вчерашнего дня, наверняка, всё сменилось?
– Это мы разом! У тебя «Клён», узел связи – «Береза», а у комбата позывной – «Пятый», – подсказали связисты. Взял я трубку полевого телефона и доложил «Пятому», что участок ротной обороны удержан, а немцы отошли, с большими потерями. Комбат как услышал меня, так сразу ротного затребовал. Растерялся я, не знаю, как отвечать, а он мне опять кричит:
– Давай ротного на связь! Где он там, …, сутки не слышал! Да поскорее!
– Так ротного ещё вчера… тяжело… Я со старшиной в медсанбат раненых отправил. А ротный тяжелый был, не выдержал. А я здесь один...
– Как фамилия и звание? Почему не представляетесь по форме?
– Виноват! Красноармеец Потехин я, товарищ «Пятый»!
– Что значит один!? А кто оборону удержал? Кто танковую атаку отбил? Какие потери? Сколько боеприпасов осталось? Докладывайте! Всё докладывайте! Готовы ли немцев встречать, или думаете, войне конец…? Бога за бороду взяли? – не унимался комбат.
– Да, не было здесь никого, товарищ «Пятый»! Не было! Вот и пришлось мне… – долго в трубке слышался только шум, похожий на морской прибой, потом прорезался голос комбата. – Потехин, так ты один остался? А до начала боя, сколько в строю было?
– Только я и был…
– Что? Против роты немцев и пяти танков? Да ещё и живой остался?! Ну, сынок! Ну, сынок! А ты не брешешь мне? Ты, часом, не контуженный? Нет? А я-то думал, что у вас людей достаточно! У меня ведь резервов нет… А ты, значит, «никого здесь не было», – уже со смехом передразнил он меня. – Дорогой ты мой! Удружил, лучше не бывает! Сейчас пришлю тебе замену. Отыщи документы ротного. Карту, прежде всего, и немедленно дуй ко мне! Всё, конец связи! Жду тебя!
– Доплёлся я до КП батальона, выворачивая ноги, едва не на своих четырех. Ведь только солнышко блеснуло, морозец отпустил, и грязь такая сделалась, что вам и не представить! А комбат и внимания не обратил, что я весь в грязи, обнял, расцеловал:
– Выручил ты, Потехин, наш батальон! А я тебя, ты уж прости, раньше и не замечал… Никак не припомню что-то… В батальоне поначалу-то более шестисот человек числилось, а сейчас и двести не наберется! – Ротный рубанул воздух рукой. – Если так воевать и дальше будем, то нам народа всей России не хватит, чтобы ее отстоять! Вот бы каждый как ты, один против сотни фрицев… и выстоял! Кто бы мне сказал такое – я бы ещё и не поверил! Ну, да ладно! Сейчас пообедаем, и со мной к командиру полка поедешь. Вызывает! Велел и тебя привезти! Захотел лично поглядеть.
– Петр Степанович, – обратился комбат к немолодому офицеру, – ты нашего героя отмой до обеда, да переодень в исправное. И сапоги не пожалей… Новые выдай! Заслужил!
– А под вечер, сынки, – продолжил Василий Кузьмич, – приехали мы на КП полка. Комбат велел у входа дожидаться. Всюду народ военный куда-то торопится, все суетятся, только я и сижу без дела, да на женщин из санитарного батальона поглядываю. Забыл уже, какие они из себя. А они все красавицы, чистюли. Поглядели бы на меня утром, засмеяли бы, пожалуй. Потом меня в блиндаж позвали. Вошёл я, представился, как положено, а командир полка – он до того стоял у стола и что-то офицерам объяснял – сразу ко мне направился. А руки у него распахнуты для объятия, обращается к присутствующим:
– Вот, товарищи, полюбуйтесь на нашего героя-богатыря! – обнял он меня, словно сына, поцеловал, а мне неловко даже сделалось за подобную встречу. Только он опять меня обнял, потом взял за плечи и усадил как дорогого гостя за стол, на котором большая карта разложена. Говорит мне командир полка:
– В общих чертах я ситуацию уяснил, но подробности крайне интересны. Как же вы, Василий Кузьмич, в одиночку, да так грамотно оборону выстроили?
