недостойными по разным причинам. Хотя их знала и любила вся страна, в мiре их много и охотно читали и издавали. Гениальный Шолохов давно уже стоит на очереди со своим эпическим «Тихим Доном» - шедевром мiровой литературы… А Пастернаку за что давать? - искренне удивлялись эксперты, - если его даже в СССР забыли и не хотят вспоминать! Нет у него ничего значимого и тяжеловесного!...»
18
Словом, члены нобелевского комитета упёрлись в своём непризнании Пастернака, пять раз дружно давали его кандидатуре отвод. Что было делать, как выбираться из ямы?!
И тогда по совету родственников, как это теперь представляется по прошествии лет, Борис Леонидович садится за “толстый” роман, да ещё и с антисоветским душком для пущей важности и остроты сюжета - чтобы сразу “убить трёх зайцев”:
- проигравший войну с советской Россией Запад откровенной антисоветчиной заинтересовать, стать в этом диссидентском деле первопроходцем;
- заткнуть романом рот недоброжелателям;
- но, главное, склонить на свою сторону членов Нобелевского комитета, 5-ть лет подряд упрекавших его в никчёмности, легковесности и бездарности.
С 1950-го по 1955-й год роман, скорее всего, и писался. А может - и менее того. Хотя и сам Пастернак, и его биографы увеличивают срок написания вдвое: с 1945 по 1955 год! Но это - сомнительное утверждение: такой простовато-банальный роман так долго не создаётся, не пишется. В нём нет ничего такого, над чем можно было бы так долго размышлять и мучиться: там всё предельно просто и ясно как в фельетоне или добротном школьном сочинении. А история Гражданской войны там и вовсе написана на удивление пошло и примитивно, по-детски прямо-таки. У профессиональных историков глаза на лоб лезут от пастернаковских “фактов”, “выводов” и “трактовки событий”, и ядрёные матерные слова с языка слетают одно за другим.
«Оторвал бы задницу от дивана и потрудился бы хоть чуть-чуть Борис Леонидович, перед тем как что-то серьёзное начинать писать, - с брезгливостью они теперь заявляют. - Поездил бы по стране скуки ради, по Сибири той же, выяснил, как там всё в Гражданскую происходило в действительности. Ведь в 1940-50 годы по всему Союзу проживала ещё масса людей, кто ту войну хорошо помнили, кто в ней участвовали, наконец!...»
Но ничего этого сибарит-Пастернак не делал, задницы от мягкого переделкинского дивана не отрывал, не планировал даже подобного научно-исследовательского подвига - потому что это вообще не его стиль и не его метод работы: долго и упорно над чем-то корпеть, дотошно выискивать и проверять факты. Он привык всё делать быстро и просто, на бегу и на лету, с показным интеллигентским ухарством и шиком - как гоголевский Хлестаков Иван Александрович. Всё писал от балды или от фонаря, если совсем прямо и грубо, как Бог на душу положит. Потому что саму Жизнь он любил несравненно больше творчества - и категорически не хотел её усложнять, утяжелять работой. Любовницы, кабаки и пьянки, отдых на природе под коньяки, балыки и шашлыки для него были куда важней и ценней, чем правда Истории, чем Проза и Поэзия та же. Он был чистокровный еврей, напомним читателям в который уж раз по счёту, а евреи - они ужасные циники, сладострастники и материалисты: любят только пенки с чужого труда снимать. Они - крыловские “стрекозы”, не “муравьи” из басни.
Поэтому-то всё в пастернаковском романе примитивно, плоско и несерьёзно для серьёзных критиков; всё поделено на чёрное и на белое, на плохих и хороших людей - как в детской сказке.
«Вот получу Нобеля, - вожделенно думал автор, устало кропая главы за главами за дорогим дубовым столом. - Нобель всё спишет!...»
19
Так точно и Солженицын в это же время писал, его последователь и подельник, - легко и быстро, и без затей, и без сомнений, главное. Писал - как шашкой остервенело махал, товарищ, рубил направо и налево вражьи головы как кочаны капусты! Всё кого-то громил и обличал, безумец с пером и бумагой, выводил на чистую воду под видом поиска правды, под маркой “жития не по лжи”. Жил, графоман полупомешанный, по принципу: «Я - идеал человека, небожитель и пророк; я - гуманист, правдоруб и провидец, и Божьей правды глашатай. А все остальные - опарыши, мразь и ничтожества, навоз Истории, мусор, ошибки Создателя, моей жалости и любви не достойные. Потому-то и буду их всех безжалостно обличать и судить, мазать дерьмом и грязью по самые уши: пусть потом отмываются! А я погляжу со стороны, как это у них получится! Ха-ха-ха!!!...»
И тоже, наверное, лукаво думал сам про себя Александр Исаевич (при рождении Исаакович, как и Пастернак): «Вот получу обещанного Нобеля - все и заткнутся! закроют свои поганые рты! Нобель - он всё оправдает и всё затмит, все огрехи и недочёты разом спишет. Кто меня тронет после этого?! кто что-нибудь противное и дурное вякнет?!...»
В предисловии к «Архипелагу…» он, хитрюга, предупредил, страхуясь от критики и поношений: «Опыт художественного исследования». Что означало следующее: буду, дескать, исследовать лагерную тему - но как художник-беллетрист исключительно, а не как историк. То есть, как Бог на душу положит. Соберу, дескать, все известные байки и анекдоты, сплетни и пересуды лагерные в один литературный мешок, как колючей проволокой надёжно скреплённый много-миллионными цифрами жертв и потерь ГУЛАГа, высосанными из пальца (а может и из задницы), - и вывалю на читателя разом. Пусть читатель сидит и разбирается в этом моём дерьме, кайфует и ахает, ошалело гривой трясёт и тирана-Сталина материт нещадно!... А если что и не так, нестыковки или лажа какая выявится, неправда! - я, дескать, не виноват, с меня взятки гладки. Потому что сразу предупредил: «опыт художественного исследования» - сказки то есть!!! Какие ко мне, бородатому беллетристу, претензии-то?!...
