Выворот-нашиворот

быстро успокоился, потому что понял, это не шрам, а след надавленный резинкой от трусов. После туалета, он присел в дверном проеме на корточки. Почему-то здесь было другое ощущение, не как в остальных частях квартиры. Что-то внутри подсказывало, что здесь они его не видят. Венечка затих и стал прислушиваться. Все было тихо, но ему показалось, как какой-то голос шепнул «Где он?». Он не мог понять слышал ли он это или просто показалось. Было страшно, и здравый смысл отсутствовал. В коридоре он посмотрел на подвесной потолок и вновь заметался от ужаса. Его повесили специально, затем в верхней квартире в полу сделали дыру, и сейчас у него в потолке дыра, но ее не видно из-за подвесного гипсокартонного потолка. Теперь было понятно, откуда был слышен шепот. Звукоизоляция между квартирами практически отсутствует, поэтому они себя и выдали.
Из дома надо было срочно уходить. Как только до них дойдет, что он уже не просто подозревает об их существовании, а располагает фактами, которые позволяют точно знать и уверенно утверждать, то сразу прыгнут вниз, пробив тонкий лист подвесного потолка. Им нельзя оставлять людей, которые поняли все. Они расскажут другим простым людям, тогда им конец. Сейчас они живут за счет той силы, которую люди тратят, работая на работах, выращивая детей. При этом сами направляют эту деятельность и манипулируют ей как для них лучше. Но если люди поймут и не захотят, чтобы их использовали, то этому симбиозу придет конец. Нужно бежать пока они не спохватились и не добрались до него.
Венечка побежал из дому. Он схватил тетрадь, одежду и обувь, а затем выскочил за дверь. На улице он старался держаться безлюдных мест, но куда бы он ни заходил, в какую бы подворотню ни сворачивал, везде появлялся случайный прохожий, или проезжал автомобиль. Венечка понял, как все глубоко схвачено. Рядовые люди - это их глаза и уши. Они знают все, что известно им. Может сам рядовой человек увидел лишь нервного парня, который ему не интересен, поэтому  и продолжил идти, куда шел. Так образ этого парня оказывается у них. Теперь они знают, где он. Из города нужно было убираться, и Венечка побежал на электричку.
     
Мальчик из матрицы.

