приходилось брать его в руки. Вес ружья 3,7 кило; винтовка удобная, скорострельная, вот только патроны к ней исключительно трофейные, поэтому много с этим оружием не навоюешь.
Пока Димка чистил винтовки, а старшина Дубинин наблюдал над его работой, представитель ставки ВГК и одновременно командующий войсками Воронежского фронта генерал Николай Фёдорович Ватутин изучал Директиву Ставки ВГК № 170489. Директивой предписывалось не позднее утра 11 июля 1942 года нанести решительный удар между рекой Дон и рекой Воронеж из района Севрюковки, Рамони на юг, в направлении на Подгорное, Малышево, с задачей в течение 11 и 12 июля совершенно очистить восточный берег реки Дон в районе Подклетное, Семилуки, Малышево, Воронеж и всё пространство между рекой Дон и рекой Воронеж от противника. Прочно закрепиться, перейти в наступление, очистить от противника междуречье рек Дон и Воронеж, обеспечив за собой переправы через реки.
Ставка устанавливала жёсткие и нереальные сроки. Только 16 июля 1942 года на 390-й день войны, выполняя Директиву Ставки ВГК, части сороковой армии начали активные наступательные действия по очистке правого берега реки Воронеж в районе Шилово. А ранее, с десятого по шестнадцатое июля Войска Воронежского фронта продолжали вести бои в самом городе Воронеже и его окрестностях. Войска же Юго-Западного фронта с тяжелыми арьергардными боями отходили за Дон. Бои в районе Воронежа велись в этот период с всё возрастающим ожесточением. Вермахт уже сам не справлялся с Красной Армией на Воронежском фронте, поэтому, не от хорошей жизни, бросил в бой венгерские и итальянские войска, а те вскоре жидко обгадились. Особенно отличились венгры: вместо того, чтобы воевать они занялись террором местного населения, перещеголяв в жестокости даже вермахт. В издевательствах над населением они весьма преуспели – это же не с Красной Армией воевать. В конце концов, из-за своей патологической жестокости, венгры здорово поплатились, вынудив бойцов Красной Армии не брать уродов в плен. В результате, практически вся венгерская армия утилизировалась под Воронежем.
Система посчитала, что бой кончился, поэтому разразилась выдачей плюшек. Димка получил квитанцию, в которой подробно указывалась его результативность, и разъяснялось, почему он получил девять баллов прогресса. За двух убитых пулемётчиков и одного обычного вражеского стрелка Система отвалила пять баллов, а за шестерых раненых врагов многим меньше. Девять баллов прогресса принесли Димке увеличение стопроцентного радиуса поражения врагов с 200 метров до 209 метров. Это замечательно. Приятно узнать, что теперь Димка мог на себе таскать не 30 килограмм, а целых 30 килограмм и пятьсот грамм. Больше плюшек Система не отвалила, посчитав, что и так сойдёт. Даже оздоровительных таблеток не дала. Пришлось Димке на вражеском трупе искать аптечку. Однако, труп врага не одарил аптечкой, так как у немцев с этим делом обстояло только чуть лучше, чем у бойцов Красной Армии. У них тоже считалось, что первую помощь раненым должны оказывать санитары. Кроме одного перевязочного пакета и мази от ожогов Димка ничего толкового из медицины не добыл. Кстати о толковом. Что-то бледность старшины стала беспокоить Димку. Как бы воин совсем не расклеился и не вышел из строя. Вон как старшина закатывает глаза и норовит в обморок отправиться. Здорово ему по голове прилетело; начнём сейчас лечить воина специальными средствами.
- Старшина, жуй таблетку, - стал совать таблетку в рот Дубинину Димка. Тот вяло отмахивался:
- Это от чего?
- Это от головы, ага, - уверял Димка недоверчивого служаку. – Передовая советская медицина.
- Поможет? – сомневался старшина, что советская медицина передовая. Ему совсем не улыбалось глотать таблетки, полученные от психа. Добыл окаянный, значит, их в своём дурдоме, теперь раздаёт. Конечно, от головы. От чего ещё там дают порошки, не от жопы же.
- Глотай, - настаивал игрок, - Гадом буду, поможет. Как египетский конь прыгать будешь.
Димка, чуть ли не насильно, скормил старшине белую таблетку номер один, велев Системе лечить пациенту голову, а не руку.
Системе всё равно, что и кому лечить, если игрок решил потратить бонусную таблетку. Через десять секунд Дубинин почувствовал резкое облегчение: голова перестала болеть, исчезло головокружение, и пришла ясность мышления. С ясностью разума пришла мысль, что этот окаянный псих накормил старшину лютой дурью из психушки. Так можно и присесть на марафет. Нет, надо помалкивать, что псих накормил старшину своими таблетками, а то коллектив осудит.
Если к старшине Дубинину пришла ясность мышления, то к оберлейтенанту Зигмунду Пфайфферу - командиру стрелковой роты вермахта, взвод которой вернулся из разведки боем, наоборот, пришло понимание, что мозг надо конкретно затуманить. Для этой цели отлично подходил шнапс и дрянной русский samogon, конфискованный у местных. Под шнапс и samogon легче пишется рапорт вышестоящему командованию, особенно в плане потерь роты. Провели разведку боем: семеро стрелков шутце убито, шестнадцать ранено, в том числе сильно ранен в голову лейтенант Людвиг Зауэр, которого хотели с взвода поставить на роту. Теперь неизвестно – поправится лейтенант или станет инвалидом. Из убитых стрелков ротному командиру особенно жалко обершутце Вернера Энгеля. Хороший солдат этот Энгель. Был. Но погиб под этим проклятым Воронежем. Раненых камрадов солдаты смогли эвакуировать под прикрытием дымов, а трупы пока остались на поле боя. Придётся ночью посылать рядовых шутце доставать своих мёртвых камрадов, а техникам эвакуировать подбитый броневик. Хорошо хоть, что после выхода из строя лейтенанта Зауэра, командование на себя взял опытный штабфельтфебель Рупперт Кюн. Унтер-офицер Кюн доложил, что большевики сегодня дрались, как черти, и их в траншеях засело минимум тридцать-сорок человек. Особенно отличились их снайпера и пулемётчики.
