заключает Чуковский, - я обращался в разные инстанции, но решительно ничего не добился… Я не сомневаюсь, что Вы, при всех Ваших титанически-огромных трудах, незамедлительно примите мудрые меры… С глубоким почтением писатель К.Чуковский»...
Представляете, что предлагала Сталину в мае 1943 года, время отправки письма, эта двуногая гнида-Чуковский - «друг всех советских детей»! Чуковский предлагал - не много и не мало - создать детский ГУЛАГ в СССР, куда следовало бы направлять, по его твёрдому убеждению, даже и проштрафившихся первоклассников!!! имена, фамилии и точные адреса которых он, подонок, подробно указал в послании! Чтобы ещё и русские дети пахали без продыха на таких подлецов как он, - а господа чуковские чтобы при этом барствовали и пенки с праведных русских трудов снимали. Это и была заветная мечта всех российских евреев-большевиков, пропагандистов и творцов Мiровой Революции.
А теперь задумайтесь на секунду, читатель, и представьте, что делали подобные гниды со взрослыми русскими людьми, дорвавшись в Октябре Семнадцатого до власти. И что было бы со страной и народом, если бы Сталин всех их слушал, и садистские советы их выполнял! От России давно бы уже ничего не осталось... Теперь же, повторим, внуки и правнуки чуковских в кровожадной лютости одного Вождя обвиняют, выгораживая своих звероподобных родичей, на него одного переводят стрелки - вешают все ужасы, грехи и кровь переломной советской эпохи, на Генсека Великого. Удобно и просто, не правда ли - Сталина ширмой сделать для кровавых еврейских дел! - и потирать потом руки от удовольствия!
Оттого-то, и это нам надо с вами очень хорошо понимать, к Вождю и такая жгучая ненависть со стороны российских правозащитников и либералов до сих пор происходит. Ибо не будет ненависти - спадёт ширма. И тогда ГОЛАЯ ПРАВДА народу откроется: кто в советское время был кем, и на ком вся кровь и жертвы СОЦИАЛИЗМА…
В.В.Кожинов, из книги которого и была взята цитата, про этот гнусный донос Чуковского с болью и горечью пишет так:
«Во многих нынешних сочинениях о сталинских временах с предельным негодованием говорится о том, что имел место указ, допускавший изоляцию “социально-опасных” детей, начиная с 12-летнего возраста. Но “друг детей” Чуковский не мог примириться с тем, что на свободе остаются “социально-опасные” первоклассники - то есть 7-8-летние!...
Цитируемое послание лишний раз свидетельствует, что разграничение людей 1930-1940-х годов на “сталинских опричников” и “гуманных интеллигентов” не столь легко провести. Ведь Сталин не оправдал выраженных в письме надежд Чуковского, не предпринял предложенных “мер” по созданию детского ГУЛАГа…
Ясно, что для сочинения подобного письма необходимо было вытравить в себе духовные основы русской литературы. И Чуковского, и других авторов этого круга нельзя считать русскими писателями; речь может идти о “революционных”, “интернациональных”, в конце концов, “нигилистических”, но только не о писателях, порождённых тысячелетней Россией…» /Обе цитаты взяты из фундаментального труда В.В.Кожинова «РОССИЯ. Век ХХ», том 1, стр. 407-408/…
Обидно и горько только, даже зло иногда берёт, что во славу этих нелюдей-упырей - багрицких и маршаков, светловых и чуковских - до сих пор красуются памятники по всей стране, улицы и библиотеки, которые либеральные власти “свободной России” сносить и переименовывать не собираются. А И.В.Сталину - ничего!!! Великому вождю и Великому же человеку, благодаря которому Россия тогда и осталась целой, кто эти сатанинские проекты мимо ушей пропускал, или просто демпфировал…
14
Нет, как хотите, но высокородный Пастернак хоть и был одесситом, но до подобной мерзости и низости не опускался, до подмётных писем, - должное ему надо отдать: он был сам на себе помешан. И террор чекистов не славил, и дружбы с обитателями Лубянки категорически не водил - это тоже правда: считался этаким небожителем. И, тем не менее, очень хотел быть для власти своим, быть на первых ролях, на Олимпе искусства. И был таковым до начала 1937 года, успев даже восславить строительство социализма в книге “Второе рождение”… После чего в его жизни начались крутые перемены, связанные со сменой эпох.
