фундаментального 3-томника «Повествование о России», что был издан московским Обществом истории и древностей под наблюдением М.П.Погодина в 1838-1843 годах. Этот труд включает в себя историю России с древнейших, дохристианских времен по 1698 год включительно; четвёртая, не оконченная часть его, к великому сожалению, так и не была издана. «Повествование…» Арцыбашева представляет собой «свод тщательно собранных и сверенных известий и цитат из летописей и других источников и до сих пор не потеряло интереса для науки»...
Внезапно прервав рассказ, Панфёров подошёл к одному из шкафов, содержимое которых знал наизусть, по-видимому, вытащил оттуда старый потрёпанный фолиант, раскрыл его на первых страницах и стал зачитывать выдержку из предисловия:
«Арцыбашев, - как сообщают про него биографы, - принадлежал к “скептической школе” русской историографии. В своих сочинениях он стремился к критике фактов и к возможно точной передаче текста источников, очищая историю от всякого рода басен и сомнительных преданий. Этим объясняются его критические статьи, направленные против Н.М.Карамзина... Они вызвали горячую полемику и причинили много неприятностей как самому Арцыбашеву, так и М.П.Погодину, печатавшему их в своем журнале»...
- Так, - бережно закрыв книгу, продолжил рассказывать Игорь Константинович уже своими словами, - Арцыбашев убедительно, грамотно и умно доказал недостоверность одного из основных документов, которым пользовался Карамзин и на который часто ссылался. Это так называемое сочинение князя Курбского «История о Великом князе Московском». Нашёл Николай Сергеевич у Карамзина и много других неточностей и ошибок, которые он подробно изложил в своих многочисленных исследованиях по Русской Истории, изданных как отдельно, так и в исторических сборниках и периодических изданиях. Вот некоторые из них, - Панфёров быстро раскрыл опять книгу, но уже на последних страницах, и стал зачитать список работ: «О первобытной России и её жителях» (Санкт-Петербург, 1809); «О степени доверия к истории, сочиненной князем Курбским» («Вестник Европы», 1811, Ч. CXVII, № 12); «О свойствах царя Ивана Васильевича» («Вестник Европы», Ч. CXIX, № 18); «Замечания на Историю государства Российского Карамзина» («Московский вестник», 1828. - Ч. XI, № 19-20;, Ч. XII, № 21; 1829. - Ч. III) и других…
- Неудивительно, в свете всего сказанного, что многотомный труд Карамзина для него был скорее литературно-идеологическим произведением, чистой воды политикой и беллетристикой, чем без-пристрастным историческим анализом прошлого! И знаешь, Максим, с Арцыбашевым трудно не согласиться. Если учесть, к тому же, что Карамзин, получивший звание официального историографа Российского государства, как я уже тебе говорил, открыто ненавидел Россию и презирал до глубины души всё коренное и истиннорусское. Уже в 18 лет он тесно сошёлся с масонами и стал членом ложи «Золотого венца», где его обработали соответствующим образом тамошние тёмных и подлых дел гроссмейстеры и мастера, накачали разрушительными программами и идеями… Отсюда - и его оголтелая и патологическая русофобия, которая проявлялась буквально во всём - по отношению к старым русским обычаям, народным сказкам, преданиям и былинам, морально-нравственным устоям русского народа, Древней Ведической вере… В «Письмах русского путешественника» Карамзин, например, писал:
«Всё народное ничто перед всечеловеческим; главное быть людьми, а не славянами».
- От подобных его высказываний, согласись, Максим, сильно пованивает русофобией, безверием и космополитизмом...
7
Не на шутку разошедшийся Игорь Константинович историком Арцыбашевым не ограничился - перешёл тогда и на других авторов-русофилов, кто когда-то заочно спорил с Карамзиным и его многочисленными эпигонами, со знанием дела опровергал их:
- Дело Арцыбашева продолжил Александр Дмитриевич Чертков (1789 – 1858 гг.) - убеждённый русский патриот и преданный сын России. Крупный русский учёный, археолог, историк и нумизмат, страстный книжный коллекционер каких мало, буквально молившийся на книги с молодых лет, любовавшийся ими сутками, не выпускавший книги из рук. Человек, для кого книги были настоящими реликвиями и святынями - куда важнее, ценнее и святее икон и всей остальной церковной утвари, чем любят тешить и забавлять себя тупоголовые и праздные обыватели… Со студенческих лет Александр Дмитриевич занимался изучением славянских древностей, проводил исследования в области этрускологии и славистики. Оставил после себя огромную библиотеку, библиотеку Черткова, которая долгое время была единственным собранием книг о России и славянах, гремевшая в Москве. Утверждают, что у него даже были книги, в которых можно было прочесть (если судить по воспоминаниям современников), что ещё в 15-м веке Европа была под славянами, а в жилах римских императоров текла славянская кровь, а половина Германии - это вообще чисто-славянские города, построенные славянами-русичами…
- Не удивительно, что в 19-м веке эти книги Черткова цензурой были выведены из обращения, заменены книгами Карамзина. Русский народ категорически не должен был знать правду о собственной древности и величии!!! - так всегда считали Романовы: “пятая колонна” Запада. И такую же проводили политику на нашей Святой земле, самую что ни наесть варварскую и колонизаторскую, самую разрушительную, как две капли воды схожую с той, какую проводили испанцы и португальцы в Южной Америке, французы - в Африке, а англосаксы - в Северной Америке, Австралии, Индии, Индонезии и на Филиппинах...