Приняв ещё стакан напитка под названием samogon, и отметив, что samogon не такой уж и плохой напиток, оберлейтенант написал в рапорте, что выявлены позиции большевиков в количестве трёхсот…нет, до пяти сотен человек, причём поголовно фанатики; все, как один, морально отпетые личности, беззаветно преданные своему фюреру Сталину. Иначе чем объяснить наши потери личного состава. Подумав, Пфайффер усилил в рапорте геройские действия лейтенанта Зауэра, который лично убил около двадцати большевистских фанатиков. А всего противник бесславно потерял убитыми восемьдесят…нет, сто двадцать человек. Чего большевиков жалеть? Хотя samogon у них получается хороший – туманит мозги и отвлекает от мыслей о будущем, которое, судя по всему, скоро совсем швах. Samogon великий утешитель, он же великий разрушитель и соблазнитель. С русским samogon надо кончать, а то он потихоньку начинает овладевать сознанием и проводит агитацию в свою сторону. С каждым стаканом всё сильнее тянет вступить в их большевистскую партию… Вместо того, чтобы затуманить мозги, русский национальный напиток заставил думать: в первую очередь, о нынешнем скверном положении вермахта под Воронежем. Да что там скверном! В этой дремучей России вермахт только смерть свою найдёт, но никак не победу. Результат последних боёв для вермахта, говоря обтекаемо, несколько «специфический». Уйма погибших германских солдат только за один сегодняшний день - чертовски плохая примета. Приметы – приметами, но рапорт начальству писать надо. Оберлейтенант Пфайффер решил, как всегда, творчески применить метод написания рапортов, присущий вермахту, а именно, всё плохое делить на два, а всё хорошее умножать на десять. Добавить что ли, что мы сожгли пару танков и сбили самолёт? Нет, с самолётом намечается перебор, а два сгоревших большевистских танка смотрятся в рапорте красиво.
Samogon, помогавший в написании рапорта, благосклонно соглашался с оберлейтенантом, что два сгоревших дотла танка противника, это яркое украшение рапорта, и этот факт стóит отразить в рапорте. Гадом буду – шептал samogon – начальству понравится. Ещё надо непременно отметить для начальства, советовал samogon, что солдаты вермахта вкуривают без перекуров, но «гранаты у нас не той системы» и «тачку - надо на прокачку». Вот поэтому у нас такие потери.
Оберлейтенант Пфайффер, под диктовку samogon, старательно записывал умные слова непрошенного советника до тех пор, пока его не осенило вдуматься в смысл того, что он пишет. Что означает совет «тачку - надо на прокачку»? Пфайффер покосился на бутылку с русским напитком. В бутылке ещё на два пальца имелось жидкости, которая как бы намекала, что её непременно надо выпить, и тогда мы совместными усилиями напишем грандиозный рапорт.
Не надо усугублять – грозно нахмурил брови оберлейтенант. Про тачки и прокачки писать не стану, но напиток допью. И он решительно опрокинул в себя остаток напитка. Вместо закуски почесал нос.
Когда начало слегка смеркаться, старшина почувствовал себя несколько лучше. Не только голова перестала болеть от таблетки малолетнего алкоголика, но и в руке боль поутихла. Как стемнеет, надо скрытно пробираться в основную траншею, надеясь, что немецкий дежурный пулемётчик прозевает перемещение противника. Дубинин только удивлялся действиям своего собрата по несчастью: тот не сидел на месте, а постоянно, что-то делал. Почистив оружие, пацан аккуратно сложил в трофейный ранец добытое имущество и начал начищать сапоги, снятые с немца. Старшина благосклонно отнёсся к тому, что боец не сидит без дела, а постоянно занят чем-то полезным. Вот только у убитого немца не нашлись свежие портянки, пришлось старшине пожертвовать парню свои запасные чистые портянки, которые он носил в своём ранце. Старшина решил, что хорошего бойца надо как-то поощрить. Кроме того, старшина хотел устроить пацану своеобразный экзамен: проверить, так сказать, сельский он житель, как написано в его бумагах, или городской. Боец с удивлением покрутил портянки перед своим носом. Видно, что он впервые видит этот предмет и не знает, как ими пользоваться. Или…он псих, у которого проблемы с памятью. Старшина чуть усмехнулся в усы: сейчас покажу парнишке, как портянками пользоваться, а потом спрошу, почему он ничего не знает о портянках. Пора разъяснить этого приблудного фрукта. Но, к изумлению старшины, парень ловко и быстро накрутил ткань на ноги и обулся в трофейные сапоги. Значит, всё верно – парнишка сельский житель, типа деревенский дурачок. Однако, о портянках знает.
Вдруг со стороны наших траншей что-то зашуршало. Старшина встрепенулся и выхватил наган, но быстро засунул его обратно в поясную кобуру, когда увидел, что к ним в укрытие скатился ефрейтор Мойша Цак. Молодой напарник на ввалившегося бойца внимания не обратил, а продолжал ковыряться со своими трофеями. Вот, что значит ненормальный: он думает, что если с нашей стороны кто-то появился, то это всегда друг. Старшина не мог и подумать, что Димка давно засёк движение в их направление человека с зелёной аурой. Если это наш воин, то чего, спрашивается, суетиться? Правда, на лице этого бойца
