всесокрушающем, любые двери перед тобой откроются, подчёркиваю - любые! Не сомневайся! И все твои недоброжелатели и завистники струсят и разбегутся прочь! Потому что тогда Сам Господь-Вседержитель поможет тебе на облюбованную вершину забраться, Сам Господь! А Он, как известно, не знает преград и поругаем никем и никогда не бывает...
- Именно так, Максим, и устроена наша жизнь - просто и сложно одновременно. И двери в большую науку, как и в политику, литературу, искусство, лишь перед фанатами открываются, перед безумцами-трудоголиками. Запомни это как дважды два, как великие строки Пушкина или Лермонтова того же, Ломоносова. Как и то ещё, что дорогу осилит только идущий, духом крепкий и бодрый, отчаянно-смелый, волевой, боевой… А будешь сидеть и скулить, жевать сопли по-бабьи, трусливо вертеть по сторонам головой, в себе и своих возможностях и способностях сомневаться - с места не сдвинешься и ничего не добьёшься в итоге, профукаешь-просвищешь жизнь безвольно и бездарно, и умрёшь никем и ничем. И это - в лучшем случае!... А в худшем - превратишься в слабака-неудачника, в тряпку, в изгоя презренного, противного самому себе, не то что окружающим, - и начнёшь водку с горя пить, заполнять собой медвытрезвители и психушки. Уж сколько таких слабаков погибло на моей памяти! - не сосчитать!... Не надо этого делать, Максим, не надо, прошу тебя, умоляю! Вниз скатиться легко - послушайся меня, старика! - подняться трудно, если вообще возможно… Так что вперёд, дружище, только вперёд! - к вершинам Гордого Мiрового Знания и Духа! И с песнями, главное, с приподнятым настроением и головой, с несокрушимой ВЕРОЙ в ПОБЕДУ! - как мы в Великую Отечественную воевали, из-за чего и выиграли ту войну, смертельного врага в пух и прах разбили! Ведь смелого даже и пуля-дура боится, знай, и штык-молодец не берёт!!!...
Вдохновенная проповедь старого учителя не пропала даром - убедила и окрылила ученика по максимуму, твёрдо настроила ехать и поступать в Московский Университет, и ничего в столице нашей Родины не бояться. Получив аттестат на руки, Максим и поехал - и поступил, стал студентом истфака в итоге; хотя конкурс на факультет при нём совсем не маленьким был - четыре с половиной человека на место! Много было и холёных и чопорных москвичей, которые, соответственно, пролетели...
3
Поступив на исторический факультет, Максим два первых года учёбы старательно, порой фанатично даже, здоровью в ущерб, закладывал общеобразовательный фундамент будущей своей профессии историка: регулярно лекции посещал, семинары, спецкурсы, а вечером из читалок не вылезал, занятия в которых прерывали лишь занятия спортом. Учился хорошо, на четыре и пять; всегда получал стипендию. А летом в стройотряд постоянно ездил, откуда тоже деньги хорошие привозил - помогал этим отцу и матери.
Но на третьем курсе у него начались проблемы с учёбой, замешанные на сомнении в правильности выбора жизненного пути. И он к Истории как предмету, как к одной из ветвей гуманитарного Знания, лучше будет сказать, могучих и древних ветвей, день ото дня холодел, пока не остыл совсем. Потому что ближе к 5-му курсу понял, что ошибся с будущей профессией, сильно ошибся. И надо будет её менять. А на что - непонятно...
Виною тому было несколько причин. И первая, главная из них - товарищи по общаге, по комнате в частности, хохлы по национальности, которые попались ленивые и без-путные на удивление, тупые и абсолютно бездарные как и все малороссы, истинные сибариты-корытники и гедонисты, плохо на Кремнёва действовавшие с первого дня своей природной никчёмностью, разгильдяйством и пофигизмом. Им, как выяснилось довольно быстро, был нужен лишь престижный университетский диплом для будущей комфортной жизни на Украине, но не сами знания и профессия, к которой они ни тяги, ни почтения не испытывали. Так и учились пять лет кое-как - отстранённо и наплевательски.
Но самое большое влияние на его пессимистическое настроение на старших курсах оказал всё-таки Елисеев Сашка - крепыш и красавец из Горького (Нижний Новгород ныне), прекрасный товарищ, надёжный и верный, отменный спортсмен, который, будучи чистокровным славянином-русичем, был единственным исключением из только что названной категории студентов-олухов и раздолбаев. Он-то как раз раздолбаем не был, скорее даже наоборот - был предельно целеустремлённым и совестливым молодым человеком; был на год старше Максима и целый год до этого проучился на философском факультете Горьковского университета, куда без труда поступил по окончании школы-десятилетки. Поступил туда именно потому, по его словам, что захотел стать самым умным человеком на свете, самым глубоким и знающим; философом - понимай, умнее и мудрее которых, грамотнее и эрудированнее нет никого в природе. Так он в школе всегда считал, потому и факультет выбрал соответствующий.
Но проучившись в местном университете год, Сашка быстро и полностью, фатально, можно сказать, разочаровался в своих детских мечтаниях-грёзах, посмотрев на философов и философию изнутри - с изнанки что называется, а не снаружи, не с фасадной её стороны, неизменно красочной и привлекательной. Близко познакомившись и пообщавшись с тамошними преподавателями и самим предметом, он убедился на горе себе, что все они, советские философы-“мудрецы” - “чмошники настоящие и шарлатаны” (точные его слова), - деятели-пустомели, или псевдоучёные так называемые, кто всю жизнь переливают из пустого в порожнее без зазрения совести и воду в ступе толкут. Вот и все их достоинства и отличия! До смерти талдычат про мифического Сократа, Платона и Аристотеля по шаблону, сыплют заученными цитатами из них, скорее вымышленными, чем реальными, что кочуют из книжки в книжку, из статьи в статью, - и в ус не дуют; и более ничего не знают и не хотят знать. Зачем? - коли им денежки и так платят… «Хорошая для дебилов, бездарей и м…даков кормушка, не правда ли, пацаны, для дипломированных и остепенённых бездельников - чужие мысли цитировать изо дня в день, как за красочную ширму за них прятаться, скрывать своё патологическое ничтожество и паразитизм?!» - это опять прямое его выражение, которое Кремнёв потом долго помнил.
