– Не переживайте так! Всё образуется! Но лучше бы вам сразу съездить в Уфу. Там живет удивительный старик. Когда-то он у нас работал, потому я его и запомнила. Замечательный чуткий человек и удивительный доктор! Но неожиданно уволился и уехал, и говорят, больше не работает, но всем помогает какими-то собственными рецептами. Из трав, которые сам собирает и сам готовит таинственные отвары! Только адреса я не знаю! – чем насторожила нас еще больше.
Дома мы самостоятельно покопались в коротенькой выписке из истории твоей болезни, оказавшейся в наших руках, но буквально ничего не поняли. Лишь глаз резануло незнакомое и непонятное слово Cito, подчеркнутое красным карандашом.
Ох уж это цито!
Мы с тобой сходили в поликлинику. Не по месту жительства, как надлежало, а в свою, в родное НПО. Но даже там, где мы обычно появлялись лишь для плановых осмотров, на которые нас загоняли чуть ли не силком, поведение персонала показалось странным. Особенно, когда ты вышла из кабинета женщины-гинеколога, которая тебя, как оказалось, даже осматривать не стала, зато долго-долго изучала коротенькую выписку из истории болезни, а затем пробежала мимо меня, тоскующего в коридоре, чтобы еще минут двадцать о чём-то проболтать с заместителем главврача, в кабинете которого она скрылась.
Все вокруг оказывались чрезвычайно занятыми неотложными делами. Все шарахались от нас, словно от прокаженных, не отвечая на наши тревоги или делая это чересчур путанно. Меня такое отношение стало даже раздражать, всё-таки я не самый последний человек в своем НПО, чтобы вот так бесцеремонно нас всюду отталкивать, не уделяя должного внимания! Ты недоуменно поглядывала на меня и, посмеиваясь, ехидничала:
– Ну и кто обещал, будто в нашей поликлинике всё решат быстро, вежливо и крайне заинтересованно? Мол, это же не какая-то районная здравница! Как видишь, везде одно и то же!
Это не нуждалось в опровержении. Но еще более непонятным для меня, о чем до поры я тебе не сообщал, опасаясь вновь растревожить, стало полное отсутствие сколь-нибудь организованного врачами послеоперационного ухода, наставлений, лекарств, привычных назойливых требований соблюдать режим (которые обычно всеми пропускаются мимо ушей) и прочего, что тянется за всякой хирургической операцией.
Помню, уж как меня самого донимали врачи после простенькой операции по поводу банального аппендицита! «И то нельзя, и это невозможно! И с этим надо погодить!» Но почему же теперь, после всего того, что мы с тобой пережили за те страшные дни, всё происходит наоборот? Именно потому я стал догадываться, что до сих пор не понимал чего-то очень важного. И совсем не представлял, за что же следует потянуть сей клубок медицинских странностей и загадок, загоняющих нас в угол!
День, кажется, на третий мне на домашний телефон позвонил главный инженер, мой непосредственный начальник. К слову будет сказано, порядочный и интереснейший человек, и толковейший специалист, достойнейший всякого уважения, но об этом как-нибудь потом. Вот смысл его обращения ко мне, начавшегося с ироничной усмешки:
– Здравствуй, Сергей Петрович! Тебе что же, вдали от работы никак не отдыхается? – он засмеялся, не давая мне ответить. – Говорил же тебе, учись отдыхать на работе! Например, у наших славных девчат! Им ведь, что работать, что отдыхать! Они и тебя по приезду из санатория сразу обнаружили… Вот, судачат теперь, будто ты без их разрешения женился! И даже доложили мне, на ком! Если это правда, то я искренне за тебя рад! Обоих вас от души поздравляю! На мой взгляд, она просто самая чудесная девушка! Замечательная! Чистое золото! Да и с налогом за бездетность давно пора тебе кончать! Свадьбу-то ты намерен проводить или заиграешь?
– Станислав Николаевич! Кое-что верно! Но мы до сих пор и заявления-то не подали, всё как-то не выходит! – удалось вставить мне. – Но между нами действительно всё решено и будет исполнено моей твёрдой рукой! Широко и весело! Уже, считай, что тебя пригласили. Конечно же, вместе с супругой!
– Рад это слышать! А я уж думал, придется в узком кругу – ты же у нас шумных мероприятий всегда избегал. Ну, да ладно, еще раз поздравляю вас от души! Ах, да! Ещё один вопросик остался: тут меня из общежития женского разыскали… Вернее, они тебя разыскивали… А еще точнее, твою Светлану. Говорят, что ей в поликлинику районную надо зайти поскорее, отметиться, что ли? Сам разберешься! Вот и всё! Отдыхай! Ведь у вас еще дней десять осталось, так? Если помощь понадобится, ты на себя всё не замыкай! Мы во всём поможем! – проявил он свойственную ему заботу о подчиненных.
Глава 8
Из поликлиники, куда мы направились, конечно же, вдвоём, чтобы не расставаться ни на минутку, ты вышла в подавленном недоумении:
– Вот… Они меня на какой-то учет поставили… Теперь, сказали они, мне надо в онкологический диспансер… – твои губы дрогнули, но ты справилась. – Они что там, с ума все посходили? Мне уже операцию сделали… И в больнице не предупреждали, что потом куда-то надо... Опять напутали, что ли! Или им из санатория что-то переслали, вот в поликлинике и отрабатывают, а мне-то оно зачем? Ну их, Серёжка! Никуда не пойдем! Ерунда какая-то! Только отпуск на них истратили напрасно! И без моря остались!