В его официальных биографиях про это пишется так: «…уже к середине 1936 года отношение властей к нему меняется - его упрекают не только в “отрешённости от жизни”, но и в “мировоззрении, не соответствующем эпохе”, и безоговорочно требуют тематической и идейной перестройки. Это приводит к первой длительной полосе отчуждения Пастернака от официальной литературы. По мере ослабевающего интереса к советской власти, стихи Пастернака приобретают более личный и трагический оттенок…»
Поясним, в чём тут было дело, развеем либерально-иудейский туман.
Так вот, с Октября Семнадцатого и до начала 1935 года в Советской России было полное торжество идей и дел Мiровой Революции и коммунизма. Это когда дорвавшиеся до Власти местечковые евреи ожесточённо рушили всё старое в нашей стране (“весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…”) и устанавливали свою антирусскую советскую власть, опутывая русский народ интернациональными веригами и путами. Все они, и Пастернак в их числе, были предельно счастливы от подобного процесса порабощения России - и не скрывали этого, не могли и не хотели скрывать.
Напомним ещё разок читателям, для лучшего понимания и усвоения Истории своей страны, что с самодовольным и кичливым торжеством победителя писала местечковая иудейка Аделина Адалис после коллективизации, в 1934 году, когда положение её соплеменников - советских местечковых функционеров - окончательно упрочилось, и власть над покорённой Россией показалась им незыблемой, вечной:
«Мы чувствовали себя сильными, ловкими, красивыми. Был ли это так называемый мелкобуржуазный индивидуализм, актёрская жизнь воображения, “интеллектуальное пиршество” фармацевтов и маклеров? Нет, не был. Наши мечты сбылись. Мы действительно стали “управителями”, “победителями”, “владельцами шестой части земли”...
Однако в 1935 году обстановка внутри страны начала заметно меняться, о чём уже коротко писалось выше: на пороге была Великая Отечественная война. И 18-ть лет господствовавший интернационализм и анти-русизм самым естественным и решительным образом стал уступать место русскому патриотизму и великодержавным настроениям в обществе. Замордованных русских насельников выпускали из тюрем массово в конце 30-х годов и поднимали с колен сначала, а потом - на щит, и далее выводили на передний край боевыми порядками - как главную действующую силу предстоящей кровавой бойни.
С этого времени началось повсеместное и повседневное прославление Великого прошлого родной страны и её легендарных Героев для поднятия народного Духа и настроения, столь необходимых для итоговой победы над стремительно зарождавшимся европейским нацизмом и фашизмом. Певцам-прославителям Революции, каковым и был всегда Пастернак, требовалось или идейно и тематически перестроиться и начать славить вместе со всеми Великую матушку-Русь и её народ героический и двужильный, переходить в стан кондовых патриотов то есть - под крыло Лебедеву-Кумачу, Твардовскому, Исаковскому, Фатьянову, Симонову, Суркову, Ошанину, Долматовскому, Агагову и другим, - или же уходить в тень, на обочину всемирно-исторического процесса, как это всегда и везде делают хитрюги-крысы в тревожные и опасные времена. А это значит: переезжать из Москвы на дачу, с головой зарываться в книги, в переводы в частности, - и как мышкам сидеть и ждать, покуда война победоносно закончится, и привычные и любимые интернационализм и космополитизм на прежнее место вернутся как единственно-правильные идеологические напевы, родные и желанные им.
