нападение немецких войск. Поэтому эшелон с осужденными отправился в советский тыл, но был разбит немецкой авиацией. Баба очнулась, лежащей на обочине железнодорожного полотна и, оценив обстановку, дала стрекача. Вскоре меня направили в Селижаровский район со следственной группой, где беглянка скрывалась. Вспомнил я, как не хотелось ей в тюрьму и решил. Раз тебе не судьба быть в заключении, так потешься хоть временно, лаская своих детей. А тюрьма пока обойдется без тебя. Как говорят, бог милостив. Пройдет время, острота вопроса уменьшится, и, возможно, ей учтут уже старость. Нехай гуляет,-сказал я, и быть потому. Сегодня, когда я вспоминаю этот случай, то морально удовлетворен своим поступком. В самом деле. Мы победили в результате высокой сознательности нашего народа, а не при помощи принуждения. Взять бы и посмеяться над «шуткой» этой женщины. На этом и ограничиться с учетом детей. Никого она не распропагандировала, а только насмешила, а тут уже припаяли срыв собрания и контрреволюционную пропаганду. Я думаю сейчас, что она не была в то время врагом своего народа, да и причин к этому у нее не было. Просто дурость допустила. Так я думал и в то время, когда мне «добрые» люди подсказывали о ночных визитах матери к детям. Вот и объяснение, почему я ее не арестовал. Но строгость законов военного времени не давала мне право так поступать. В штрафной батальон попали несколько моих знакомых-чекистов за проступки в работе и все получили пробоины в лоб. Бывать бы и мне там. И все же правильно я поступил. Только теперь стали говорить о неоправданных жестоких действиях органов чека. Хотя в то время можно было легко сгореть за «ни за понюх табаку», поступая по совести.
Многие заметки отца касались поимки парашютистов в начальный период войны и выявлению немецких агентов и пособников на освобожденной территории, когда Красная Армия погнала немцев на Запад («Битва за сохранение Октябрьской железной дороги», «Сразу три парашютиста», «Немецкий разведчик», «Не совсем удачная операция» и другие). Описания его работы в ОБХСС в 50-60-х годах свидетельствовали о разложении власти, воровстве и взяточничестве начальства. По признанию отца работать в то время было морально тяжелее, чем во время войны.
Михайлов и Белянский.
Память о семье должна сохраняться не только для детей, но и для внуков и правнуков. Знакомство с моими записями знакомит и с тем, как мы жили в свое время, в какой обстановке и в каких условиях.
Сегодня, кажется, я смогу записать все необходимое по поводу двух крупных расхитителей – председателей колхозов. Это о Михайлове и Белянском.
До 1954 года я работал в органах государственной безопасности. Там же работал Михайлов Леонид Анатольевич, но в аппарате управления в должности оперуполномоченного. В связи с большим сокращением органов МГБ я ушел в ОБХСС, а Михайлов в отставку. Несколько лет он работал в ЦСУ в Пскове, а затем по зову партии прибыл на должность председателя колхоза им. Максима Горького Пусторжевского района. В деревне Стрелковка и сейчас проживает бывший председатель этого колхоза Земцов. Он был участником первого съезда колхозников и сфотографировался вместе со Сталиным (эта фотокарточка у него имеется). Земцов, как опытный и честный человек, сразу заметил, что Михайлов живет не по средствам за счет строительства плотины, которая так и не была достроена, а деньги как на ветер выброшены. Леса поступило в колхоз по железной дороге две платформы, а разгружали колхозники только одну платформу. Куда Михайлов сплавил вторую платформу никто не знал, да и никто не догадывался кроме Земцова, что в документах значатся две платформы. Расчет у Михайлова был, так сказать, на дураков, авось не догадаются, а там со временем докажи попробуй. Все это с помощью Земцова было раскрыто, и Михайлов Пусторжевским судом был осужден на три года лишения свободы. Но добавлено, что суд нашел возможным применить к нему условную меру наказания. Итак, расхититель снова продолжает руководить колхозом. Трудно поверить этому, но в то время такое было вполне возможно. Первый секретарь Пусторжевского райкома КПСС Белянский Иван Сидорович в недавнем прошлом работал во Пскове в областном отделе связи с женой Михайлова (женщиной приятной наружности), принимал ее в партию, а когда приехал в Пусторжев и был секретарем райкома, то состоял в лучших друзьях у Михайлова. Он вопреки закона сделал все, чтобы не только освободить Михайлова от наказания, но и оставить его на той же должности. Вот оказывается для чего ехали Михайлов и Белянский из Пскова в колхоз. Чтобы поднажиться за счет колхоза, присвоив обманным путем большую сумму денег, принадлежащую бригадирам и звеньевым, как премия за уборку льна. Делал он так. Приедет на дом к бригадиру, даст тысячу ему и заставит расписаться в чистой ведомости. Бригадир рад до смерти, что хоть какие-то деньги выплатят. И вот Михайлов снова присвоил около восьмидесяти тысяч рублей. Мне пришлось помочь Земцову (он был председателем ревизионной комиссии колхоза) в ревизии за несколько лет. Казалось бы хищение доказано, но не тут-то было. Как-то утром позвонил мне председатель райисполкома. Попросил меня зайти сразу же к нему. За столом уже сидели прокурор, жена Михайлова, ревизор Евдокимов. Затем пришел Белянский. Я сразу понял о чем пойдет речь, и что затеял Белянский. Сначала он заставил Евдокимова доложить результаты ревизии, а когда тот закончил, то пытался меня уговорить не возбуждать уголовное дело на Михайлова, пожалеть его жену. С женой сделалось плохо, и меня принудили к благородному жесту – подать воды этой проходимке. Дело велось явно на срыв. Я встал и доказал, что Михайлов крупный расхититель, о чем говорит акт ревизии-он будет привлечен. Белянский рассердился и дал команду передать сейчас же все материалы в прокуратуру и больше этим делом не заниматься. Евдокимов вручил сразу же акт ревизии прокурору. Я должен был возбудить уголовное дело, но без акта ревизии дело не возбудишь. Так я был отстранен от этого дела. Давление на меня продолжалось. Белянский собрал руководителей учреждений и предприятий города и пригласил меня вместе с начальником отделения милиции Амосовым. Долго ругался за якобы плохую работу, а работу ОБХСС охаивал больше всех. Меня персонально предупредил о несоответствии, если я не исправлюсь, уволит. Амосов из-за трусости запретил мне разоблачать Белянского на этом же совещании, а присутствующий секретарь обкома КПСС Пантюхов был, конечно, не в курсе – сидел и поддакивал Белянскому. Все же Михайлов с работы был тихо снят, но уехал по чистому. Хотел свой дом вывести в пригород Пскова, но благодаря моей заботе ему это не удалось сделать, а пришлось оставить его колхозу в счет нанесенного ущерба. Так жулик удрал без наказания. Позднее Белянского тоже изгнали из начальства за подобные дела и укрытие от партии, что его родной брат был активным пособником немецких карателей. Наверняка мне Белянский «сломал бы шею», если бы его не перевели в другой район. Вот такая история с географией.
