Сизая тонкая струйка дыма попала ему в глаз. Он заморгал.
- По определению Платона храбрость – это знание того, чего нужно и не нужно бояться.
Отмечаю для себя его начитанность. Не каждый встречный сразу в ответ начнёт цитировать классиков марксизма-ленинизма, тем более греческих философов.
- А давай-ка пойдём, - Андрей встал со стула и жестом руки предложил следовать за ним.
В узком коротком коридоре тихий сумрак лежал на стенах и потолке кляксами, они ещё помнили то время, радостное и весёлое, когда в стенах квартиры звучали детские голоса, мелодичный перезвон гитары, приятный тенор отца, звонкий зов мамы, приглашающий к обеду. Всё осталось в прошлом.
Перед входом в зал Андрей обернулся.
- Остатки былых знаний, много чего забылось за ненадобностью. Сейчас такой напор информации…
Андрей переключился на Санька.
- Ты ему показывал?
Саня ответил отрицательно. Он шёл за мной. Я спиной почувствовал его недоумение, дескать, что он должен был показать?
Вот так, гуськом, и вошли в зал. Справа от входа до окна югославская «стенка», большущий дефицит в советское время. Все свободные полки заставлены книгами. Солидные тома произведений классиков русской и советской литературы, мощная подборка «ЖЗЛ», яркие корешки всемирной детской литературы, двухтомник редкого издания произведений Тараса Шевченко. Книги на русском, украинском, польском.
- Дед с бабкой выходцы из Польши, - пояснил Андрей, поймав мой заинтересованный взгляд. – Батя чесал так по-польски, завидки брали. Нас учили. Да что толку, чтобы хорошо знать язык, нужна постоянная практика.
- Всемирной детской было двести томов, - Поясняет Саня и указывает на противоположную пустую стену в выцветших обоях. – Вся была в книгах. В шкафах остались любимые. С ними расстаться ну никак невозможно. Все остальные проданы. Когда понадобились деньги на лекарства.
Сашкиных родителей давно нет: заболел и быстро ушёл отец, следом слегла мать с тяжёлой хворью. Понадобились дорогие лекарства. Запас денег катастрофически таял. Выход остался один – продавать книги. Саня ездил в Донецк, возил попять-шесть книг. Продавал. Вырученных средств с трудом хватало, едва сводили концы с концами. В одну из поездок повезло. Наткнулся на покупателя из Ростова-на-Дону. Он заинтересовался, какие книги в домашней библиотеке преобладают. Взял адрес. Через неделю приехал, забрал почти все книги и щедро рассчитался. Сказал, ему здорово повезло.
- Эти книги, - он указал на книжные шкафы, - помнят прикосновение родительских рук…
Незаметно голос Сани дрогнул.
Андрей, между тем, прошёл к окну, запустил руку за шкаф, отодвинув тяжёлую штору. Послышался металлический звук. Андрей повернулся: в каждой руке металлический блестящий предмет, зловеще сиявший в полутёмной комнате.
- Вот, смотри, - тихо и как-то торжественно произнёс он.
Быстро сопоставил сказанное о командире и догадался, что он держит. Вспыхнула в голове картинка: по поселковой улице идёт осторожно военный, осматривается… Грохот разорвавшейся мины прервал человеческую жизнь, оглушил меня и выброшенной землёй засыпало мне глаза…
- Всё, что осталось от Славки. Крепкие, титановые протезы, качественно изготовлены. Его нет. А они – вот – пожалуйста. Нас не будет, им хоть бы что, ни ржа их не возьмёт, ни… короче, идём пить чай. Застыл, поди…
В кухне посвежело. Вперемешку с солнечным светом в помещении тонко оттенялся тающий аромат отцветающей сирени – огромные, разросшиеся кусты росли под окном.
По хрустальной волне любопытства всё быстрей и быстрей скользит челн моей беллетристской дотошности.