– Сам не знаю, товарищ полковник! Только показалось мне, будто всё в том бою было неправильным, что ли. Немцы почему-то обошлись без артиллерии. Да и танки погнали все легкие: броня у них худая и пушка слабовата. Вот мне и повезло.
– Видели? – повернулся командир полка к своим офицерам. – Василий Кузьмич тоже не лыком шит! Сам разобрался! Всё так и есть! Потому мы предполагаем, что немцы где-то концентрируют силы для прорыва. Но раз вы настолько везучий, то, может быть, и впредь вас одного вместо роты будем выставлять? Ведь пять танков подбили!
– Нет, товарищ полковник! Их всего четыре было. – Все засмеялись, а командир полка весело добавил. – Выходит, жалеете, что не все пять?
– Не успел я пожалеть! Немцы помешали! И убитых мне командир батальона лишних приписал. Я их около сорока настрелял. Остальных ещё до меня мои товарищи уложили. День был тяжелый… Четыре атаки. Хорошо, что артиллерия помогла. Просьба у меня, товарищ полковник, я же о многих товарищах своих знаю. Ну, как воевали, как погибали... Ротного теперь нет, чтобы родным отписать… Я много знаю. Мне надо…
– Не волнуйтесь, Василий Кузьмич! Эту печальную работу сделаем. И ваша помощь будет в самый раз. Мы же знаем, рота держалась геройски, и погибла вся тоже геройски; хорошо хоть ты, сынок, остался...
– Еще старшина наш, Петрович, остался! И два бойца из второго взвода, оба тяжелые. Я их перед боем в тыл отправил.
– Их тоже нет! – ответил командир полка. – Старшина Каленчук погиб от немецкой мины, выпущенной по нашей артиллерийской батарее. Это она вам помогала, пехоту отсекала. А к остальным раненым слишком поздно помощь пришла. Вечная им память, нашим героям! А вас я сейчас обрадую. Во-первых, с этой минуты вы – не красноармеец, а старший сержант, поскольку уже проявили себя хорошим младшим командиром. А во-вторых, мы тут представление подготовили о присвоении вам, Василий Кузьмич, звания Героя Советского Союза! Сегодня же и отправим. Вы только проверьте. Всяко случается, год или место рождения неточны, или… В общем, проверить надо! Исторические бумаги не должны содержать ошибок. Но почему не вижу радости, Василий Кузьмич!
– Служу Советскому Союзу! Только… я же… не Валерий Чкалов, не Александр Матросов, а я кто… И вдруг – Герой… Боязно мне это очень…
– Нет, вы поглядите! Боязно ему! Вот он – русский солдат! С танками воевать один на один не страшится, а награды получать ему боязно! Сразу видно, что не за награды воюет! Но вы не волнуйтесь, Василий Кузьмич, мы лишнего не припишем! Стыдиться вам не придётся! Четыре танка лично подбили в неравном бою с помощью противотанкового ружья и гранат. Уничтожили в бою сорок пехотинцев. И самое главное, всё это совершили в отрыве от основных наших сил! С особой отвагой! Бой вели с целой ротой немецкой пехоты, усиленной танками, но не допустили прорыва участка обороны! Именно так в представлении мы и указали. Так что, не тревожьтесь! Или у вас иная причина имеется, чтобы от награды отказываться? Всякое ведь бывает! Слушаем вас!
– Уважительных причин не имею! Только, знаете, товарищ полковник, с такой наградой мне очень выжить захочется… Чтобы домой героем вернуться! У нас же никто и не поверит, что Васька Потехин настоящий Герой со Звездой! Да только, есть скверная примета – если станет красноармеец щадить себя в бою, то недолго ему осталось! Потому-то мне не до веселья, товарищ полковник…
– Теперь понятно! – командир полка от смеха схватился за живот, апеллируя к присутствующим. – Вы, Василий Кузьмич, ещё и философ! Я вас уверяю, что не встречал ни одного героя, который бы награды ценил больше, чем свою честь. И вам, надеюсь, это не грозит! Впрочем, может, я рано вас уговариваю, ведь награды пока нет! – командир полка развел руками. – Но я верю, что будет. Подвиг-то – налицо! И будет в нашей дивизии шестой Герой! Желаю вам удачи. Возвращайтесь в батальон с вашим комбатом, а прочие указания по службе лично от Дмитрия Степановича и получите. Ещё раз – спасибо за стойкость и отвагу! За то, что не сдали ротный участок обороны, не подвели родной полк. Иначе обошли бы нас немцы… И было бы тогда нам забот! До свидания, Василий Кузьмич! – командир полка двумя руками пожал мне руку, потом обнял. – Вопросы есть?
