выпуклостях и стальных цилиндриках, вероятно, это гильзы – мелькнуло в голове, - их тут так много. Стал вытаскивать правую руку, стремясь освободить ремень и подтащить за него к себе винтовку, чуть поднялся на локте и тут увидел, что по земле, под правой полой шинели, расплывается темная густая кровь и сразу ощутил, как боль сверлом входит в правое бедро. Правая рука подсеклась, и он снова навалился на нее телом. Стараясь заглушить резкую боль, инстинктивно сжался в комок, потянул ногу к себе. Нога не слушалась, была как чужая, похожая на тяжелое бревно, которое надо было непременно волочить. Впереди гремело, ухало, он еще раз потянул ногу к себе, нужно было отпустить ремень винтовки и попытаться за штанину правой рукой подтянуть ногу. Не получалось, попытался сделать то же самое левой, но не хватало силы. Решил подтянуть к себе оружие, и освобожденной рукой все-таки подтянуть ногу и посмотреть на рану. Под полой шинели стало мокро, боль стала бить толчками, иногда казалось, что сейчас она пройдет, но боль наваливалась с новой силой. Казалось, что в ноге образовалась дыра, оттуда исходит что-то тянущее, нестерпимое.
Санинструктор Касимов на бегу увидел, как впереди справа, метрах в ста от него, упал на колени, затем на правый бок и перевернулся ротный, разбросав руки. Сомнений не было – убит. Но Касимов бросился к упавшему, приложил ухо к груди, схватил безжизненно висевшую кисть, хотя краем глаза уже видел красное пятно выходного отверстия на груди. Снайпер стрелял в спину наступавшим.
Махнув рукой подбежавшему младшему сержанту Акимовой, чтобы та вызывала санитаров, Касимов впереди заметил, как какой-то боец, на ходу, потерял равновесие и завалился на правый бок. Тело бойца немного дергалось.
- Тоже убит, - решил Касимов, но упавший боец явно подавал признаки жизни, видно было, что он пытается изменить свое положение.
Касимов побежал к бойцу, но откуда-то спереди, с другого берега, сильными толчками, прессуя воздух, заработал крупнокалиберный пулемет, и Касимов не смог сразу подобраться к раненому.
А раненый, - теперь Касимов явно это видел - продолжал шевелиться.
-Успеть! – стучало в голове Касимова, - если не в живот, а при ранении в живот боец, скорее всего, не смог бы так завалиться набок, можно перевязать и спасти. Вокруг, казалось, гремел сам воздух, начиненный смертоносным железом.
Снова бросок вперед, пулемет уже не работал.
В госпитале Коля оказался в палате, где среди других раненных лежало несколько морячков. Один, совсем молоденький, через койку от Касимова, с перевязанной головой, - осколок задел голову – особенно запомнился. У него было еще ранение плеча и спины. Но морячок улыбался одними губами, просил курить. И двое других – оказалось из той же Дунайской флотилии, - они вместе с морячком были единственными, кто остался в живых после десанта на мост, - вставляли ему в губы зажженную сигарету, из-за чего страшно ругался военврач.
Морячку зашивали раны суровыми нитками, а наркоз его не брал, пришлось наливать целый стакан спирта – запах мгновенно разнесся по палатам.
К морякам приходил кавторанг, на синем кителе два Ордена Красного знамени, Красная звезда. Ординарец кавторанга положил на тумбочку рядом с израненным морячком плитку немецкого шоколада, лимоны, яблоки. Досталось по кусочку всем в палате.
А имени морячка Коля не запомнил, кажется, приятели называли его Жоркой.
Через два года младший лейтенант Николай Сухарев, служивший в столице, в увольнительную пошел в «Художественный» смотреть первую серию «Молодой гвардии».
И каково же было его изумление, когда через десять минут после начала фильма он увидел на экране в роли одного из молодогвардейцев того самого морячка – только он теперь был в лихо заломленной кепке, из-под которой выбивался русый чуб.
