Познакомился с некоторыми произведениями. Не скажу, что в восторге. Некоторые мысли понравились. Просто почувствовал, читая отдельные строки, вибрирующее мыслями пространство. Даже не знаю, как доступнее объяснить. Да ты и сам должен чувствовать это, когда голова полна дум, ты полагаешь наивно, они твои. Нет, тебе посчастливилось отворить зелёную дверь в тайный мир заколдованного сада.
Сашкин храп доносился из спальни и был единственным источником шума.
Чтобы не мешать отдыху брата, Андрей включил телевизор без звука. Ещё в прошлый раз заметил, ему так удобнее говорить. Или раскрыться.
- Начал работу? – не конкретизируя, спросил Андрей.
Киваю, мол, да.
- Так и думал, - усмехнулся Андрей, попивая чай, - не удержался?
Снова киваю.
- Это хорошо. Хорошо – есть увлечение. Полезное. Есть просьба, Витя, будешь писать, измени имена и не указывай фамилии. Вообще не нужно никакой привязки к местности, город, улицы, без названий.
Заверяю, поступил именно так, он может не сомневаться.
- Ты пойми, Витя, события даже годичной давности настолько свежи, что, вспоминая их, тревожишь память, она кровоточит как незажившая рана.
Сжато постарался обрисовать свой замысел. Андрей согласился, услышанное его устраивает и сказал, чтобы я начинал. Расположившись удобно в кресле приступил.
- Было страшно, там на передовой?
- Повторяешься, но отвечу. Страх – оковы рабства. Внутреннего рабства. Его не переборешь, попадёшь в рабство внешнее. Мне повезло. Некоторые мои однополчане не справились, за что и поплатились. Всё дело в вере.
Меня будто пронзило иглой от макушки до пят – вот оно, началось!
Следующий вопрос просто-таки вертелся на языке:
- Ты веришь в бога с детства или поверил на войне?
- И так, и так.
- Очень уклончиво. Точнее.
- До известных трагических событий веру в бога воспринимал как яркий светлый праздник. Цветы, религиозные песнопения, зажжённые свечи, запах воска, аромат ладана, бас диакона, сотрясающий церковные своды. Прежняя жизнь напоминает комфортное движение по шоссе, где нужно, остановился, полюбовался достопримечательностями. Потом всё переменилось. Сейчас моя жизнь – движение по острой грани. Случилось осознание этого в один миг, когда внутренним чутьём понял, если не встану на защиту своего дома, то никогда себе этого не прощу. Этот путь выбрал добровольно и продолжаю по нему двигаться, потому что у меня нет другого пути, чтобы идти.
Новый вопрос:
- Так понимаю, ты увидел некоторое знамение, подтверждающее верность принятого решения? Знак свыше?
- Витя, никогда не задумывался о том, что такое жизнь? – Андрей не ответил на мой вопрос, задал свой.
- Жизнь есть жизнь. Разве не так?
- На «передке» задумался. И вот к какому пришёл заключению: жизнь – это постепенное отмирание белковых тел. У одних процесс постепенный. У других идёт с небольшим ускорением. Третьи срываю джек-пот, и они мгновенно исчезают. Будто некто ластиком стирает информацию о них из генетической памяти разных там РНК и ДНК, зачастую этот процесс происходит в момент нарушения биологической оболочки белкового тела маленьким кусочком свинца, мягкого для обработки металла. Последнее происходит случайно. Случайность как палка о двух концах. Везёт тому, кто эту палку держит. А знак… - Андрей помедлил, - знак свыше… Знаешь, был. Вот, смотри, чем не знак! – Андрей вскочил с кресла, задрал футболку. – Смотри, Витя, на знак!
Заголённая грудь и живот, перечеркнуты ужасным рваным шрамом, сине-бардового цвета, от середины в стороны тянулись мелкие искривлённые шрамы, следы хирургического вмешательства и мелкая сеточка почерневших капиллярных сосудов по сторонам.
- Впечатляет? Знак? Знамение? Явление? Чем не отметина свыше? – запальчиво спросил Андрей.
Что я мог сказать? Да и смог бы? спазма схватила горло. Вид изуродованного тела магнитом притягивал взгляд. Нервное напряжение сковало мышцы. Дикая, ужасная рана, собранная из сохранившихся кусочков плоти в полевых условиях военными хирургами, пытавшимися сохранить искорку жизни в израненном теле бойца, производила неизгладимое впечатление. Холодное покалывание от макушки разошлось до пят, изнутри у меня всё полыхало обжигающим ледяным пламенем.
- Впечатляет, - констатирует спокойно Андрей. – Вижу, Витя, молчи.
Он одёрнул футболку. Подошёл к шкафу. Открыл дверцу. Во всю высоту двери прикреплено зеркало. Немного посмотрел на себя. Затем поднял футболку снова и внимательно рассмотрел своё отражение.
- Видок – закачаешься. Но мне не ходить по пляжу с голым торсом и не снимать молодых девок. Никому нет дела до моей боли, правда, Витя?
- Правда.
Андрей ткнул пальцем в зеркало.
- Вот оно доказательство истинности принятого решения. Мне повезло. В больше или меньшей степени, тем не менее куда больше тем, вернувшимся на щите...
В комнате резко потемнело. На солнце нашла туча. Мир на короткое время посетила богиня мрака. Она шла, проливая из сосуда бессмертия чёрную, остро пахнущую лавандой жидкость перед собой…
Природе свойственна игра света с тенью. Также ей не чужды полутона. Полусвет. Полутень. Отчётливее видится предмет, расположенный в тени на видном месте, нежели оброненная габаритная вещь на солнцепёке.
