Б.Пастернак - баловень Судьбы или её жертва? Штрихи к портрету

отважно вышел
Отряд пожарников-москвичей.

Кто у подъезда неутомимо
Ходит бесшумно взад и вперёд?
Это хранит свой город любимый
Бдительный сторож, москвич-патриот.

Кто эти люди, что взглядом острым
Зорко впиваются в сумрак ночной?
Это советские братья и сёстры,
Люди великой семьи одной.

Днём на фабриках и на заводах
Каждый работает за четверых,
А ночью, забывши про сон и отдых,
Они стоят на постах своих.

Люди самых разных профессий,
Седые и юные - в общем строю
Обороняют сегодня вместе
Большую родную Москву свою.

Каждый сказал себе: “Будь, как воин,
Дни боевые, и жизнь горяча!
В грозное время будь достоин
Славного имени москвича!”…»

А вот и гениальная строфа-молитва Твардовского:

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они - кто старше, кто моложе -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, -
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…

Или такая, из «Тёркина», что призвана была ковать веру Русского солдата в победу, будить в нём чувство сыновней гордости за Россию, за свой народ - важнее задачи не было для Александра Трифоновича в те кроваво-ужасные годы:

«То серьёзный, то потешный,
Нипочём, что дождь, что снег, -
В бой, вперёд, в огонь кромешный
Он идёт, святой и грешный,
Русский чудо-человек».

От гедониста и нытика Пастернака, заточенного на самом себе исключительно, подобных поэтических перлов  ждать было бы и глупо, и смешно: не его это духовный уровень и качество.
Никогда бы не написал законченный космополит-Пастернак и поистине великих и вечных русских патриотических песен, с которыми было солдатам и воевать легко, и умирать не страшно, - «Священная война», «Соловьи», «В лесу прифронтовом, «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…», «Жди меня», «Враги сожгли родную хату», «Где ж вы, где ж вы, очи карие…», «Огонёк», «На солнечной поляночке», «В землянке», «Дороги», «Случайный вальс», «Тёмная ночь» и другие. Разве ж все их вспомнишь, разве ж перечтёшь наизусть.
И «Василия Тёркина» Борис Леонидович не сочинил бы ни в жизнь, как не сочинил бы он и таких поистине вечных строк, что вырвались из груди Анны Ахматовой 23 февраля 1942 года и были опубликованы вскоре, 8 марта, в “главной” газете «Правда»:

«Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет…»

А на весах тогда лежала судьба страны, как и великое РУССКОЕ СЛОВО. Отсюда - и выдающийся конец стихотворения:

«И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесём,
И внукам дадим, и от плена спасём
Навеки!»

А “проснувшийся” и вылезший из “тёплой норы” Пастернак лишь смог пропищать-промямлить в конце войны, когда победа была уже близка, очевидна и всем желанна:

«Всё нынешней весной особое.
Живее воробьёв шумиха.
Я даже выразить не пробую,
Как на душе светло и тихо…

Весеннее дыханье родины
Смывает след зимы с пространства
И чёрные от слёз обводины
С заплаканных очей славянства…»

Это хорошо, не спорю, это талантливо. Но это, извините, сопли в сравнение с Симоновым, Андреевым и Ахматовой, с Твардовским, Исаковским, Лебедевым-Кумачом и всеми остальными русскими поэтами-патриотами. И винить Пастернака за это равнодушие и эти поэтические “сопли” нельзя: он, повторимся, был чистокровным евреем, которому Россия, строго говоря, была до лампочки, до фени, до балды; была местом его временного обитания, куда его случайно занесла судьба, и откуда он мог бы улететь в любую минуту без сожаления и оглядки.
Его родители и младшие сёстры так именно и сделали после Великой Октябрьской Социалистической революции - не приняли новую советскую Россию, Россию Ленина, и легко и с удовольствием покинули её в 1921-м году по протекции самого Луначарского: сначала обосновались в Берлине, потом - в Лондоне. И сразу же забыли про СССР как про страшный сон, и не вспоминали ни разу.
Сын же Борис остался в стране Советов из чисто корыстных соображений - так теперь это видится со стороны. Ему ведь было 27 лет в 1917-м - самый выгодный для человека возраст, самый многообещающий и перспективный! Борис почувствовал, что в новой и полностью освобождённой от бывшего правящего класса России советским властям с неизбежностью понадобятся и новые элитные кадры, на которые после бегства знати образовался голод в стране. Поэты и писатели - в том числе, пропагандисты и идеологи новой и счастливой жизни; и одновременно певцы-прославители новых властей – советских уже, коммунистических.
Он и поставил на карту под названием “Русская революция” всё - и не прогадал на первых порах: до 1936 года включительно как сыр в масле в Москве катался, вписался в советскую жизнь уверенно и знатно, самонадеянно и самодовольно встав на поэтическом Олимпе рядом с самим Маяковским и Демьяном Бедным, Багрицким и Маршаком… А ещё он был завсегдатаем салона Лили Брик, любовницы многих высокопоставленных советских партийных деятелей, в том числе и всесильного тогда чекиста Агранова, куда лишь бы кого не впускали, как хорошо известно, - только проверенных и надёжных людей, лояльных Власти. Близость к агентам Лубянки Брикам, на вечерах у которых столы буквально ломились от деликатесов, от водки и от шампанского, гарантировала их друзьям-единомышленникам большие тиражи, невиданное богатство и оглушительный успех в массах через подконтрольную печать, как и неприкосновенность “органов”, что тоже было немаловажно…