Внутреннее чутье определённо подсказывало: на сегодня откровений больше не ждать. И всё же, я не будь я, если не попытаюсь исправить кем-то написанный сценарий этого дня. Аккуратно завожу разговор о первых серьёзных боях.
- Андрей, ты говорил, в первое время приходилось воевать чуть ли не палкой.
- Да. И одеты были кто во что горазд. Ополчение формировалось из гражданских. И камуфляж приходилось добывать самим, помогали гражданские и волонтёры.
- Как в пословице: с миру по нитке – голому рубашка?
- В той ситуации она звучала иначе: с миру по нитке – ополченцу амуниция. Большая часть оружия попадала в наши руки благодаря щедрым «укропам», хвастливые «западенцы» при отчаянной схватке драпали с поля боя так, что пятки сверкали. Склады с боеприпасом оставляли, боевые машины пехоты, танки, пушки. Да, - грустно протянул Андрей, - как вспомнишь первые дни столкновений, оторопь берёт, как сумели переломить ситуацию, сломать хребет регулярным подготовленным силам ВСУ, как победили?
- На вашей стороне была правда, - говорю ему.
- За нами был Донбасс, наша Родина, наша земля, семьи, дети, жёны, родители. А правда с кривдой – понятия относительные. Как монета: смотря с какой стороны её разглядывать.
Андрей помолчал.
- Потом пошла помощь из России. Ну, вдаваться в подробности не хочу.
- Не надо, - соглашаюсь с ним, и так много чего выведал, и задаю новый вопрос: - Почему наголо выбрит?
- Неужели не ясно, Вить? – он впервые за всё время назвал меня по имени.
- Нет.
Андрей шумно отхлебнул чаю.
- В целях гигиены. Чтобы вши не завелись.
Куда уж яснее ясного, и я с подковыркой спрашиваю:
- А в бороде вши не заведутся? Если следовать твоей логике.
Саня чему-то усмехнулся. Я заметил он не очень внимательно, отстранённо слушает и вопросы не задаёт.
- Не заведутся. Мы их выкуриваем вот так, - Андрей затягивается, поджимает нижнюю губу, слегка выпячивает верхнюю и пускает дым. Он исчезает в бороде.
Ловко выкрутился, хвалю его про себя.
- Или садимся друг против друга, - продолжает Андрей, - и пускаем по очереди дым друг другу в бороды. Дезинсекция в полевых условиях.
Он бы может много ещё чего рассказал. Заиграл мобильник. Андрей посмотрел на экран. Встал.
- Пока, Витя, - произнёс он. – Ко мне пришли.
Выйдя, он закрыл дверь на кухню. Раздался звук открываемой входной двери. Неясный разговор. На витраже двери промелькнули две тени и свет в коридоре погас.
2
Прошедшая ночь выдалась для меня тревожной.
Сон мой обыкновенно крепок, коснулась голова подушки и всё. И пробуждение быстрое. Вскочил, растёр голову круговыми движениями рук, помассажировал тело и готов.
Но не в этот раз.
Никак не мог уснуть. Пил кофе, он часто выручает в бессонницу, выпил чашку и уснул. Сейчас же ни кофе не помогал, ни счёт баранов. Накатывала душная волна. Хотелось выйти на улицу. Ближе к полуночи разыгралась непогода. Завыл ветер, сотрясая стены и стёкла. Затем утробно и звучно, вальяжно пророкотал гром, как разгневавшийся на челядь барин. Напоследок, праздничной иллюминацией осветила яркими вспышками лохматые подбрюшья туч молния. По стенам после каждой вспышки появлялись уродливые и жуткие тени, и они убегали подальше от ослепляющего света по искривлённым поверхностям стен или пытались вцепиться мне в горло острыми кривыми зубами, схватить за руки и ноги, впиться в уста и высосать жизнь из моего тела.
Разыгравшуюся, как вулкан, фантазию остудил дождь. Крупные капли со звоном – дзинь-дзинь-дзинь – ударили по подоконнику и размеренно замолотили, будто кровельщики молотками по шляпкам гвоздей – бух-бух-бух – по черепичной крыше.
