Б.Пастернак - баловень Судьбы или её жертва? Штрихи к портрету

советскими властями и официальной советской литературной средой, отвергнут к печати из-за низкого качества, художественного и историософского, это во-первых; а во-вторых - из-за негативной позиции автора по отношению к Великому Октябрю и к последующим глобальным социально-политическим изменениям в жизни нашей страны.
Секретарь СП СССР Э.Г.Казакевич, прочитав роман, заявил возмущённо и грозно: «Оказывается, судя по роману, Октябрьская революция – недоразумение, и лучше было бы её не делать». Затаённый троцкист Н.С.Хрущёв, ярый революционер по духу и убеждениям, был и вовсе взбешён и рассержен, когда узнал о выходе посредственного в целом романа на Западе. Он гневно заявил на заседании Политбюро, что «даже и свинья не гадит в своё корыто». И, знаете, с Хрущёвым в данном конкретном случае трудно не согласиться… А после того заседания Никита Сергеевич спустил на дерзкого автора всю агитационно-пропагандистскую свору писателей, критиков и журналистов, что работали на всесильный тогда Агитпроп.
«Уже в день присуждения премии (23 октября 1958 года) по инициативе М.А.Суслова Президиум ЦК КПСС принял постановление «О клеветническом романе Б.Пастернака», которое признало решение Нобелевского комитета очередной попыткой втягивания в холодную войну. Присуждение премии привело к травле Пастернака в советской печати, исключению его из Союза писателей СССР, оскорблениям в его адрес со страниц советских газет, на собраниях “трудящихся”…»

22

Перепуганный до смерти Пастернак явно не ожидал такого бурного и негативного поворота событий, не к тому готовился. Писать-то роман он ведь начал ещё при живом и здоровом Сталине, когда Революцию похоронили давным-давно в победившей Гитлера советской стране, если не сказать “на неё плюнули”. И ему показались те “похороны” окончательными и безвозвратными.
Вот и родилась озорная идейка у Бориса Леонидовича самолично забить последний идеологический гвоздь в крышку гроба Мiровой Революции, а роман «Доктор Живаго» сделать этаким символическим берёзовым крестом на её могилу. И если бы Сталин был жив ещё к моменту выхода в свет романа, - как знать, может у всеми забытого переводчика-Пастернака эта его афера с политико-идеологическим и духовным переодеванием и переоценкой ценностей и прокатила бы, попала в цель. Не секрет, что Иосиф Виссарионович последние годы жизни и сам от Революции и пустопорожней коминтерновской риторики отходил всё дальше и дальше - на великодержавно-патриотические рельсы страну и народ сворачивал, на свободный от устаревших догм и лозунгов живой созидательный путь…

Но никто и подумать, и предположить не мог, и Пастернак - в их числе, что скоро к власти в стране придёт оголтелый троцкист Никита Хрущёв - отъявленный жлоб и громила, дубина стоеросовая и головорез, упырь кровожадный и дикий. И разрушительная революционная эпоха Октября Семнадцатого вернётся целой и невредимой. Всепобеждающий Дух Мiровой революции в СССР опять поднимет на щит хрущёвское интернациональное окружение, сделает его фундаментом новой-старой программы партии и главным ориентиром для всей страны. Оно, еврейское окружение Никиты Сергеевича, остервенело примется рушить молодую Советскую Державу, великое сталинское наследие до нуля низводить, патриотизм и любовь к Родине выкорчёвывать; а интернациональную коммунистическую идеологию, наоборот, повсюду распространять и насаждать начнёт агрессивно и яростно; в том числе - и в странах третьего мiра. А власть над умами и душами простых советских людей - о, ужас!!! - захватят по-хрущёвски оголтелые, тупые и злобные шестидесятники - убеждённые и махровые анти-советчики и анти-сталинисты!!!...

23

Сугубому революционеру и волюнтаристу-Хрущёву, у которого один был товарищ по жизни - маузер, - так вот Хрущёву пастернаковские мiровоззренческие, идеологические и литературные свистопляски, переодевания и переобувания в воздухе категорически не понравились, как легко догадаться, откровенное отступничество от коммунистических идеалов и ренегатство. Как и сам скандальный и спорный роман, перечёркивавший всё славное советское революционное прошлое.
Естественно и понятно, что роман запретили к публикации в СССР по его приказу. Самого же борзого и авантюрного автора вызвали куда следует и поговорили по-взрослому и по-мужски серьёзные и суровые дяди - без шуток и прибауток, без сантиментов.
«Ты чего, - спросили строго и недвусмысленно, - Борь, вытворяешь-то? Совсем опух и ошалел от безделья у себя на даче, да? - и решил под старость выпендриться и прославиться, на весь мiр бунтарём-раскольником прогреметь? Мы тебя так прославим, засранца, - мало не покажется. Пожалеешь, что на Божий свет появился, сучонок...»
«Тебе какую роль поручили играть в жизни и литературе, вспомни? - выждав паузу и насквозь прожигая позеленевшего от страха собеседника суровым и хищным взглядом, ещё спросили грозно, вдобавок к первому вопросу. - Певца-прославителя Революции и вождей! Баловня судьбы и везунчика, любимчика женщин и власти! Так ведь?! Так!... А ты куда лезешь, дурья твоя голова? Зачем самовольно меняешь программу, взгляды и риторику с хвалебных на оппозиционные? И этим отбиваешь хлеб у бывшего зека-Солженицына, примериваешь на себя его костюм и маску? Зачем? с какого перепою и перепугу?... Извини, но нам второго Солженицына не надо в СССР - и одного мудака достаточно. Он и один десятерых таких сопляков как ты стоит. Визгу и вони от него немерено, как и чёрной копоти... Так что давай заканчивай, Борь, со своим протестом и своим игрушечным диссидентством, не ломай нам спектакль и сценарий. По-доброму, по-хорошему тебя просим пока. И надеемся на понимание: ты же человек не глупый…»

