Дыры.

Пришлось заняться более прозаичным наблюдением: своего двора и его окрестностей. Я помельтешила окулярами туда-сюда, не обнаружив ничего достойного внимания. Двор как двор, а бинокль, видимо, тяготел только к одушевленным объектам, иначе говоря — к людям. Я намеревалась уже бросить это гиблое дело, но тут мой взгляд остановился, а я сама похолодела.

Дело в том, что во дворе у нас есть игровая площадка. Так, одно название: турник, какой-то железный гриб и качели. Турник использовала шпана в качестве ворот, когда утраивала первенство под нашими окнами. Качели были излюбленным объектом мелюзги. Назначение гриба всегда оставалось для меня тайной. Когда использовались качели, об этом по скрипу узнавала вся округа: смазывались они в последний раз на заводе-производителе. Я сама в детстве качалась на них же, а после лет этак десяти думать о них забыла. Обращала на них внимание не больше, чем на обои у нас дома.

Поспешила я подумать, что бинокль не работает с неодушевленными предметами. Еще как работает, просто, видимо, это у него по настроению происходит. Мои качели, такие любимые в детстве. Именно с них я свалилась однажды и раздербанила обе коленки, а пацаны, которые были поблизости, стали гоготать. Они тут же и замолкли, когда я, оглашая мир ревом, поплелась домой, а по ногам текла кровь. Потом отец обработал мои раны, а по мере лет — еще дюжину, и в половине из них виновны были именно качели. Время идет, я расту, у меня другие интересы, у меня появляются месячные, я становлюсь женщиной. Подружки думают, что я влюбилась, у меня растет грудь не по дням, а по часам, растут волосы в интимных местах. Я перестаю смотреть в небо, а ведь мы так часто смотрим на него в детстве. Все больше я заглядываюсь на людей, а точнее — на парней. Не на моих ровесников, чего на них заглядываться, в школе осточертели,— на взрослых парней. Некоторым из них под тридцать,— да, они меня интересуют, и если бы мама узнала об этом, ее мигрени бы пришел конец, как и ей самой.

А качели стоят и стоят, и вот уже новое поколение седлает их и эксплуатирует, их истошный скрип становится привычным, даже он перестает привлекать внимание…

Вернее, не привлекал. До этого момента. Ведь теперь я не просто смотрела на качели, я смотрела в бинокль, который ломает линию судьбы и переиначивает ее по-своему. Качели не скрипели, но они и не были пусты. Просто тот, кто на них сидел, не качался,— он курил. Мой сосед «Сережа», собственной персоной. Ему, наверное, просто не курилось в другом месте, и он притащился на качели. И все бы ничего, только при этом он в упор смотрел прямо на меня.

Я не просто отскочила от окна. Я почти упала на пол, больно звезданувшись бедром об отопительную батарею. Вечером вскочит синяк. Еще один ушиб по вине качелей. Бинокль выпал из моих рук и только чудом не разбился. Мое сердце застряло где-то в горле. Поймана! Я поймана! Теперь уже вне всяких сомнений!

На корячках я отползла от окна, и только тогда набралась смелости встать в полный рост. Здесь «Сережа» уже не мог меня видеть. Я осторожно сделала шаг к окну. Еще один. Привстав на цыпочки, я на секунду выглянула во двор, выхватив в поле зрения участок с качелями. «Сережа» все еще сидел на них, и, называй себя идиоткой или нет, но я была уверена, что он продолжает пялиться на мои окна. Я вновь отшатнулась и захихикала, хотя мое сердце колотилось от ужаса. Я даже зажала рот рукой, словно он там мог меня услышать. Через секунду я опять кралась, как матерая партизанка. Только теперь меня никто не выслеживал. «Сережа» докурил сигарету и исчез в неведомом направлении. Качели были пусты. Я еще немного похихикала, а потом зареклась прикасаться к биноклю на всю оставшуюся жизнь.

Хватит, наигралась.

Несколько дней ничего особенного не происходило. Пару раз полаялась с матерью — так, для профилактики с ее стороны. Разочек прогулялась с Катькой Череповец. Катька по обыкновению зацепила пацанов. Ну, они угостили нас с ней пивом. Немного постояли в подъезде, поприкалывались. Вернее, прикалывалась Катька и пацаны, а я молчала, как сыч под печкой. Что-то худое с моим настроением приключилось, я сама себя не узнавала. Один из парней — даже не помню имени-то — решил, видимо, меня расшевелить. Правда делал он это довольно специфично, словно закончил курсы для дебилов с ускоренным обучением. Дохнул мне в лицо сигаретным дымом и, ухмыляясь, сказал:

— Люсь, скажи «а».

Я наградила его таким взглядом, который использую в особо индивидуальных случаях, чтобы у человека вообще пропадало всякое желание говорить, не то что ухмыляться. Но пацан оказался непробиваемым и противоминным.

— Ну Люсь, ну скажи «а»,— пристал он.

— Завтра с пацанами бухать будем у одного нашего на хате,— увлеченно сообщал меж тем второй крендель.— Приходите, девчонки, вместе оторвемся.

— Ну, мы подумаем.— Катька двусмысленно хихикнула.

— Люсь, скажи «а»,— продолжал долдонить его приятель.— Чего молчишь?

Я умоляюще взглянула на Череповец. Та быстро все поняла и скоренько отшила наших кавалеров, с которыми мы явно не будем завтра бухать. Парни ушли, выпросив номер катькиного мобильника. Они и мой хотели стрельнуть, один открыл даже рот, но я сделала вовсе уж угрюмый вид, и они не решились.