Но ведь на учет нас всё же поставили, старался понять причину этого я. И даже убедили сделать внутреннюю радиотерапию. Для тебя, я помню, это было крайне мучительно физически, да и продолжалось очень долго. На несколько дней ты оказалась оторванной от меня и от жизни этим жутким медучреждением.
Но самое главное и отвратительное вершилось в нем самом. Нас взяли в такой оборот, что не на шутку встревожили своей основательностью и обоих окончательно лишили покоя. Сразу создалось впечатление, будто вырваться из этой больницы и из этой ситуации, столь угрожающей нам, но совершенно непонятной, когда нам всё окончательно надоест, просто так не получится. Иначе говоря, мы потеряли свободу принятия решений и свободу действий, что было воспринято нами, если не трагически, то крайне болезненно.
С тех пор мы стали постоянно бояться чего-то жуткого, приближающегося к нам незаметно, и этот страх лег тяжелым камнем на наши души, вернее, на нашу общую, как мы ее теперь воспринимали, душу. Страх принялся давить на тебя днем и ночью, а потом, в равной степени, и на меня, не позволяя заниматься ничем насущным.
Мы совсем забыли, что еще пребываем в отпуске, который по сути своей стал нашим медовым месяцем. Пусть мы свои отношения пока официально и не оформили, но собирались сделать это в ближайшее время, и тогда сами уже чувствовали бы себя полноценными и счастливейшими супругами, если бы вся эта больничная кутерьма не заставила нас совсем забыть о предстоящем торжестве.
В вопросах лечения ты оказалась не такой уж покладистой, что отмечали в разговорах со мной и некоторые врачи, имевшие, как я полагал, намерение через меня воздействовать на тебя. Ты постоянно возмущалась:
– Что вы со мной делаете? Зачем это? Какой мне поставили диагноз, ведь меня уже прооперировали. Почему не отвечаете на мои вопросы? Зачем мне ваша химиотерапия? Вы объясните мне толком, что происходит? Я к вам в качестве подопытного кролика направлена, что ли? Почему от меня всё скрываете? Зачем я вам понадобилась? Вы же мне, вот это уж точно, совсем не нужны! Я отказываюсь вам подчиняться! Перестаньте же меня мучить немедленно! Либо объясните, что происходит, либо выписывайте! Я сейчас же ухожу!
А когда тебе, один на один, в достаточно щадящих выражениях стали объяснять, что именно происходит с тобой, что ты не совсем здорова, что тебе обязательно требуется специальное и срочное лечение, ты вызывающе смеялась, и утверждала, будто они опять всё напутали и теперь напрасно тебе делают какие-то ненужные и мучительные процедуры.
Ты требовала, чтобы они переделали все снимки и все анализы, заново сделали эту самую биопсию, потому что они сами всё перепутали и теперь боятся в этом сознаться. Потому здесь тебя не лечат, а калечат, опираясь на историю болезни совершенно другой несчастной женщины! Просто надо всё заново проверить, и тогда справедливость восстановится! Зачем же мучить людей, зачем их так расстраивать, даже пугать, если вы сами ни в чём не уверены!
Я был у тебя, был в том жутком по своей сути диспансере, всякий божий день. Я сидел в ожидании там, где только допускалось: немного в приемной, немного во внутреннем дворике, куда меня пускали в порядке исключения, немного с тобой в палате. Остальное время я слонялся где-то рядом с больницей, поскольку мне всё же требовалось чем-то питаться, чем-то занимать свои мозги, а еще вернее, изгонять из них самые скверные предчувствия, которые меня всё плотнее обволакивали. В общем, я был не я и только на ночь уходил в нашу общую, но полупустую берлогу. Я уже плохо соображал и совсем не понимал, что с нами будет дальше.
Несмотря на это, я знал несколько больше, нежели ты, поскольку однажды, когда я, распаляясь от полной неопределенности нашего положения, категорично потребовал, чтобы лечащий врач или кто у них там еще в наличии, рассказали мне начистоту, что, в конце концов, происходит с моей супругой, меня поставили в известность.
Видимо, та милая женщина в белом халатике, приятной наружности и вполне доброжелательно ко мне настроенная, не первый раз брала на себя тяжелую миссию, буквально разрушающую на ее глазах не только представление людей об их предстоящей жизни, но и саму эту жизнь. Может, она и сама от этого страдала, особенно в таком раздирающем душу случае, каким оказался наш. Да и кто не будет потрясён, если на его глазах разыгрывается трагедия совсем молодой и внешне цветущей женщины, которой необходимо помочь, весьма хочется помочь, но сделать это практически невозможно?
Говорить об этом со мной, а не с тобой, врачу, пожалуй, было легче – всё же предстоящая трагедия не касалась меня, как говорится, напрямую. Да, для меня это, безусловно, тоже была настоящая трагедия, но происходящая с самым дорогим мне человеком, а не со мной лично. Может, врач считала, будто от этого мне должно быть легче. Или она возлагала надежду на мои волевые мужские качества? Уж не знаю! Но тогда мне казалось, будто она во всём ошибается. И, чем серьезнее она поставит вопрос, тем больше она заинтересована в решении того, что нас, почти наверняка, не касается вообще.
Но ее первый же вопрос сорвал завесу неизвестности, как-то защищавшую мою психику от трагической перспективы:
– Вам приходилось встречаться с тем, что называется саркомой? Вы знаете, что это такое?
Я стал мяться:
[justify]– Как вам сказать? Близких, как будто, миновало. А я, вроде бы, представляю… Но если