А потом Николай Степанович уже смотрел все фильмы, в которых играл прославленный артист: и «Адмирала Ушакова», и «Жестокость», и «Они были первыми» и, конечно, «Офицеров», в которых он и увидел в одной сцене два отверстия в спине от тех самых ран, и чуть не закричал, потому что ему показалось, что зал наполнился едким запахом спирта.
Был Николай Степанович прямолинеен, строг, любил дисциплину и точность в ответах, голос имел зычный – командирский, на праздники надевал парадный китель, украсившийся после войны еще несколькими юбилейными медалями.
Глава 38
Виталий Симаков
Из глубины воздушного океана вынырнул мощный, покрашенный в защитный цвет, двухмоторный самолет, похожий на сильную хищную рыбу, весь облитый струями воздуха, с распластанными крыльями. Закругленный фонарь кабины штурмана устремлен вперед, за кабиной видна башенная турель со стволом пулемета. Хвост и фюзеляж с красными звездами в белой окантовке.
Виталий Симаков никогда в сорок первой школе не учился, хотя родился в этих местах, работал до войны на заводе и ходил на танцы в клуб железнодорожников.
Родился он в 19 году в семье мастера железнодорожных мастерских, школу закончил в 38 и пошел работать на завод, в который к тому времени превратились мастерские.
С Варей они познакомились на танцах в клубе, когда работал на заводе, а она училась в восьмом классе. Выяснилось, что этот спортивного вида юноша отлично танцует. Виталий, подтянутый, в белой рубашке, в новеньком сером в полоску пиджаке, за которым он специально ездил в столицу, поднимался по лестнице.
-Симаков! - крепкий паренек в светлой рубашке первый протянул приятелю руку. Друга Виталий уважал – тот собирался сразу после школы в летное училище, а Виталию отец сказал – на завод! А он, Виталий, занимался бегом, плаванием, прыгал с вышки в столице в Парке культуры. Ладно, вот исполнится нужный возраст, пойдет в армию, глядишь, - и попросится в авиацию.
Виталий пожал руку приятелю, пожал руки двум другим – Коле Румянцеву и Алексею Рубцову.
Из-за двери, наполовину закрытой тяжелым бардовым занавесом с желтыми кистями, приглушенно раздавалась веселая музыка. Там, вероятно, поставили на сцену патефон и крутили любимые пластинки. Дверь распахнулась, и из нее выпорхнула целая стайка девушек в коричневых платьях с белыми фартуками.
-Девочки, Варя, Симка, Тамара, - почти закричала рыжая веснушчатая, - смотрите, что мне Ваня прислал!
Она достала из кармана белого фартука небольшую плотную картонку.
-Снимок! – ахнули девушки.
- Настоящий! – это он после дозора, тут и подпись. Вот «Дорогой сестренке Валюше от брата Ивана. Помни брата, который на пограничной заставе охраняет покой нашей любимой Родины. Н-ская застава. Май, нынешний год». А ты чего краснеешь, Тамарка?
Девочки засмеялись. Одна из них, с длинной косой почти до спины, махнула рукой.
-Да ну тебя, Валька, выдумаешь тоже.
-Ничего я не выдумываю. Ваня в последнем письме спрашивал, как у тебя дела, советовал год поработать и поступать в железнодорожный институт.
-Молодец! Настоящий друг! – воскликнула одна из девушек, круглолицая, с двумя косичками, и немного вздернутым носиком. Платье на ней сидело как-то особенно хорошо.
-Ой, Тамарка! – закричала рыжая, - да ты просто пунцовая стала.
-Девочки! Вальс! – вдруг почти взвизгнула рыжая, - побежали танцевать.
И они разом сорвались с места и пропали за тяжелым занавесом.
Виталий с приятелями пошли за ними.