Борис Леонидович, совсем даже не храброго десятка товарищ, повторим, не бунтарь и не герой по характеру: не Павка Корчагин и не Штирлиц, не генерал Карбышев и не Александр Матросов, тем паче, - перепугался тогда страшно. Понял, что с ним не шутят, не играют в игрушки и не берут на понт, как это обычно дворовые пацаны делают, - и не отстанут от него по добру по здорову. Это было как дважды два ясно. Люди, что с ним беседовали, так просто не отступают и не отстают: играют по-крупному и по-взрослому. Таким человека прибить - что высморкаться. Поэтому, хочешь, не хочешь, но надо начинать славить новую - хрущёвскую власть, как до этого он славил ленинско-сталинскую.
Но сил на дифирамбы и славословия власть предержащим у него уже не осталось, увы: возраст Бориса Леонидовича стремительно приближался к 70-ти… А не славить было нельзя: его бы неправильно поняли серьёзные люди, сочли за непокорного и строптивого бунтаря. Со всеми вытекающими отсюда лично для него печальными, а то и вовсе трагическими последствиями…

24

Престарелого, слабенького и тщедушного Пастернака, оказавшегося в патовой ситуации, охватили смертельная тоска и паника вперемешку с испугом, как это теперь автору данной работы видится и представляется со стороны. Да такие мучительные и глубинные, запредельные или экзистенциальные, как модно теперь говорить, что он год после этого, вероятно, диареей мучился, бедолага, с унитаза переделкинского не слезал - всё про жизнь свою горемычную сидел и думал, наверное, которую он сам же и испоганил сдуру, единственным романом перечеркнул. Да как перечеркнул! - что и самому страшно и тошно стало!... А когда, наконец, окреп животом неудачливый наш герой и поднялся, на свет белый из туалета вышел, - то сил продолжать дальше жить у него уже не осталось, совсем-совсем: самоедство, сомнения и страх за будущее разрушительное дело сделали…

Не имея сил выдерживать оглушительную публичную травлю и мощнейший психологический прессинг, он категорически отказывается в итоге от получения злосчастной премии. А 30 мая 1960 года и вовсе отдаёт Богу душу - умирает на даче в Переделкино, перед смертью успев написать последнее стихотворение «Нобелевская премия», ставшее своеобразной эпитафией на собственную жизнь и смерть:

Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.
Тёмный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Путь отрезан отовсюду.
Будь что будет, всё равно.
Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.
Но и так, почти у гроба,
Верю я, придёт пора -
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.

Скоропостижной смертью - и про это можно твёрдо теперь сказать - он оставил тогда своих изумлённых родственников и кукловодов-благодетелей из ЦРУ с носом. Они-то, чудаки малахольные, мечтали-надеялись слепить из брата и друга крупного советского еврея-диссидента, неустрашимо и мощно порочащего Советский строй, Россию-матушку и Великий Октябрь по рецепту Родиона Раскольникова: «тварь я дрожащая, или право имею?!!!» Да не на того поставили - прогадали, люди, попали в блудняк и убыток. Борис Пастернак слабаком уродился и сибаритом, примитивным приспособленцем и трусом: отказался от премии и от романа, от убеждений последних, антиреволюционных, от потешных и переменчивых принципов - и послал своих тайных кураторов ко всем чертям со всеми их планами и вожделениями. А потом и вовсе “дал дуба”, не пережив скандала.

---------------------------------------------------------
(*) От премии Пастернак публично отказался вроде бы - в том смысле, что не поехал её получать, только-то и всего! Но это не означает ни сколько, что он, хитрец, отказался от денег, а иначе какой же он был бы тогда еврей! Про эту таинственную историю почитатели Бориса Леонидовича и “пастернаковеды” не любят теперь рассказывать и вспоминать из-за её неприглядности - упорно выкидывают и вымарывают из пастернаковской песни слова. Мы же этого делать не станем и скажем честно, что премиальные денежки (в иностранной валюте, между прочим) каким-то чудесным образом опальному Пастернаку всё же доставили: он их все до цента получил, как теперь выясняется… Потом его оборотистые друзья как-то их конвертировали в Москве и уже рублями передавали музе и доверенному лицу Бориса Пастернака Ольге Ивинской.
В СССР за валютные операции полагалась уголовная статья, между прочим, и Ивинская с дочерью были арестованы в 1960 году и получили небольшие сроки - чисто формально, как это теперь представляется, для отвода глаз. Посидели чуть-чуть для вида - и благополучно вышли на волю, имея в загашнике целые мешки денег. Ольга Ивинская после отсидки купила себе шикарную квартиру недалеко от Савёловского вокзала Москвы.
Жена же Пастернака Зинаида Николаевна Нейгауз, как судачат теперь в Интернете, и вовсе требовала от правительства для себя новую машину «Волгу» вместо старой «Победы». «Волгу»!!! - что в те годы была сродни современному 600-му Мерседесу и на которой только одни советские богатеи и ездили! Представляете себе, каков был пастернаковский уровень жизни!... Да и смерть поэта не стала трагедией для его изнеженного и избалованного окружения: денежки у его многочисленных женщин водились - и не малые…
---------------------------------------------------------

Уготованное ему кукловодами место ярого и злобного антисоветчика Солженицын с успехом и быстро занял: этот-то цэрэушников не подвёл, этот был твёрдым,