Незаметно мелкий дождь перерос в ливень. Он отгородил водяной завесой мой мир моего внутреннего я, разделил территорию пространства от окружающей среды со всеми её радостями и печалями, будто втиснул в узкие границы несуществующей стихийной темницы. И ни света, ни тьмы, только серое удручающее шуршание, гипнотически загоняющее внутрь, в самую скрытую ипостась интроверта.
Окончился ливень с первыми лучами солнца. Робкие голоса птиц переплетались с длинными молочными лентами тумана.
Стоя на крыльце, я улыбался, смотрел в чистый хрусталь поднебесья. Радовался утру. Солнцу. Теплу. Туману. Птичьему гаму. И много чему ещё. Счастье накрыло меня, будто цунами, и выходить из этого состояния я не спешил.
Затем спрыгнул с крыльца, десять раз присел, помахал руками, имитируя упражнения утренней гимнастики, отжался от стены и на подъёме внутренних сил, под пение медное фанфар вошёл в уютный мир летней кухни.
Когда-то, с высоты прожитых лет это видится отчётливо и кажется гипертрофированно далёким, в годы золотого детства, пришлось вместе с родителями поездить по нашей необъятной родине. Многое повидал, но многое и забыл. Выветрилось из памяти подчистую, будто сквозняком пыль с сарайных полок. Одно ясно запомнил, нигде и никогда не ощущал этого щемящего чувства какой-то умиротворённости, как дома, когда с приходом весны и до самой осени все кухонно-стряпанные дела переносятся в летние кухни. У бабушки в летней кухне всегда было прохладно, даже в самый жаркий летний полдень и вкусно пахло готовящимся борщом. «Построено из самана, - объясняла бабушка, отвечая на мой вопрос, - в таких домах летом прохладно, зимой - тепло». Просто и доходчиво.
Сейчас я в другой летней кухне. Но те же эмоции и впечатления так и забирают до сердечного сжатия. Кипит кофейник, аромат свежесваренного восточного напитка вырисовывается в невидимую арабеску с тонким оттенком дорогого табака. Через окно проскальзывает солнечный луч и начинает выводить мягкой шелковой кисточкой золотые вензеля на стене, покрытой кафелем. Временами он исчезает – крона старого абрикоса едва заметно двигается, качаются ветви, раз – и луч снова с увлечением начинающего мэтра кисти неуверенно выводит на стене замысловатые узоры, творить чудеса, до которых я в своём детстве был падок. Всё верилось, вон из той вечерней тени, умело замаскировавшейся в тёплом сумраке, раздастся восхитительный серебряный звон хрустального колокольчика и грациозно шагнёт, обутая в хрустальные туфельки в богатом наряде маленькая принцесса.
Детство проходит со свойственными ему непосредственными детскими фантазиями. Редко кому удаётся сохранить эту непосредственность и умиляющий инфантилизм. На смену приходит взросление. Оно безжалостно отметает шелуху детской впечатлительности и восприимчивости. Будто проводит демаркационную линию – всё, назад пути нет, только вперёд, в светлое, чистое, солнечное или тёмное, грязное, сумрачное будущее.
Впрочем, будущее не обязательно будет или таким, или сяким. Природа не любит пустоты однообразия. Она с большим мастерством и энтузиазмом мешает всё в одном бокале и получается яркая, насыщенная, наполненная томностью и негой, вспыльчивостью и куражом, а также приключениями жизнь.
В поиски приключений пускаться не хотелось. Небо снова затянуло тучами. Пронзительный ветер из диких степей, бывших когда-то сельхоз-угодьями, привёл в замешательство листья старого абрикоса. Что-то поблизости громко и сухо выстрелило, послышался шум падения. Представился густой дремучий лес и валящиеся под напором шквального ветра многовековые могучие деревья, ломающиеся посередине, опрокидывающиеся с вывороченными корнями и травой. Так оно и было. Только не в каком-то