15

Но, начиная с 36-го года, в его сладкой московской жизни наступила чёрная полоса - из-за невозможности и нежелания, скажу ещё раз, быть патриотом!
И корить и осуждать его за это - грех: ну какие, действительно, из евреев державники-патриоты?! Евреи - это перелётные птицы по рождению и по духу, те же гуси-лебеди если хотите, не привязанные к какому-то определённому языку и клочку земли: такими их Господь-Вседержитель создал! Их сила и ценность - в рассеянье, не в оседлости, не в патриотизме, не в открытой борьбе с каким-то внешним врагом за чуждые им интересы! Они хорошо, лучше всех умеют и любят опутывать финансовой паутиной далёкие страны и континенты и доставлять туда деньги и золото - кровь любой экономики! - за малый процент, за навар, за гешефт, за лихву! Зачем им, прирождённым коммивояжёрам и ростовщикам, чужой патриотизм и чуждые интересы?! Всё это для них, социально мобильных и предприимчивых деятелей, настоящее проклятие и обуза!
Про это отличительное свойство евреев многие писали и пишут. Карла Маркса мы выше уже цитировали - повторяться не станем. А лучше процитируем теперь историка и философа Ренана, который про еврейское земное предназначение сообщал так:

«Израилю не была предназначена судьба обычной нации, прикреплённой к своей земле; его удел был стать бродилом для всего мира. Рассеяние было одной из предпосылок его истории; ему предназначено было исполнить свою главную миссию, будучи рассеянным». /Renan, «Revue de deux Mondes», 1890, p. 801; перевод Соломона Лурье/…

Душевную драму таких космополитических и безродных деятелей, как Пастернак, предельно лаконично и честно выразила его единокровка и большевичка со стажем Анна Абрамовна Берзинь (1897-1961) - влиятельная партийно-литературная деятельница, адресат некоторых писем С.А.Есенина и автор воспоминаний о нём, в 1923-1925 годах стремившаяся “воспитать” нашего Сергея Александровича в большевистском духе.
Так вот эта активная революционная дамочка (по свидетельству С.Ю.Куняева) гневно высказывалась в 1938 году в кругу знакомых так:

«Нет, уж лучше открыть фронт фашистам, чем воевать»… «Я воспринимаю эту власть как совершенно мне чуждую. Сознаюсь, что я даже злорадствую, когда слышу, что где-то плохо, что того или другого нет»… «В своё время в Гражданскую войну я была на фронте и воевала не хуже других. Но теперь мне воевать не за что. За существующий режим я воевать не буду… В правительство подбираются люди с русскими фамилиями. Типичный лозунг теперь: «МЫ - РУССКИЙ НАРОД». Всё это пахнет черносотенством и Пуришкевичем…»

Подобные же пораженческие и антиправительственные настроения испытывал с середины 1930-х и поэт Пастернак, хотя и не писал и не говорил об этом, будучи по натуре трусом и приспособленцем.
«К концу 1930-х годов он обращается к прозе и переводам, которые в 40-х годах становятся основным источником его заработка. В тот период Пастернаком создаются ставшие классическими переводы многих трагедий Уильяма Шекспира (в том числе «Гамлета»), «Фауста» Гёте, «Марии Стюарт» Ф.Шиллера. Пастернак понимал, что переводами спасал близких от безденежья, а себя - от упрёков в “отрыве от жизни”, но в конце жизни c горечью констатировал, что “… полжизни отдал на переводы - своё самое плодотворное время”…».

16

И вот война, наконец, закончилась, советский народ разгромил врага, шумно отметил победу над Гитлером и Европой, после чего с жаром принялся за восстановление разрушенного и сожжённого врагом хозяйства, строительство заводов, фабрик и городов. А всеми забытый к тому времени Пастернак, собравшись с духом, решается выйти из тени и громко заявить о себе - напомнить властям и народу, что он ещё жив и здоров, полон сил и энергии творческой, планов; и списывать его рано, отправлять в утиль… Но только как это лучше сделать: повторно прославиться и засиять?! - если он всю войну просидел в эвакуации в Чистополе (республика Татарстан) сначала, а потом на даче - и ни строчки про итоговую победу не написал, ничем патриотическим не отметился?! Задача!!!
И тогда его богатые английские родственники протягивают руку помощи - решают сделать опального Бориса Леонидовича (Исааковича) лауреатом престижной Нобелевской премии, после получения которой он всем бы носы утёр: и в СССР, и в Европе, и в мiре. И про него опять заговорили бы повсеместно как о советском поэте №1, конкуренте самого Маяковского…

17

Сказано - сделано. Ежегодно в период с 1946-го по 1950-й год, то есть 5 раз подряд, Пастернака при их активном участии выдвигают на соискание премии, - но всё без толку, всё напрасные хлопоты выходили с их стороны. В Нобелевском комитете недоумевали: за что человеку деньги и славу давать, ничего путного за целую жизнь не написавшему, кроме панегирик власти? К этому низкопоклонству и славословию вождей можно ещё пару-тройку десятков пустопорожних и декадентских стишков не о чём присовокупить, несколько пошлых и льстивых поэм во славу Революции. Всё! Весь литературно-творческий багаж его! Не густо!... Но это - капля в море, мизер в сравнение с тем, что данная премия подразумевает и за что присуждается!… Есть у него, Пастернака, ещё переводы, да, - но и они так себе, по общему мнению специалистов-языковедов. В дореволюционной России, во всяком случае, были переводчики куда значимее и солиднее, кто Гёте, Шиллера и Шекспира переводили несравненно качественнее и лучше. Да и не даются премии за переводы, за чужое творчество. Это - нонсенс, сатира какая-то, бред.
«И писатели в России имелись покруче и потяжелей, - кулуарно возмущались, наверное, члены Нобелевского комитета, - поталантливее и поплодовитее Пастернака: Лев Толстой, Чехов, Крестинский, Куприн, тот же Максим Горький. Но их прокатили, сочли