Потом Катька пыталась вызнать, что у меня стряслось. А что у меня стряслось? Ничего не стряслось, меня подловили на подглядывании, причем подловил парень, которого я не знаю и в которого по уши влюблена. Но как-то откровенничать с Катькой по поводу моего вояжа с биноклем было совестно, и я отмазалась, как смогла.

Потом затащила ее к Виталику Синицыну, который, увидев нас, обомлел. Быстро сварганил кофе, включил нам компьютер, и весь оставшийся вечер мы с Катькой чатились в знакомствах под ироничные комментарии Виталика. В сравнении с нашими недавними ухажерами Виталик казался арабским принцем. С Татьяной Александровной, его мамой, мы вполне сносно ладили. Подозреваю, она была втайне рада нашим отношениям. Тоже думала, видать, что я его девушка. Вот только Виталик уже так не думал, и каждое мое незапланированное появление было для него праздником. Иногда это меня кололо. Тысячу раз говорила себе: хватит, подруга, оставь парня в покое, пусть идет своей дорогой. Но он все равно был мне нужен, уж не знаю, в качестве кого или чего. И потом — ему скоро в армию. Чего уж там, с меня не убудет. Вот только целоваться с ним не буду даже на проводах.

Это все, чем была богата неделя. К биноклю, как я и обещала, я больше не прикасалась. Надька не предпринимала дальнейший попыток выпытать у меня, в кого я влюбилась. «Пару» по физике я «замолила». А Витальке осталась до армии ровно неделя.

Вот тут все и началось.

Я возвращаюсь из школы. Чудеса, но именно в тот день Виталик Синицын повел себя своенравно. Обычно, проводив меня до подъезда, он просто останавливался и молча заглядывал мне в глаза с долей обреченности, ожидая своей участи. Если я махала ему ручкой, он разворачивался и топал до дома. Если же мне было скучно, он заходил со мной в подъезд, и мы немного топтались на площадке, болтая о том, о сем.

А тут вдруг невидаль — стал набиваться ко мне в гости. Впервые. Я даже обомлела от неожиданности. Наверное, он что-то чувствовал. Близость армии, его взросление, все это обострило его интуицию. Еще он меня знал, как облупленную, а еще был в меня влюблен.

В другой раз я бы просто послала его подальше, но, повторяю, я была малость обескуражена его напором, которого ранее в отношении меня у него не наблюдалось вовсе. Я стала отнекиваться, и чем мягче я это делала, тем настойчивей он становился. В конце концов ему все же удалось разбудить во мне стерву, и я ему нагрубила. И скажу честно: никогда бы я не сделала ничего подобного, если бы не была стопроцентно уверена, что если я позвоню ему через полчаса и велю ждать меня возле подъезда, потому что мне нужно в магазин за продуктами, а нести тяжесть не хочется, он явится вовремя, как штык.

Отвязавшись от Синицына, я вошла в подъезд и стала подниматься на четвертый этаж, где, собственно, живу. Но только не судьба мне была, видно, попасть домой в скором времени. Потому что между третьим и четвертым этажом меня перехватили.

Почувствовав чье-то присутствие, я подняла голову, после чего застыла на лестнице. «Сережа» стоял на площадке и, куря сигарету, молча мне лыбился. Я совершенно непроизвольно дернулась, чтобы убежать. Стыд и страх набросились, как дикие кошки. Но было и еще что-то, что родилось во мне, когда я наблюдала, как он ласкает свою гитару. Я одернула себя и выстояла на месте.

— Привет.— «Сережа» демонстрировал миролюбие.

Я молча зырила исподлобья, словно он был отрицательным персонажем какого-нибудь блокбастера. Вроде бы душить меня за подглядывание он не собирается, однако я не собираюсь тут таять от одного его «привет» и этой зверски-обольстительной улыбки. Насколько мой внешний вид не соответствовал тому, что горело в моей душе, конечно же, не в счет.

— Я тебя жду,— пояснил «Сережа», поскольку я продолжала молчать.

— Зачем?— буркнула я.

Видимо, его осенило какое-то новое понимание ситуации, его улыбка уполовинилась, а в глазах зажглось некое подобие извинения. Смешно было видеть его таким.

— Слушай, ты не бойся,— искренне заверил он.— Я просто хочу познакомиться.

— В подъезде?— Я фыркнула.

— Почему нет?— самоуверенно отозвался он.

— В подъездах не знакомлюсь!— отрезала я и возобновила свой путь.

Мне пришлось проходить мимо него, близко-близко. Мое сердце замерло и сжалось. Мне хотелось саму себя оттаскать за волосы за свой идиотизм. Я буквально умоляла провидение, чтобы «Сережа» оказался грубияном и схватил меня за руку. Но он этого не сделал, лишь подвинулся, уступая мне проход.

— Я хотел познакомиться на улице, но с тобой все время этот парень,— сказал он уже без прежнего запала.

Я резко развернулась и обдала его гневом наполовину с презрением.

— Если знаешь, что у меня есть парень, чего липнешь?

В общем-то причины, по которым я себя вела как идиотка, были. Я просто защищалась, как могла. Я пыталась задавить его грубостью, прежде чем он мне предъявит: а какого черта ты пялишься по окнам в свой бинокль? Двусмысленная ситуация, и если бы она не разрешилась, я бы, вероятно, прорыдала весь день. Но лучше бы я тогда все же поплакала — пусть день, пусть два. Чем теперешние слезы длиною в месяц.

— И ты что, следил за мной?— подначила я его. Пусть раскроет все карты.