«Загадочное в произведениях искусства состоит в их незавершенности. … загадками они являются потому, что, будучи незавершенными, «недостроенными», они отрицают то, чем хотят тем не менее быть сами. … Произведения искусства, как бы они ни стремились выглядеть совершенными и законченными, никогда не договариваются до конца, они всегда как бы обрезаны; тот факт, что их значение не выражает их сущности, производит такое впечатление, словно их значение заблокировано».87
Оно, действительно, не достроено, но усеченность его – принципиальное и неотъемлемое свойство любого настоящего произведения искусства. (Будь оно «достроено», оно бы потеряло всю свою художественную ценность и превратилось из эстетического произведения в произведение научное или техническое).
Так что как о неизвестном нам дереве невозможно судить по виду и вкусу его плода, так и о произведении искусства невозможно судить, исходя лишь из его идеи. Для определения сущности произведения важна не столько идея, сколько вся предыстория, приближающая нас к ней, как к виду и вкусу плода приближала история его появления: рост дерева, цветение, опыление, созревание плода. И в этом принципиальная особенность идеи произведения искусства.
Эстетический характер произведения искусства – это прокладывание путей подхода к идее, к смыслу этого произведения. Не зная этих путей, невозможно даже приблизиться к нему. Да к тому же не следует забывать одну принципиальную особенность искусства: прохождение этих путей развивает гибкость, а, следовательно, и продуктивность нашего собственного мышления, поскольку нами нарабатывается навык хождения по неизведанным еще тропам.
Это мы рассматриваем вопрос, каким способом «изображается» эстетическая идея. И этот способ, как видим, в корне отличается от способа «изображения» научно-технической идеи: если последняя может быть выражена в однозначно понимаемом, конкретном смысле, то первая, в силу неопределенности, размытости свойств как объектов исходного комплекса сущих идеи, так и самого искомого сущего, может быть только интерпретирована в самых различных, а порою и противоположных смыслах. И если мы задаемся вопросом, почему научно-технические идеи однозначно понимаемы и выразимы посредством конкретной мысли, а эстетические идеи не обладают таким свойством, то, скорее всего, это зависит от свойств компонентов, из которых состоит идея. Так научные и технические идеи, как правило, состоят из достаточно небольшого количества объектов; и как правило, свойства последних к моменту созревания идеи бывают достаточно изучены не только в качественном, но и в количественном отношении; да к тому же, возможные взаимосвязи между объектами бывают так же более или менее прозрачны. И для образования идеи необходимо либо обнаружить нужное свойство и использовать его в определенных нами взаимосвязях с другими знакомыми нам объектами, либо изобрести (обнаружить) какую-то совершенно новую взаимосвязь между этими объектами. И такие идеи, будучи «схваченными», достаточно просто доводятся до логического конца, становясь конкретной мыслью, которая может найти практическое применение, благодаря своей ценности в какой-либо сфере материальной действительности.
Другое дело эстетическая идея. Во-первых, в ней может быть задействовано достаточно много объектов, между которыми можно было бы образовать самые разнообразные и вполне определенные взаимосвязи. А как мы знаем, чем из большего числа значимых объектов состоит та или иная система, тем большей неопределенностью она может обладать. Во-вторых, свойства объектов, входящих в эстетическую идею, нами плохо различимы в силу размытости, многозначности самих объектов, что делает саму идею еще более неопределенной. Так, например, можем ли мы более или менее определенно сказать, какие объекты являются составными частями идей возвышенности, вкуса, предустановленной гармонии, бренности жизни и т. д., и какие именно свойства этих объектов вступают во взаимосвязи с другими объектами. Сказать сходу мы это, конечно, не можем – слишком все неопределенно: и количество объектов, и конкретные их свойства, а тем более, взаимосвязи между последними. Да к тому же – и это уже, в-третьих – идея произведения искусства имеет содержание, как правило, облеченное в символическую форму, которая не может быть интерпретирована однозначным образом.
Вот эта неопределенность препятствует тому, чтобы наш интеллект «увидел» эту идею, подверг ее логической обработке и довел до мысленного образования, всеми понимаемого в своей конкретике, как это мы делаем в случае «схватывания» научных или технических идей. Символы неопределенны, многозначны, размыты, и наше сознание в принципе не в состоянии «зацепиться» за что-то конкретное и зафиксировать свое внимание на чем-то однозначно-понимаемом. То есть оно не может понять идею, поскольку понять это, прежде всего, означает не только «схватить» смысл идеи, но и раскрыть его до вполне определенной и понятной сознанию мысли. И понятной настолько, что оно (сознание, логика) может сформировать эту мысль и сформулировать ее на уровне тех знаков и символов, которые всеми однозначно понимаемы. Символы же искусства, хотя и дают нам повод для интерпретации смысла идеи, но они не дают нам основания остановиться на каком-либо одном варианте. Таким образом, уровень, на котором может быть выражена и воспринята идея – логический или символический – в конечном счете, определяет уровень, на котором она понимается («понимается»): сознательный или бессознательный.
