Дыры.

А Сергей ведь так и не появился больше. «Сергей» — это тот хам, который смотрел телек и в мою сторону даже не глянул. Я все ждала его увидеть, так хотелось разглядеть его лицо. Имя, может, и стандартное я ему подобрала, но что поделать, оно мне всегда нравилось больше остальных. «Сережа» канул в какую-то бездну. Я ждала, ждала, а потом психанула. Не хочешь появляться, ну и черт с тобой!

Он появился спустя две недели. Имеется в виду — «Сережа». Имеется в виду: на моем горизонте. Имеется в виду: в прицеле моего бинокля. Психануть-то я психанула, но отказаться от попыток разглядеть его не смогла. Тянуло меня его окно, как магнитом. Это казалось мне странным, я его даже не знала, но углубляться в самокопание я не стала.

Недели через две после моего первого сеанса с биноклем в руке, которому предшествовал полет из окна дорогих моему сердцу дисков, я вновь наткнулась на «Сережу». Это случилось днем, и виделось мне смутно, но все же лучше, чем в тот раз. Та же самая комната. Только телек не работал. И «Сережа» сидел ко мне лицом — что хотела, то и получила. И он не просто сидел. Он играл на гитаре.

Полчаса, наверное, я наблюдала за ним, не сводя глаз, и мои руки здорово затекли, а подглазья разболелись от постоянного давления резиновых ободков бинокля. Я ничего не замечала. Я следила за его пальцами, как они ласкали гриф гитары, и что-то незнакомое и восторженное начало просыпаться во мне. Мне трудно это объяснить, и в большей степени я отношу все мои тогдашние чувства к факту подглядывания, — к тому, что наша невидимая связь была односторонней и тайной, ведь он обо мне ничего не знал. Искала ли я себе подсознательно кумира? Возможно. Если так, то гитара явилась прекрасным дополнением к образу.

Он что-то напевал себе под нос, любовно глядя на струны инструмента. Мне вдруг захотелось очутиться рядом с ним, услышать его голос, раствориться в музыкальных ритмах. Меня окутала странная теплота, словно там, напротив, был мой дом, и мой принц, и вот мы на расстоянии, разлученные заклятьем, и каждый стремится друг к другу. Это сродни навязчивой идее, видите ли, нас всегда привлекает что-то недосягаемое, а тому, что рядом, мы не придаем значения.

На какое-то время «Сережа» прервался и перевел взгляд на форточку. Мне показалось, на его лице мелькнуло раздражение. Форточка была распахнута, возможно, ему сквозило, или же посторонние звуки сбивали с ритма. «Сережа» отложил инструмент и направился к окну.

Я продолжала смотреть. На короткий момент его лицо стало четче, чем если бы он был рядом со мной. «Сережа» захлопнул форточку. Но прежде, чем отойти от окна, он глянул прямо на меня.

Нет, мне тогда так показалось. Хотя судя по тому, что произошло впоследствии, не показалось вовсе. Черт, я совсем запуталась. Он не мог меня видеть, я здорово маскировалась, и все же…

Как бы то ни было, ничего на его лице не возникло — что-нибудь типа ужаса, когда вдруг узнаешь, что за тобой пристально следят. Если бы он меня увидел, он хотя бы нахмурился, правда ведь? Но он только вернулся к своей гитаре и вновь стал ласкать ее гриф.

А я… В ту ночь я впервые ласкала себя.

Подруги у меня пронырливые. Что Катя Череповец, что Надюша Трофимова — ни дать, ни взять, ведьмочки. Между собой у них, правда, постоянные трения — слишком разные взгляды и воспитание. Трофимова из семьи коммерсантов, у нее и мировоззрение соответствующее — более прагматичное, что ли. Череповец вечно витает в каких-то своих грезах, что, правда, не мешает ей иметь кучу поклонников, которых она постоянно отшивает. Я прекрасно уживаюсь и с той, и с другой, стало быть — я нечто усредненное между Катей и Надеждой. Признаться, Катька мне немного ближе, пусть они обе и оригиналки, каждая на свой манер. С Трофимовой классно прикалываться, она знает все ходы и выходы, но на крепкую женскую дружбу я бы с ней не ставила. В большинстве случаев Череповец всегда знает, когда нужно поставить точку или сдать назад. Трофимова же по большому счету прет напролом, подчас не задумываясь о последствиях. Это у нее не стервозное, скорее, от недостатка смекалки.

Катька ее вечно осаждает. В двенадцать лет какие-то чуваки едва не поимели Трофимову, которая была еще девственницей, принуждая, чтобы она удовлетворила их орально по кругу. Причем она сама вляпалась, по своей дурости. В тот раз ей повезло, а так не знаю, чем бы дело закончилось — принуждение к оральному сексу часто недоказуемо на суде, следов нет, а вот последствий на психике - масса. Надька получила парочку затрещин, но в конце концов ей все-таки удалось отмазаться. Но, как говорится, горбатого могила исправит: буквально через полгода Трофимову трахнули. Она утверждает, что по обоюдному согласию, но мне как-то сомнительно. Трахаться в тринадцать лет! Я представить не могу, как это возможно, вспоминая себя в том возрасте.

Именно Надька Трофимова проявила смекалку, а не Череповец, с которой я делю парту. На перемене мы вчетвером с еще одной одноклассницей, Жанной Шагиевой, которая была себе на уме и, на мой взгляд, слишком претенциозная, выбрались покурить. Курю я нечасто, в основном в школе, иногда вечером, когда гуляю. Надька — давно хроник в этом смысле, ну а мы с Катькой — так, увлеченные. У Шагиевой постоянный чувак на «десятке», известный тип в городе по кличке «Силовик» (я бы сдохла со стыда, будь у меня такое прозвище). Надька меняет пацанов со скоростью фотонов, которые мы только что проходили на физике. Череповец тоже никак не определится, что ей нужно. Я — покуда старая дева. Катька вроде тоже как девственница, но что-то в последнее время она темнит по этому поводу. Сдается мне, врет.