А Сашка был не из тех, не из породы нахлебников и паразитов, и не хотел воду в ступе всю жизнь толочь, учёного клоуна из себя строить и узаконенного дармоеда. Он был правильным парнем, совестливым, был молодцом; и мечтал прожить отпущенный Богом срок с пользою для себя и для общества…
4
Поэтому-то он, разочаровавшийся в философии и философах полностью и окончательно, и не стал сдавать весеннюю, вторую по счёту сессию, забрал документы из деканата, послал к чертям родной Горький и отчий дом, приехал и поступил в Московский Университет, гремевший в советские годы. Но уже на исторический факультет поступил - чтобы понять для себя, что же это такое, Большая История, и годится ли она для него в качестве призвания.
Но и на истфаке он разочаровался в итоге, хотя и понадобилось ему для этого на год больше по времени, чем это случилось дома, в Горьком. И здесь ему категорически не понравилась атмосфера; как не понравились и сами люди - и студенты и преподаватели, все! - которых он додиками считал, недотёпами, которых до глубины души презирал, “оторванных от жизни и от земли чистоплюев”, и практически ни с кем не общался… А главное, он перспективы для себя не увидел опять на будущее - потому что понял, убедился воочию, что в большую науку без связей и блата ему не попасть ни за что. Да и есть ли она в природе - большая и серьёзная наука? Ни миф ли это? ни обман людей? ни дьявольская ли пропаганда, рассчитанная на обывателя? А можно и иначе спросить: ни очередное ли это псевдонаучное надувание дряблых щёк, дешёвая и пошлая клоунада и переливание из пустого в порожнее в угоду сильным мiра сего, но только уже на исторической, а не на философской почве?...
На эти краеугольные и первостепенные для себя вопросы он никакого ответа за два студенческих года не получил - и расстроился сильно, занервничал, затосковал. Потому что преподавать историю в школе после истфака или заживо гнить в архивах или музеях страны вместе с чахоточными и тупыми бабами, сиречь превращаться в никчёмного обывателя-пустоцвета, он не был готов и под страхом смерти - этому всё его буйное и могучее естество противилось!!!...
И в итоге, весной второго курса он, всё для себя опять тщательно взвесив и хорошо обдумав, перестал ходить на занятия, готовиться к четвёртой сессии, как все. А в мае он пришёл в деканат твёрдой поступью и забрал документы. И опять был отчислен - уже с истфака. После чего он сухо простился с товарищами по комнате, собрал в рюкзак вещи быстро и поехал на электричке в родную Максиму Кремнёву Рязань, где без труда поступил в местное воздушно-десантное училище, чтобы стать в будущем офицером-десантником.
Товарищи по комнате, и Максим в их числе, всю весну уговаривали его не делать этого, а попробовать куда-нибудь ещё поступить - в технический вуз Москвы, допустим, или медицинский тот же. Армия, убеждали хором, она Армия и есть. Там все по Уставу живут, по команде начальников; процветает пьянство и грубость нравов, без-культурье, рукоприкладство и блуд с чужими жёнами от избытка сил и энергии… Но Сашка был непреклонен, говорил, что ни инженером и ни врачом он становиться не намерен. Потому что отлично знает, что это такое - насмотрелся, мол, на родителей своих, и их ошибки повторять не хочет.
Он рассказывал весенними вечерами, пока ещё не уволился, пока в комнате жил, про своего отца, инженера-конструктора из горьковского оборонного НИИ: как сидит его батюшка уже 20 лет за одним столом - с бабами вместе; сидит и штаны протирает, целыми днями гоняет чаи от скуки, сушки жуёт и жуёт, толстеет и вырождается от них и сидячей работы, качества мужские теряет, волю и силу. А с ними вместе - и жизни смысл, в себя самого веру. Дома ноет и жалуется постоянно, что, мол, не ценят его, не продвигают по службе, что люди в отделе говно, как и сама профессия инженера, которую он себе совсем не так представлял, когда в институте учился. «Короче, всю жизнь общается с бабами мой папаня, бабью работу делает, - зло резюмировал Сашка тот свой рассказ, - и сам при этом как баба стал, что и смотреть на него со стороны тошно. Я, пацаны, таким вырожденцем и нытиком быть не хочу, таким слизняком толстожопым. Уж лучше сразу повеситься или застрелиться…»
- Становись тогда доктором, Сань, - уговаривали его товарищи, жалея его, стараясь ему помочь. - Медицина - уважаемая профессия. Будешь в тепле и светле, в белом халате ходить: молодых медсестёр ежедневно трахать и подарки от родственников пациентов брать, деньги в конвертах. Поди, плохо! Отучишься 6 лет, получишь диплом на руки, и станешь жить - не тужить. Это гораздо лучше, во всяком случае, чем в кирзовых сапогах всю жизнь по плацу и полигонам топать, в кителе и гимнастёрке жариться, да перед всякими м…даками в генеральских погонах гнуться и голенищами шаркать.
- И врачом я быть не хочу, пацаны. Категорически! - решительно обрывал Елисеев молодых советчиком на полуслове, болезненно морщась при этом. - У меня мать врач, гинекологом в женской консультации давно уже лямку тянет. И я знаю,