Я неоднократно убедился за время работы в Пусторжеве в ОБХСС, что чем больше начальник, тем больше растрачивает, и его больше защищают. И наоборот, никто не мешает и не вмешивается, когда я веду дело против «мелкой сошки». Дело легко проходит, а судьи хорошо дают в наказание. Как говорит моя жена Зиночка-все начальники продажные души. Так ли это ? Неужели не найдется человек наверху, чтобы постоять за отечество и навести справедливый социалистический правопорядок ?
«Когда-нибудь»,- думал раньше Виктор, - «я внимательно прочту все эти записи». Но времени как-то не находилось. Он листал эти странички в клеточку, густо исписанные рукой отца синими чернилами, иногда вдруг останавливаясь и замирая, чтобы лучше вчитаться и почувствовать драматическое содержание его жизни.
Переполненный впечатлениями от прочитанного, он едва слышал свою маму, которая рассказывала о каких-то мелких трудностях ее одинокой жизни и в тоже время неплохой пенсии, заработанной за годы тяжелого труда поваром-кондитером (советской власти спасибо!). Еще о чем-то, хорошо знакомом по его прошлым приездам домой. Виктор слушал маму и думал об отце. Ведь мог бы он еще пожить. Всего-то ему было бы сейчас семьдесят лет. Как рано все-таки отец их оставил. Мать так и не вышла замуж второй раз, хотя по возрасту могла бы устроить свою личную жизнь. Говорят, что претенденты в мужья были. Один сослуживец отца написал ей издалека и признался, что давно к маме неравнодушен, но когда ее муж был жив, он не имел право на это признание. Теперь он зовет ее к себе под Москву, где у него свой дом. Жена умерла, а дети выросли и живут в Москве. Однако мама предпочла одинокую жизнь. Из своей зарплаты в шестьдесят пять рублей тридцать она отсылала сыну Витеньке в Ленинград. Как она жила на оставшиеся деньги, Бог знает.
Виктор думал о том, что он уже взрослый самостоятельный мужик. Отец, наверное, гордился бы своим сыном. Главный конструктор боевых лазеров – это звучит достаточно серьезно. Но почему Виктору так не хватает отца?*) Что мог бы дать сейчас ему отец ? И ответ на этот вопрос был один. Просто было бы легче жить. Легче нести свое человеческое бремя. Была бы поддержка, но не материальная, конечно, и даже не моральная. Какая-то иная, наверное, более тонкая. Как чувство, что у тебя есть родной дом, например. Несмотря на крутой нрав отца, Виктор его любил, а в последнее время даже жалел, вспоминая тяжелую службу, которой был предан отец. В этой преданности своему делу в самом высоком смысле у них с отцом было общее понимание, хотя и разнесенное прошедшим временем. Сейчас Виктор стал глубже понимать нежелание отца идти на повышение. Как ему удалось преодолеть в себе искушения власти и материально обеспеченной жизни ? Власть и более высокая зарплата в обмен на … что ? Это был инстинкт самосохранения, но не только сохранения жизни, а еще души. И это ясно почувствовал Виктор, читая записки отца. Мама упрекала его в неумении приспособиться, в отсутствии денег, но любила как умела. Поэтому делила с ним частые переезды и беспокойную, совершенно неустроенную жизнь. Отец лавировал и пытался поступать по справедливости, когда требовали искать пачками врагов народа и шпионов. Любая ошибка в то время могло стоить ему жизни, однако Бог и врожденная осторожность спасали его не раз. Он страдал, когда близкие друзья, с которыми он дружил семьями, писали на него доносы наверх, обвиняя в политической близорукости и еще черт знает в чем. Страдал оттого, что не мог всего объяснить жене, так как, вероятно, не хотел повесить на нее неподъемную тяжесть его настоящего положения в органах. Страдал от глупости и беспринципности начальства. Дома часто срывался, кричал, но потом страдал и от этого тоже. Виктор вспомнил, как несправедливо обошлись с ним перед выходом на пенсию. Тогда отец занимался хищениями в райпотребсоюзе. Однако в этом грязном деле оказались замешанными председатель райисполкома и третий секретарь райкома, а может быть еще кто-то повыше. Закончить дело не дали, а отца отправили на пенсию. Из