И действительно ведь не трогают, претензий не предъявляют критики-иудеи, дотошные до русских писателей и их огрехов и нестыковок, - или делают это очень и очень бережно и полюбовно, как с ребёночком малым с автором лагерной мутоты нянчатся. Странно, да! Хотя у этого полупомешанного графомана-фантаста взор и бред на каждой странице, цифры и даты путаются и меняются от строки к строке как в сломанном калькуляторе! Ни один уважающий себя историк поэтому на бредни Солженицына не ссылается, ни один! Ссылаться на сказочника-Солженицына - моветон в научном мiре!
Но и критиковать Александра Исаевича никто не хочет, себя дурачком выставлять! Или злобным завистником к чужому таланту, славе! - что многократно хуже! Нобелевский лауреат - он велик и могуч, непогрешим и неподсуден априори!!! А лукавая премия сия, придуманная евреями и для евреев, давно уже превратилась в некий ярлык святости, в охранную грамоту будто бы от самого римского папы, выданную автору Ватиканом и становящуюся могучим оберегом для лауреата от любых нападок и поползновений. Сиречь - от любой без-пристрастной критики и поношения!
На то всё было и рассчитано с этим пресловутым “Нобелем” изначально, который выдаётся с первого дня исключительно по рекомендациям Сиона и ЦРУ - как мощнейшее и чудодейственное оружие в идеологической и политической борьбе с любым противником и государством, что смеют вставать на пути у Нового Мiрового Порядка…
--------------------------------------------------------
(*) Как хорошо, в этой связи, что СВЕТЛЫМ РУССКИМ ГЕНИЯМ никакие премии не нужны и не важны, в том числе и Нобелевские. Они все делом, а не интригами и под’ковёрными битвами, не холуйством, унижениями и плутовством доказывают своё природное и творческое величие и свой талант, исключительно гениальными произведениями, с которыми благодарный русский народ рождается и живёт, с которыми и умирает в радости. Кто теперь знает, к примеру, что Льва Толстого в своё время прокатили с “Нобелем”? Единицы! А что он, бунтарь и гордец, от звания “академик Российской Императорской академии” категорически отказался и даже за своё выдвижение правительство не поблагодарил? Единицы, опять-таки! Для простого русского человека он, тульский страстотерпец и правдоруб, и до премии и до академика был Толстым - великим русским писателем, понимай, автором без-смертного патриотического романа «Война и мiр». Таким же великим, родным и желанным он и остался в народном сознании, даже и не получив премии и академического звания, как у многих других, кто и мизинца его не был достоин.
Великими русскими мыслителями и творцами, настоящими кудесниками Слова были при жизни и остаются до сих пор Розанов, Меньшиков и Бунин, Куприн, Крестинский и Горький, Блок, Есенин и Маяковский, Клюев, Шолохов и Твардовский, Смеляков, Заболоцкий и Рубцов, и, безусловно, Кожинов. Из современных – Тальков, Карташова, Левашов и С.Ю.Куняев. Люди, которые ещё долго будут жить в сердцах и умах наших, указывать нам праведный и правильный к Богу путь. И какая нам, в сущности, разница всем - были у них эти поганые премии и академические мантии на плечах или же нет, которые больше смахивают на взятки, на подкуп со стороны сильных мiра сего! Это уже и ребёнку известно и ясно!...
А вот Пастернаку, Солженицыну и Бродскому Нобелевская премия была как воздух нужна! Без неё они ни за что не попали бы в пантеон великих и славных: почвы для этого просто нет у каждого, богатого и качественного творческого материала, ДУШИ. Отсюда - и такая возня и такие интриги с их стороны для её непременного получения. Для них эта премия – как золотая корона на голову или тот же парик, что закрывает пустоту под названием лысину!
Еврейские светочи и кумиры ведь только за счёт высокого социального статуса держатся и живут, и всемогущей рекламы, за счёт почётных академических званий и степеней, международных наград и премий. Для них внешняя сторона Жизни крайне важна и ценна, как и её многочисленные атрибуты! - этому, собственно, и посвящена сия работа.
Для нас же, православных русских людей, самоценно и значимо внутреннее содержание Жизни, её без-корыстность, безденежье, правда и чистота, её глубина бездонная… А что здесь лучше, что хуже? - поди, разбери попробуй и дай рецепт Бытия. Это - две стороны одной и той же медали, как представляется; или два берега одной Реки Леты!!!....
--------------------------------------------------------
А объявленные Пастернаком 10 лет на написание «Доктора Живаго» - это, вероятно, искусственное и сознательное увеличение срока для предания самому себе и своему “без-смертному” произведению, своей нетленке значимости и веса. Так многие второстепенные беллетристы делают: это у них болезнь.
В действительности подобные легковесные романы за год-полтора пишутся такими как Пастернак, которые нигде и никогда не работали, безвылазно на дачах жили в достатке, покое и тишине, где их никто не смел отвлекать или тревожить. При условии, разумеется, если только сидеть и писать, а не с любовницами неделями развлекаться и кувыркаться…
20
Как бы то ни было, но в 1955 году роман в целом был закончен, став, по оценке самого писателя, “вершиной его творчества как прозаика”. Рукопись книги стараниями всё тех же родственников была сразу же переправлена за границу и вышла в свет сначала в Италии в 1957 году, а потом в Голландии и Великобритании, при посредничестве философа и дипломата сэра Исайи Берлина, как теперь утверждается. Раскрутка