И наше счастье в том, что большинство так называемых эстетических идей сводится к идеям общественно-нравственным, которые более знакомы и более понятны нам, благодаря тому, что мы чаще с ними соприкасаемся в нашей духовной и материальной практике. Причем, следует заметить, что, если искусство театральное, живописи, скульптуры, художественных произведений и т. д. мы еще можем отнести к общественно-нравственной сфере, то такие направления искусства как поэзия и музыка более тяготеют к чисто эстетической сфере или даже метафизической. Отсюда все те неодолимые трудности, которые возникают в процессе анализа и интерпретации поэтических и музыкальных произведений.
Так что наука и техника допускают идеи, в которых реализуется один конкретный и однозначно подтверждаемый результат; общественно-нравственные идеи допускают промежуточное или двойственное решение (то ли да, то ли нет, то ли хорошо, то ли плохо, то ли добро, то ли зло) какой-либо проблемы; эстетические идеи допускают множественность и неопределенность (вернее, множественность от неопределенности) интерпретаций или решений. Вот почему научные и технические идеи внедряются в практику жизни, общественно-нравственные внедряются с большим трудом, а эстетические идеи произведений искусства, казалось бы, находятся далеко от того, чтобы их можно было к чему-либо применить. Но искусство, кстати сказать, к этому вряд ли предназначено. У него совсем иные и более важные задачи. Перечислим хотя бы некоторые из них вместе с теми, которые мы уже изложили ранее.
Итак, искусство способно:
- быть сопроводителем и презентатором нравственных проблем (идей);
- стимулировать и развивать нашу способность продуктивно мыслить во всех сферах нашей деятельности (технической, научной, философской, художественной и т. д.);
- быть тем, в чем находят разрешение и удовлетворение наши природные дарования, то есть быть резервуаром создания и накопления ценностей: научно-технических, нравственных, эстетических, метафизических и т. д.;
- соединять нас с накопленной Культурой и демонстрировать ее ценности;
- показывать нам наше собственное лицо, то есть быть зеркалом (отображением) того, что мы сами собой представляем во всем нашем многообразии;
- осуществлять катарсическое воздействие на нашу психику;
- быть причастным к постановке и разрешению как метафизических, так и эстетических задач (Бытие, сущее, Истина, красота, гармония, вкус и т. д.).
Из одного только этого перечисления мы видим, сколь широк ареал тех областей нашей жизни, к которым причастно искусство. Это и наука с техникой, и нравственность с психологией, и познание с самопознанием, и творчество с метафизикой и мн. др. Так что в связи с тем, что искусство проникает во все сферы деятельности человека и при этом выполняет в каждой из них какую-то вполне определенную и крайне необходимую функцию, вполне можно согласиться с совсем недавно возникшим мнением эстетиков, высказанным философом Инишевым И. Н.:
«Как бы то ни было, практически все современные эстетики констатируют завершение эпохи философии искусства и начало эпохи философии «аистетики», в которой эстетическое не ограничено сферой искусства»88.
Что же касается конкретного вопроса применительности эстетического способа проявления и представления нравственных проблем к усвоению и воплощению в нашу жизнь нравственных ценностей, то здесь следует сказать следующее. Конечно, нравственную идею можно сформулировать в виде какого-либо дидактического наставления, христианской заповеди или, положим, кантовского императива:
«….поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом»89.
Но вопрос-то в том, можно ли их претворить в жизнь, как мы претворяем в жизнь научные и технические идеи. Вот здесь у нас большие сомнения и трудности. А потому, поскольку нравственная проблема, как мы указали выше, не может быть ни обозначена, ни тем более разрешена научным или техническим способом, то она выявляется и выделяется способом эстетическим, тем способом, которым в наиболее привлекательном виде эта проблема может быть обозначена. А выявление и обозначение проблемы – это уже путь, если и не к некоторому ее разрешению, то хотя бы к напоминанию о том, что она по-прежнему остается насущной для нашего сообщества.
И эффективность усвоения нравственных представлений, скорее всего, в сильной степени будет зависеть от затронутости наших чувств. Именно к этому и призван эстетический способ отображения нравственных коллизий. А чем прочнее нами усвоены (нам привиты) нравственные представления, тем больше вероятность воплощения их в жизнь, поскольку нашими конкретными поступками более всего руководят чувства, а не разум. Вот так, окольным путем, ненавязчиво, в обход малоэффективной, а потому и бесполезной дидактике (нравоучительству) происходит как высвечивание нравственных проблем, так и «подталкивание» нас к свершению нравственных поступков (или отвращения от свершения поступков безнравственных).
А теперь, учитывая ранее нами сказанное как о сущностном свойстве искомого сущего, так и о свойствах остальных фигурантов (объектов) идеи, мы уже можем сделать один достаточно определенный и важный для нас вывод: последовательность системы объективных идей научно-технических, общественно-нравственных и
