выкидывать. А чтоб не помереть от голода, слопал столовой ложкой пятилитровую банку сухого молока, найденную на антресолях.
Возможно и то, что эта была его первая паранойя. Подумав, как следует, он решит, что это ему не нравится, что больше ему не хочется пережить мучительное, обессиленное состояние, которое длится гораздо дольше, чем несколько жалких часов легкости, которая возникает в начале. И оказывается, даже эта легкость, может перерасти в невероятный кошмар и что он еще очень легко отделался.

НеоНео
Венечка был очень хорошим мальчиком с детства воспитанным в строгости и благопристойности. Он родился почти через восемь месяцев после своего зачатия, поэтому первые две недели жизни он провел в камере, в искусственных условиях