Андрей снова утонул в старом разбитом кресле, радостно скрипнувшем под телом хозяина, мол, узнал и не серчаю. Снова струи табачного летят в потолок. Одна растворяется среди теней, другая – теряется в бороде. Получается, два дела выполняются разом: метафизическое наблюдение за нестабильностью поведения табачного дыма с открытом пространстве и детальная дезинсекция бороды.
6
Лавиной их назвать трудно. Десять-пятнадцать человек в военной форме с прикреплёнными желто-синими опознавательными знаками на рукавах шли в полный рост. Они не обращали внимания на пули и осколки снарядов. Летящих по перекрещивающимся траекториям. Воины с желто-синими повязками напоминали сказочных чудо-казаков, обожравшихся сказочных галушек, густо политых волшебной сметаной и поэтому под впечатлением съеденного, они возомнили себя бессмертными Кащеями, хотя нет, в украинских сказках нет места таким персонажам. Даже Бабам Ёжкам. Громко смеясь и сгибаясь пополам от смеха, махая руками с якобы зажатыми в них казацкими вострыми саблями, они пёрли напролом через кусты крыжовника и смородины, проламываясь через ветви яблонь и вишен, разбивая сильными телами кирпичные заборы – они ничего не видели и не разбирали перед собой и дальше собственного носа, они ощущали необычный волшебный подъём сил и относили все эти волшебные действия на их организмы волшебным галушкам, густо сдобренными волшебной сметаной.
7
В комнате с низким потолком витали недосказанное, недослушанное, незавершённое. Звучали они безмолвным набатом в непроизнесённых словах и в паузах.
- Хочешь узнать, Витя, как получил этот знак от бога войны? Приготовься слушать. Это не индульгенция, она не гарантирует защиту от смерти. Это всего лишь шанс ещё немного пожить – вот что это. Неопровержимое существование Бога!
8
Первый снег выпал на Покрова. В ночь. Пушистые белые шапки украсили ветви деревьев и предметы обихода и напоминали сладкую помадку на пасхальных куличах, которые на Пасху выпекала бабушка с мамой. Для эстетики и праздничности белые шапки на куличах посыпали крашеным пшеном. «Господи! Как же это давно было! – с тоской подумал Андрей, - почти целую жизнь назад! Её не вернуть, как не вернуть родителей и бабушку». Андрей вдохнул морозный свежий утренний воздух и зажмурился. Мысли текли плавно, подобно лодке, плывущей по воле течения. Перед взором возникали цветные картинки из прошлого: вот он с отцом ремонтируют мотоцикл, сняли колёса, разобрали двигатель, отец разложил детали, Андре протирает их ветошью, Санька по малости лет в роли зрителя; очень ему хочется вымазаться с головы до ног в машинное масло, как брату; вот мотоцикл собран; отец садится на кресло, давит на педаль газа, двигатель работает, как швейцарский хронометр – тук-тук-тук. Андрей стиснул зубы до скрипа. Отца очень не хватает. Хочется обратиться к нему за советом, узнать его мнение, выслушать как в детстве с открытым ртом; отец скажет в заключение смеясь: «Зарой рот, сынок, не то муха залетит!» Не к кому обратиться, хоть тресни. В душе, в сердце многолетняя пустота и холод. Никто не заменит отца и мать.
Мысли текут плавно, словно воды реки. Андрей немного расслабился, но бдительности не теряет. Светает, уходит ночная тьма, утренний сумрак ложится на землю, вливается в окна, плывёт по комнате вместе с ароматом выпекающихся куличей: восхитительная, ароматная смесь сдобы, ванили, ещё каких-то мудрёных специй. В ночь на празднование Пасхи все родственники собираются у бабушки, чтобы затемно отправиться в церковь. Праздники советская власть любила. Устраивала пышные и величественные торжества, с песнями колонны митингующих шли мимо трибун с партийными и государственными руководителями. Совершенно иначе в силу причин советская власть относилась к праздникам религиозным. Давно уже перестали считать религию опиумом для народа. Это утверждение, навязшее в зубах, благодаря Карлу Марксу, потеряло актуальность. Советская власть разрешила открытую церковную деятельность и держала её под строгим контролем. Не доходя в этом критическом вопросе, как в первые годы после революции, до крайностей. Считала, если население хочет причаститься к религиозным ценностям, пусть прикасается. В случае перекоса всегда можно восстановить пошатнувшееся равновесие в пользу государства. И народ ходил в церкви. Высокие и красивые помещения с богатой росписью фресок и иконами, внутри восхитительно пахло ладаном и мирро, всё вместе это настраивало прихожан на правильные думы о добром и вечном.
Бабушка, насколько помнил Андрей, всегда наряжалась в церковь. Одевала праздничные одежды, приготовленные для этого торжественного случая, повязывала голову новым цветным платком. В эти дни она становилась строга к себе и к родственникам. И она сама менялась внешне, лицо, глаза, общий образ будто освещались неким волшебным внутренним тайным светом. Вся бабушкина натура распространяла вокруг себя волны любви и доброжелательности. К этим особенным дням она тщательно готовилась, постилась, молилась, научала внуков, что, идя к богу нужно очиститься от скверны в мыслях и хорошими поступками подтверждать доброту христианской души. Загодя бабушка собирала мелочь, копейки, двушки и трояки. «Для нищих возле церкви на паперти», - объясняла она. Андрей и Саша брали копеечки, зажимали в маленьких кулачках, исполненные передавшимся от бабушки неким духовным подвигом. Поэтому мальчики без робости клали в дрожащие ладони нищенок и нищих, калечных и инвалидов, слоенные лодочкой, монетки.
Подаяние – особый ритуал. Делясь монеткой со страждущим, ты помогаешь человеку. Бабушка всегда упоминала про старушку,