У Надьки новые джинсы, она их сегодня с утра расхваливает. Мы обосновались в глухом закутке, подальше от глаз учителей. Я ожидала, что Трофимова вновь начнет петь гимны своей джинсухе, но она, сделав парочку торопливых затяжек, вдруг покосилась в мою сторону и изрекла:

— Люська, ты чего, влюбилась?

Я чуть не проглотила сигарету. Череповец вскинула брови. Жанна Шагиева оглядела меня с холодным интересом, который я сочла высокомерным. Иногда она меня бесила. Перла из нее «голубая кровь», хотя на поверку все это была рисовка. Она и парня себе подбирала не по качествам, а по машине. Боюсь, придется мне сдерживать себя в ее присутствии, иначе мы непременно подеремся.

— Пошла ты знаешь куда!— огрызнулась я.— Дура, что ли?

Надька не смутилась — ее вообще трудно смутить. Достаточно вспомнить, как она кроет иногда матом наших одноклассников. Это совсем не мешает ей обжиматься с ними на вечеринках.

— Мутная ты чего-то,— констатировала Трофимова, делая сигаретой непонятный жест.— Сама не своя.

Я пригляделась к ней. Вроде бы не издевается. Нет, ну с какой стати такие вопросы? Ни в кого я не влюблялась!

— Ты не про Виталика часом?— осведомилась Катька.

Трофимова состроила гримасу.

— Виталик — чмошник.— Она опять покосилась на меня.— Без обид, Люсь.

— Я не обижаюсь,— процедила я, хотя по-честному было чуточку обидно. Он чмошник, нет слов. Но все-таки мой поклонник…— Виталика в армию забирают,— добавила я, как будто это все объясняло.

— Ясно,— кивнула Надька.— Тогда кто?

— Никто. Иди ты в баню!

— Ладно,— бросила Трофимова и умолкла. Я позеленела от злости. Причин злиться не было, но я бесилась. Катька тоже промолчала. А то, что промолчала Жанна — плюс ей в зачетку.

И вот сижу я на физике, а в голову ничего не лезет. Покемонша что-то лопочет — вижу, на меня поглядывает. Пытаюсь сосредоточиться, и не могу. Смотрю на остальных — все внемлют словам Лидии Борисовны, а мне как-то не до этого, хотя до чего именно, фиг его знает. В результате Покемонша вызвала меня к доске, как всегда исковеркав мою фамилию и назвав меня «Игнатьевой» (иногда мне кажется, что она делает это нарочно, разве трудно запомнить — Игнатова!), минут десять промурыжила и залепила «пару». Предмет я знала, но в голове все путалось… Покемонша не сделала мне скидку на любовь и удостоила почетным «неудом». Возвращаясь к парте, я поймала взгляд Трофимовой, которая сидела за партой с Анжелкой Елисеевой, самой красивой девчонкой в классе. Надька браво воздела большой палец, в глазах Елисеевой сквозила понимающая ирония. За это мне захотелось обеим повыдирать космы. А на перемене Танька Огрышко, с которой я особо никогда не контачила, с чего-то вдруг вздумала меня утешать. Она была толстой и глуповатой, эта Танька, от нее всегда разило по́том, я чуть не плюнула ей в глаз в ответ на добрые, по ее мнению, увещевания. В довершении всего Володя Дубко, звезда класса и первостатейный бабник, предложил мне позаниматься физикой у него дома. Предложение прозвучало перед всеми пацанами, и я с большим удовольствием послала Дубко подальше.

Ну и конечно же, фильтром для дурного настроения стал старый добрый Виталик Синицын. Он хоть и закончил школу, но продолжал таскаться за мной и встречать меня после уроков. Как-то Катька поведала мне, когда мы сидели у нее дома и потягивали пиво, что девчонки в классе уже делают ставки. Затащит ли Виталик меня в постель, или же я замучу его до такой степени, что он психанет и расплющит мне морду. А потом Катька спросила прямо: а не думаешь ли ты, Люсь, что поэтому у тебя и нет настоящего парня? Дескать, Синицын вечно крутится поблизости, и все думают, будто я его девчонка. Я поперхнулась пивом, а после призадумалась. Честно говоря, в этом спектре я наши отношения не рассматривала. Насчет постели могу сказать так: когда я узнала, что Виталик в этом отношении вовсе не Хорек Тимоха, мне стало легче на душе. Тащить это бремя, когда человек ради тебя отрекается от личной жизни, а в ответ не получает ничего, мне не улыбалось. Ради Бога, пусть он спит с другими девчонками, мне-то что. Я даже рада: возможно, какая-нибудь из них подцепит его на крючок, и он обо мне забудет. Нет, я не была его девушкой… но мне и не хотелось, чтобы он обо мне забывал. И если бы я застала у него дома какую-нибудь шмару, закатила бы скандал на весь мир.

В тот день Виталик, как положено, топтался возле школы, поджидая меня, и всю дорогу до дома я играла на ту команду, кто делал ставки на Виталькины кулаки. Я его буквально изводила, а он терпел. Даже пытался урезонить — ну не олух ли! Нашел кого успокаивать, меня мать-то успокоить не может, если я завожусь. Правда, чтобы меня завести, нужно очень постараться. У мамы это выходит лучше других.

Распрощавшись с Виталиком, я вернулась домой и со злостью засела за бинокль. Яростно уставилась на знакомое окно напротив. «Сережи» не видать, форточка закрыта. Никого нет дома. Ну и черт с тобой, в который раз уже подумала я.