Поступил новый пациент. Молодой человек по имени Венедикт, был задержан в привокзальном туалете. На задержанном вместо одежды, был старый картофельный мешок, за пазухой в трусах у него была тетрадь, речь была сбивчивой и малопонятной, движения резкими и неконтролируемыми. Наблюдалась явная потеря понимания происходящего, но без потери самоидентификации. Он был доставлен сотрудниками милиции, в отделение к Геннадию Алексеевичу, где острое психомоторное возбуждение было купировано нейролептиками.
Во время очередного обхода, Геннадий Алексеевич остановился напротив его кровати, оценивая состояние пациента. Тот уже проснулся и сидел на кровати с ничего не выражающим взглядом. На вопросы  отвечал механически, явно не до конца понимая, о чем его спрашивают, но улавливая суть. На все вопросы следовал один и тот же односложный ответ: «Пошел отсюда». Скорее всего, это остаточное действие лекарств и он даже не вспомнит то, что происходит сейчас.  Внешне больной выглядит полностью здоровым, без каких-либо травм или повреждений.  
При первичном осмотре наблюдался широко расширенный зрачок, сильно сжатые челюсти и неконтролируемая моторика. На вопрос, что беспокоит, пациент ответил, что ему очень страшно и он ни в чем не виноват, поэтому пусть его отпустят, а еще, что у него очень сильно жжет в груди. По его словам, он избавился от одежды, чтобы избавиться от подслушивающих устройств, а так же собирался сесть на поезд, чтобы уехать из города подальше, где за ним не будут следить. Налицо был острый психотический эпизод,  вызванный употреблением стимуляторов амфетаминового типа. В психиатрии это случай, прекрасно известный, имеет специальное название – амфетаминовый психоз. В общем случае он проявляется в неконтролируемом наплыве устрашающих переживаний. Больной начинает видеть то, чего нет, но не визуально перед глазами, а как будто представляя. Может слышать ложные звуки, а так же происходит визуальная подмена далеких, плохо различимых и неизвестных объектов, чем-то другим, индивидуальным, но вызывающим у человека чувство страха. А так же подмена похожих объектов на аналогичные, но устрашающие (например, человек в форме охранника, может показаться сотрудником милиции). Возможно, параноидальное присваивание несуществующего значения случайным совпадениям (например, цифры на номере случайной машины на улице, совпадают с номером его квартиры, значит, она за ним следит). При этом сохраняется ясное адекватное представление о себе самом.   Больной, обычно постоянно двигается, ерзает на месте, очень возбужден, пытается бежать, спастись, в особых случаях, чтобы не допустить чего-то очень страшного, что, по его мнению, должно сейчас непременно произойти, он может попытаться покончить с собой, поэтому нуждается в немедленной госпитализации.
Тот пациент, что сейчас сидел на кровати перед Геннадием Петровичем, выглядел абсолютно не интересующимся происходящим вокруг и с безразличием смотрел на него. Чтобы дойти до такого состояния, в котором он был, даже специально, нужно очень потрудиться. Как правило, стимуляторы употребляются эпизодически, для похода в клубы и т.д., еще реже их употребляют периодами или так называемыми «марафонами», длящимися от нескольких дней до недель.  Даже при длительном употреблении, последствиями являются лишь переживания страха, тревоги, с которыми человек справляется сам, и до попадания в учреждение не доходит. Этот пациент, скорее всего, не был знаком с их действием и оказался здесь в результате передозировки. Возможно, что он знаком с действием, и даже приступы страха уже бывали неоднократно, но он прятался и пережидал, а последний случай - следствие окончательно измотанной нервной системы и снова передозировки. Вот крыша у придурка и не выдержала.
Геннадий Петрович попытался еще раз узнать у больного об его самочувствии. Но ответ был таким же. Он не обратил внимания на грубость.
- Гена, конявый пес, ты почему опять мой халат одел? Я тебе запретила! – заверещала больничная повариха. – Снимай живо! Хватит в доктора играть!
Гена послушно снял халат и протянул его женщине. На его маленьком личике, где-то наверху двухметровой пирамидальной туши, основанием которой была необъятная, обтянутая облегающим старым трико задница, сияла лучезарная, слегка виноватая, но детская, искренняя и чем-то даже трогательная улыбка. Новая повариха, которая пришла на смену прежней, куда-то исчезнувшей, тети Клавы, еще не освоилась, поэтому она, пока что, видела в нем, да и в остальных, человеческое существо. Ее раздражение куда-то пропало.
-Ой, дебил! – сказала она, но уже без злости, скорее с улыбкой. – Когда же ты поумнеешь?- Но это был не вопрос к Гене, да и вообще не вопрос. А просто выражение чувств.
Интуитивно, как и все дети, Гена почувствовал, что на него уже не сердятся.
- А я скороговорку сочинил, - сообщил он. - У кен-гу-ру ко-ала в по-пе. – произнес он по слогам.
Женщина улыбнулась, но не от радости, а печально, уголком рта. Что-то тронуло эту стареющую тетку, даже не с золотыми, а с железными вставными зубами, заезженную и замотанную алкоголиком мужем и таким же ублюдочным сынком, вылетевшим из шараги, и, гуляющего под подпиской, за копеечную кражу, совершенную потому что не хватало на водку.  Есть вещи, которые хорошо известны, но о них говорят и видят их каждый день, поэтому они становятся чем-то привычным, обыденным и изъезженным, а их суть, постепенно теряется, забывается. Но в необычной ситуации, на фоне резкого контраста, они всплывают опять. Никто не обратил бы внимания, если бы глупость была сказана маленьким ребенком. Но создание со здоровенным телом взрослого человека, с которым страшно было бы встретится один на один в темном переулке, говорящее голосом пятилетнего ребенка,  и столь же простое и бесхитростное. Это необычное, но печальное сочетание, задевает своей, не укладывающейся в привычные рамки несуразностью, и становится по-настоящему грустно. Может быть, ей даже вспомнился ее сын, не сейчас, а таким, каким он был раньше, когда-то давно. Когда своими крохотными ручками он обнимал ее, и она была для него всем.
Скоро время поставит все на свои места, и она будет хлестать Гену по рукам полотенцем и гнать его, как скотину, когда он будет тянуть руки к подносу и жалобно просить: «Тамарочка, дай, пожалуйста, хлебушка, мне кушать хочется». Но это будет потом, и там их пока еще нет. Сейчас в этот самый миг они тут. И этот миг стоит того, чтобы запомнить его  на будущее.
Тамара не сможет запомнить, да она почувствовала его, и это проявилось в печальной, улыбке, будто набежавшая слеза, не нашла прямого пути и проявилась таким вот образом. Но она повернется, пойдет по своим делам и все забудет. Гене же это просто не нужно, потому что для него этот миг просто есть, он никогда не начинался и никогда не закончится. И уж точно этого не сделает новенький, сидящий на кровати. Ему вообще все равно, ему это просто не нужно.  Он, наверное, даже не понял, что отвечал на вопросы не доктору. А может и понял, поэтому и отвечал: «Пошел отсюда». Все видит, все слышит, но ни до чего нет дела.
Может он смотрел на Гену, как на ошибку природы, дебильное создание, сродни животному, которое нужно усыпить, чтобы не отнимать время и силы других людей, и которому самому все равно ведь оно не понимает, что живет. Но это вряд ли. Он просто либо ничего не понимал, либо был в шоке. Лишь иногда и очень редко он произносил непонятную фразу «Ты – это Вы».
Иногда он открывал какую-то тетрадь и читал, что в ней написано. После этого он глубоко вздыхал, закрывал ее и, иногда даже со стоном, откидывался на кровать. Он ждал, когда к нему приедут родные, привезут его очки, одежду и заберут домой.

«Манифест наркомана»

Часть первая. Тезисная.
Всю жизнь вкалываете, как кони, на работе, растите детей, подтирая за ними говно, и выносите судно из-под стариков.   Недокайфовываете короче, чтобы потом, однажды, все же, до вас с большим опозданием, как до контуженных в мозг долговязых жирафов, доперла простая,  как кувалда истина, что все равно вы сдохнете, как бы ни вкалывали и сколькими бы щенятами не опоросились.  Сейчас вам кажется, что долго еще, но когда будет уже не долго, то не будет значения, долго ли кажется сейчас. Стараетесь об этом вообще не думать, потому что страшно станет, а главное жизнь то другой покажется. Но когда первый раз дойдет, проберет, как следует, до самой печенки, то охуев от этого, недоумевая, как же так вы всю жизнь ради будущего работали, а будущего то и нет, вы надеваете молильные платки,  и бежите к толстожопым попам, машущих кадилом, как нунчакой, чтобы слюнявить крест, целовать  иконы,  разбивая об пол лбы, чтобы и где то там еще пожить. Или к лысым кришнаитам в бабьих сарафанах, чтоб пожить не где-то, а здесь же, но еще раз. Только обломаетесь! Хитро придумали! Ваши попы вам пиздят, как лохам, которыми вы и являетесь, чтобы иметь с вас бобосы, я там был, гадом буду, и нихуя там вообще нету. Но даже, зная это без меня, вы все равно