Фронтовик, видимо, окунувшись в прошлое, улыбался:
– Теперь всё это приятно вспоминать, но тогда впереди ещё целых два года ужасной войны... Хотя об этом тоже никто не мог знать и, тем более, не мог ничего знать о своей судьбе!
– Товарищ прапорщик, – нарушил паузу кто-то из солдат. – А обещанную Звезду Героя вам вручили или нет?
– Вручили, сынки. Очень скоро вручили, 12 января сорок четвёртого года. Командир дивизии вручил в присутствии других командиров и начальников. И весь номер нашей дивизионной газеты мне посвятили. Потому все в дивизии обо мне узнали. Помню, как корреспонденты обо всём расспрашивали, одни и те же вопросы мне задавали, словно на допросе, будто запутать хотели. Будто, ждали от меня более интересной истории, чем я мог им рассказать! Смешно мне стало! Пишите, говорю я им, что пожелаете, если мои рассказы вам не подходят! Так и сказал! А они так и сделали! Потом перед ребятами было стыдно. Смотрят на меня они и смеются! Мол, герой-то ты настоящий, Кузьмич, это мы понимаем, но врать – непревзойдённый мастак! Но как-то всё по-доброму происходило… Потому что уважали! Уважали не за мои заслуги – там каждый такой, – а за то, что не зазнался я со столь высокой наградой. Но всё это, уже другая история.
– Товарищ прапорщик! А почему вы не носите награды? Даже колодок медалей и орденов у вас не видно!
– Тут двумя словами не обойдешься… Целая история с моей Звездой потом приключилось. Да не всяк в неё поверит… Ведь нет у меня ни той Звезды, ни ордена Ленина, сынки.
Посыпались заинтересованные вопросы, которые сводились, в общем-то, к желанию немедленно услышать версию пропажи наград и продолжение истории. Но старшина поднялся со скамейки и даже в лице преобразился, сбросив с него печать воспоминаний.
– На сегодня – всё, товарищи солдаты! Тайн у меня от вас нет, но сейчас – все бегом на построение! Мне сегодня ещё в наряд на кухню заступать. Как-нибудь потом расскажу...
Василий Кузьмич выбросил истлевшую в пальцах «козью ножку», одернул полевой китель и направился к лагерной линейке, располагавшейся перед палаточным городком.
В тот момент, – продолжил Алексей Петрович, – кто-то сжал мой локоть. Я обернулся. Это командир батареи приглашал с ним пройтись к месту построения дивизиона.
– Ну, что, Алексей Петрович? Завораживает наш фронтовичёк? – спросил комбат.
Продолжая идти рядом, я скосил свой взгляд, стараясь заглянуть в его лицо так, чтобы не выдать своего удивления. Потому и ответил вопросом:
– В ваших словах, товарищ майор, прозвучало неуважение к фронтовику, странное для меня после услышанного. Или мне показалось?
– Разумеется, показалось! Это слово, обидное, на первый взгляд, вызывает совсем другие чувства и вопросы! Знаешь, Потехин, конечно, человек удивительной судьбы, если его послушать… И интереснейший рассказчик! Более того, скажу! Трудно отыскать фронтовика, который бы так точно и в деталях описывал события тех лет. Вот только в сорок пятом, когда страна закончила воевать, нашему Василию Кузьмичу было всего тринадцать лет!
– Как… Как это? Значит… – совсем потерялся я в догадках. – Нет! Не может быть! Не может… Неужели сплошной вымысел?
– Не сказал бы, что так! Всё сложнее. Не только ты, Алексей Петрович, задавался этим вопросом. Поначалу все мы недоумевали.