- А ещё Чертков был председателем Московского общества истории и древностей Российских, одним из учредителей Московской (общедоступной) школы художеств, губернским предводителем московского дворянства... А в молодые годы он, Мужик с большой буквы, Защитник и Воин, был участником Отечественной войны 1812 года и Русско-турецкой войны 1828-1829 годов. То есть не только в книжках с неприятелем этот удивительный и разносторонний человек вёл сражения, но и на полях войны; понимай - был Героем реальным - не игрушечным…
После этого учительский рассказ опять прерывался: Панфёров быстро подходил к шкафам, убирал Арцыбашева внутрь и доставал оттуда уже Черткова, открывал его на нужных страницах, обильно отмеченных закладками, и зачитывал Максиму выдержки из биографии давнишнего обожателя своего:
«…труды Черткова, по большей части печатавшиеся первоначально в изданиях московского Общества истории и древностей Российских: «О древних вещах, найденных в 1838 году в Московской губернии, Звенигородском уезде» (М., 1838); «Описание посольства, отправленного в 1650 году от царя Алексея Михайловича к Фердинанду II, великому герцогу Тосканскому» (М., 1840); «О переводе Манассииной летописи на славянский язык, с очерком истории болгар», доведенной до XII в. (М., 1842); «Описание войны великого князя Святополка Игоревича против болгар и греков в 967-971 годах» (1843); «О числе русского войска, завоевавшего Болгарию и сражавшегося с греками во Фракии и Македонии» («Записки Одесского общества истории и древностей Российских», 1842); «О Белобережье и семи островах, на которых, по словам Димешки, жили руссы-разбойники» (1845); «Фракийские племена, жившие в Малой Азии» (1852); «Пелазго-фракийские племена, населявшие Италию» (1853); «О языке пелазгов, населявших Италию и сравнение его с древлесловенским» (1855-57), и другие...
Кроме отечественной, Чертков занимался общеславянской историей, отыскивая в греческих, римских и византийских источниках забытые имена и дела славян. Свои догадки о древности и повсеместности славян на юге Европы он простирал иногда до того, что в этрусках и древнейших римлянах видел следы первых славян. В таком духе и с такою целью им были изданы следующие сочинения:
1) «О переселении фракийских племен за Дунай и далее на север, к Балтийскому морю и к нам на Русь, то есть очерк древнейшей истории протословен», во «Временнике» 1851 год, кн. 10-я, исследования, стр. 1-134 и VIII рис., и отдельно М., 1851;
2) «Фракийские племена, жившие в Малой Азии», там же, 1852 год, кн. 13-я, исследование, стр. 1-140 и 1-40;
3) «Пелазго-фракийские племена, населявшие Италию и оттуда перешедшие в Ретию, Венделикию и далее на север до реки Майна», там же 1853 год, кн. 46-я, исследования, стр. 1-102 и 1-46;
4) «О языке Пелазгов, населявших Италию, и сравнение его с древлесловенским», там же, 1857 год, кн. 23-я, исследования, стр. 1-193;
5) «Продолжение опыта Пелазгийского словаря», там же, 1857 год, кн. 25-я, исследования, стр. 1-50, и отдельно, М., 1857.
Среди древних рукописей, собранных Чертковым, значатся: Вологодско-Пермская летопись (XVI век), Владимирский летописец (XVI век), Летописец Устюжский (XVIII век), Летописец города Курска (XVIII век)…»
8
Далее наступала очередь уже Егора Ивановича Классена (1795 - 1862 гг.), который Кремнёва не менее всех остальных удивил - и заинтересовал одновременно... Так, от Панфёрова Максим узнал, что это был обрусевший немец, российский подданный с 1836 года. Но зато с какой любовью и преданностью к приютившей его стране, к России писал этот удивительный человек! Многие русские графоманы и масоны по совместительству во главе с Карамзиным могли бы сильно здесь ему позавидовать!
А ещё узнал Максим, что Классен является автором уникальной монографии:
«НОВЫЕ МАТЕРIАЛЫ для древнъйшей исторiи славянъ вообще и СЛАВЯНО-РУССОВЪ до рюриковскаго времени въ особенности, с лёгкимъ очеркомъ исторiи руссовъ ДО РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА» (1-3, М., 1854-1861);
и, одновременно, автором единственного перевода на русский язык исторического исследования польского филолога Тадеуша Воланского «Описание памятников, объясняющих славяно-русскую историю», которое было снабжено развёрнутым предисловием и многочисленными комментариями Егора Ивановича и выпущено в качестве приложения к «НОВЫМ МАТЕРIАЛАМ…».
Главная и стержневая мысль книги Классена такова: в быту и культуре ВСЕХ европейских народов отчётливо видны следы ДРЕВНЕЙ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ!!! И это есть твёрдо установленный факт, от которого не отмахнуться… В своей монографии Классен излагает теорию существования до-христианской славянской письменности - так называемых «Славянских рун», которые до сих пор хорошо сохранились на многих древних памятниках современной Европы, где их можно приехать и посмотреть, и изучить при желании. При этом к «славянским рунам» Классен, исходя из накопленных знаний, правомерно относил и целый ряд древних письменностей; в частности - этрусский алфавит… А ещё Классен отождествлял со славянами скифов и сарматов - чисто славянские племена, получившие названия от имен своих легендарных вождей, - всячески прославлял их вклад в мiровую культуру. Тем самым он пытался доказать, что славяне-русичи обрели свою государственность уж никак не позднее по времени разрекламированных историками египтян, финикийцев и карфагенян, греков и римлян.
Но более всего, безусловно, Максима поразило в Классене то, что, будучи сам чистокровным немцем по происхождению и по крови, Егор Иванович, тем не менее, крайне возмущался в своих работах, что некоторые российско-германские историки-норманисты - такие, к примеру, как Готлиб Байер, Герхард Миллер и Август Шлёцер - занимаются