Это Пастернак и сделал в итоге - от войны и от жизни спрятался в нору, - потому что становиться велико-державником-патриотом, повторим, защитником России от её врагов, пусть даже и на идейно-пропагандистском фронте, он, чистокровный еврей, и не мог, и не хотел, и не был обязан, если уж говорить откровенно и строго. Этому всё его гнилое естество противилось.
Спрятался - и молодец! Туда ему и дорога! - не жалко таких! Потому что всё равно толку от него, как от агитатора-духоборца, не было бы никакого. Ведь он никогда бы не смог написать поистине “золотых строк”, которые во время войны обильно вытекали из-под пера Константина Симонова, к примеру:
«Навеки врублен в память поколений
Тот год в крови, тот снег и та страна,
Которой даже мысль была странна,
Что можно перед кем-то - на колени!!!...»
Или такого прекрасного и духоподъёмного симоновского стихотворения:
Горят города по пути этих полчищ.
Разрушены сёла, потоптана рожь.
И всюду, поспешно и жадно, по-волчьи,
Творят эти люди разбой и грабёж.
Но разве ж то люди? Никто не поверит
При встрече с одетым в мундиры зверьём.
Они и едят не как люди - как звери,
Глотают парную свинину сырьём.
У них и повадки совсем не людские,
Скажите, способен ли кто из людей
Пытать старика на верёвке таская,
Насиловать мать на глазах у детей?
Закапывать жителей мирных живыми,
За то что обличьем с тобой не одно.
Нет! Врёте! Чужое присвоили имя!
Людьми вас никто не считает давно.
Вы чтите войну, и на поприще этом
Такими вас знаем, какие вы есть:
Пристреливать раненых, жечь лазареты,
Да школы бомбить ваших воинов честь?
Узнали мы вас за короткие сроки,
И поняли, что вас на битву ведёт.
Холодных, довольных, тупых и жестоких,
Но смирных и жалких как время придёт.
И ты, что стоишь без ремня предо мною,
Ладонью себя ударяющий в грудь,
Сующий мне карточку сына с женою,
Ты думаешь я тебе верю? Ничуть!!!
Мне видятся женщин с ребятами лица,
Когда вы стреляли на площади в них.
Их кровь на оборванных наспех петлицах,
На потных холодных ладонях твоих.
Покуда ты с теми, кто небо и землю
Хотят у нас взять, свободу и честь,
Покуда ты с ними - ты враг,
И да здравствует кара и месть.
Ты, серый от пепла сожжённых селений,
Над жизнью навесивший тень своих крыл.
Ты думал, что мы поползём на коленях?
Не ужас, - ярость ты в нас пробудил.
Мы будем вас бить всё сильней час от часа:
Штыком и снарядом, ножом и дубьём.
Мы будем вас бить, глушить вас фугасом,
Мы рот вам советской землёю забьём!
И пускай до последнего часа расплаты,
Дня торжества, недалёкого дня,
Мне не дожить как и многим ребятам,
Которые были не хуже меня.
Я долг свой всегда по-солдатски приемлю,
И если уж смерть выбирать нам друзья,
То лучше чем смерть за родимую землю
И выбрать нельзя...
Ни за какие деньги не написал бы лежебока, приспособленец и патологический трус-Пастернак и «Ленинградского апокалипсиса» с его прямо-таки натуралистическими сценами голода и холода блокадного Ленинграда, - чем одарил мать-Россию Даниил Андреев, переживший ту блокаду лично:
«Ночные ветры! Выси чёрные
Над снежным гробом Ленинграда!
Вы - испытанье; в вас награда;
И зорче ордена храню
Ту ночь, когда шаги упорные
Я слил во тьме Ледовой трассы
С угрюмым шагом русской расы,
До глаз закованной в броню».
А вот что писал во время войны Василий Лебедев-Кумач:
«Чьи там фигуры стоят на крышах
В синем мраке московских ночей?
Это на вахту