И сразу в глаза брызнул яркий свет. Три громадных люстры под потолком – полукруглые, раззолоченные. А под ними кружились в вальсе десятки пар. Девочки - все в коричневых платьях, довольно длинных, ниже колен, в белых одинаковых фартуках, неслись в танце, пары в основном состояли из девочек, но было и несколько смешанных пар. Вот одна: мужчина с очень короткой стрижкой, в широких серых брюках и застегнутом сером, тоже широком, пиджаке, легко крутил в танце молодую женщину невысокого роста, в кремовом с розочкой на плече длинном платье. Танцевал он как-то по-военному: одна рука отведена за спину, необыкновенно прямая спина, а другой рукой он свободно поддерживал свою напарницу.
А прямо за патефоном, на стене, высоко был прикреплен огромный портрет вождя. Вождь на портрете был очень молод, в сером френче, он улыбался в коричневые усы.
Виталий пригласил ту, с двумя косичками.
Во время танца узнал, что она учится в сорок первой, закончит школу через два года.
-Как раз сорок первый будет! - смеясь, сказала девушка, – счастливое совпадение. Это ее очень веселило.
Был март тридцать девятого. Призываться Виталий должен был летом, когда ему исполнялось двадцать лет.
Его призвали, как и полагалось, летом, но попал он не в авиацию, а в обычную стрелковую часть, на Южный Урал.
Но и тут Виталий смог себя проявить. Уже во время прохождения КМБ научился точно поражать фанерную мишень с рогатой каской, колоть штыком.
Затем обучился стрельбе из пулемета. Сначала был вторым номером – матерчатая лента извивалась как бешеная, Виталий удерживал ее, затвор заглатывал ленту, съедал патрон, и пулемет слал короткие очереди в те же рогатые мишени. Затем стал первым номером и сам ловил в прицельную планку мишень.
И не знал, что это определит его судьбу.
Как-то в школу приехал офицер с голубыми петлицами, украшенными двумя шпалами. Майор прибыл из школы, которая готовила воздушных стрелков-радистов, он стал отбирать бойцов, годных для новой службы, заинтересовался теми, кто хорошо стрелял из пулемета. Командир взвода указал на Симакова.
На стене новой казармы висел плакат - «стрелять лучше всех, быстрее всех, точнее всех». Это был переделанный известный лозунг «летать дальше всех, быстрее всех и выше всех». И первоначально курсанты не совсем чувствовали, что стали настоящими летчиками.
-А когда же летать будем? – недоумевали они.
-Летают летчики, а ты, боец, учись овладевать авиационным пулеметом, - отвечали им.
Виталий получил вместо прежних красных ромбовидных петлиц голубые, научился управлять ШКАСом, исправлять любые задержки при стрельбе, передавать не менее 90 -100 знаков азбуки Морзе.
В связи с событиями ноября 39 года выпуск был ускоренный, и уже в декабре Виталий, на голубых петлицах которого появились два багряных треугольника, оказался на новом месте службы. Перед ним, а вернее, под ним разворачивались берега и волны Балтики.
Он был зачислен в 1-й минно-торпедный авиационный полк, во вторую эскадрилью. Черная морская фуражка, утепленная куртка, унты на ногах – летчики морской авиации щеголяли своей формой.
К этому времени уже месяц шла война с белофиннами.
Виталий летал в составе своей второй эскадрильи над Финским заливом, над Аландскими островами, над узкими шхерами. Летали, на высоте 300 – 400 метров, почти прижатые к морю, внизу искрился ледяной панцирь Балтики. Не раз пришлось драться с Фоккерами, помогли навыки, полученные в училище.
Июнь сорок первого начался для полка с тяжелых потерь. Горели Лиепая, Вентспилс, Кронштадт. Через два дня после начала войны полк получил первую боевую задачу – полетели на Мемель. Торпедоносцы попали под огонь зениток, но тогда обошлось.
А через несколько дней - новое направление. Взяли курс на Юг, потом повернули на Юго-Запад и пошли в сторону Западной Двины. Видимость была плохая.
Виталий принял
| Помогли сайту Реклама Праздники |