Ничего, подучишь. За границей приходилось бывать?
– Нет. – Карл Иванович даже вспотел от такого неожиданного разговора.
– А то и там побываешь. В заграничную агентуру как раз сейчас людей набирают.
Это последнее обстоятельство, ну и, конечно, соблазн получать за «непыльную» работу большие деньги и привели Иосту в охранное отделение Департамента полиции. Дальше все пошло, как по маслу. Он изучал французский, совершенствовал немецкий, штудировал политическую литературу – его определили пока работать среди социалистов-демократов. Одновременно приходилось осваивать и тонкости поведения человека из высшего круга, так как за границей, оказывается, все русские эмигранты резко меняются, даже простые рабочие: в этом он сам потом убедился, посетив несколько занятий в политической школе Ульянова.
Летом 1905 года он выехал в Женеву, и, как большинство русских социалистов, поселился на тихой провинциальной окраине города Каруж. Но этот уголок казался тихим только для тех, кто был далек от политики. Здесь находились генеральные штабы двух партий – социал-революционеров и РСДРП и выходили их газеты – «Революционная Россия» и «Искра». Казалось, обе они делали одно и то же дело: боролись с самодержавием, но между ними шла непримиримая идейная борьба. Такие же страсти раздирали людей внутри одной, социал-демократической партии – меньшевиков и большевиков.
Карл Иванович еще в Петербурге знал об этой внутренней борьбе и был хорошо подготовлен в этом плане, но никогда не думал, что культурные, образованные люди в своих личных амбициях могут доходить до грубых оскорблений и чуть ли не до драк.
Ленин и Зиновьев – с одной стороны, Плеханов и Мартов – с другой спорили обо всем: партийной дисциплине, аграрном вопросе, терроризме. Все вместе они яро нападали на анархистов, которых в Женеве, наверное, было больше, чем во всей России. Их собрания, которые они устраивали в своих кафе, часто заканчивались драками (главным образом с социал-демократами, которых они люто ненавидели за их стремление установить после революции диктатуру пролетариата), битьем посуды и стрельбой из пистолетов. Некоторые хозяева им стали отказывать в помещениях.
Анисимов глубоко ошибался, говоря, что работа осведомителя – непыльная. Мало того, что Карлу Ивановичу надо было как следует разбираться во всех внутренних противоречиях партии, он должен был иметь свое собственное мнение по каждому вопросу и доказывать его на собраниях, чтобы стать среди этих людей своим человеком. А соображал он, к сожалению, туговато.
Вскоре из Петербурга пришло распоряжение срочно внедрить его в среду русских анархистов. И Карлу Ивановичу пришлось на ходу переключиться на анархистов-эмигрантов, усиленно распространяя среди них слух, что разочаровался в большевиках.
В начале августа 1907 года он поехал в Амстердам на Международный конгресс анархистов как независимый делегат, желающий поближе узнать их учение. Русских делегатов на конгрессе оказалось всего пять человек. Он быстро сошелся с тремя из них: Николаем Рогдаевым, Иваном Книжником-Ветровым и Владимиром Забрежневым, усиленно ругал при них эсдеков и сокрушался, что столько времени потерял зря, общаясь с ними. Очень хвалил выступление Рогдаева, сделавшего на конгрессе солидный обзор анархистского движения в России. И никак не мог понять, чью занять сторону в споре испанского анархиста-коммуниста Энрико Малатеста с молодым французским приверженцем революционного синдикализма Пьером Монатте о соотношении анархизма и синдикализма.
Иоста прикинулся, что плохо разбирается в этом вопросе, и попросил Николая Рогдаева быть его наставником. И когда наступило время возвращаться в Женеву, Николай предложил ему ехать с ним (с чем Гартинг согласился), и он прибыл туда убежденным анархистом-коммунистом и близким другом Рогдаева.
Довольно быстро Карл Иванович стал в анархистских кругах Женевы своим человеком и по просьбе редактора журнала «Буревестник» Менделя Эммануиловича Дайнова написал туда две статьи о своих взглядах на социальную революцию, над которыми ему, правда, пришлось основательно попотеть и воспользоваться мыслями из чужих статей и книг. Знакомясь с этой литературой, он с ужасом увидел, что в анархистской среде все не так просто, как казалось ему на первый взгляд. Так же, как у социалистов, у них существуют разные группы, которые выпускают собственные газеты и журналы и ведут между собой бесконечные дискуссии.
Больше всего они спорили о терроризме: надо или не надо им заниматься. Только в России мало кто прислушивался к этим спорам. «Буревестник» в каждом номере сообщал, где и кого анархисты убили, сколько совершено ими экспроприаций, кто из них на этом попался или сумел убежать, а кто не захотел сдаваться в руки полиции и выстрелил себе в висок. И обязательно было 2–3 некролога об ушедших из жизни боевых товарищах.
Удивительно, что в Женеве девять лет назад итальянский анархист Луиджи Лукени зарезал последнюю императрицу Австро-Венгрии Елизавету, когда она поднималась на трап отплывающего парохода. Своей необычайной жестокостью поступок поверг в шок всю мировую общественность, но это не мешает швейцарскому правительству разрешать анархистам жить у них в стране, издавать литературу и открыто дискутировать о терроризме.
Вскоре после Амстердамского конгресса Гартинг дал Карлу Ивановичу задание: следить за анархистами, придерживающимися террористических взглядов, и быть в курсе их дел. Две такие группы ему были хорошо известны: «Бунтарь» и «Буревестник», которые как будто специально, чтобы облегчить ему задачу, объединились в группу «Интернационал» и теперь постоянно говорили о возобновлении в России терактов. Больше всех об этом мечтала Ольга Таратута, 38-летняя дама, которая год назад бежала с помощью своего мужа из одесской тюрьмы. Этой «Бабушке» – ее кличка в охранном отделении полиции, давно пора было успокоиться, а она все рвалась в бой и будоражила других.
Ее горячо поддерживал Константин Эрделевский, бывший руководитель группы «Бунтарь», метавший вместе с Таратутой бомбу в кафе Либмана. К ним примыкали Наум Тыш, Генрих Сандомирский, Александр Гроссман, Исаак Дубинский и еще целый ряд людей. Карл Иванович доложил об этом Гартингу, и тот приказал ему полностью переключиться на эту группу.
Теперь Карл Иванович регулярно заходил в кафе «Оливковая роща», где последнее время обычно собирались «интернационалисты» (так они с Гартингом назвали эту группу), выпивал со своими новыми друзьями по нескольку литров пива и уходил далеко за полночь с разбитой головой. Дальше разговоров дело пока не двигалось.
«Оливковая роща» находилась в старой части города на самой шумной и оживленной здесь Place du Bourg-de-Four. На площади было много разных кафе и пивных, но «Оливковая роща» пользовалась у русских эмигрантов особой популярностью за свободную атмосферу и сравнительно низкие цены на пиво и кофе. Ее хозяин, маленький толстый грек, правильно рассудил, что низкие цены привлекут больше людей, и терпеливо относился к своим посетителям: много говорят и шумно спорят, зато пьют и едят тоже много и приносят заведению солидный доход. Скандалов и драк он не допускал и, чтобы общаться с ними напрямую, выучил русский язык и нанимал в официанты только русских, ставая им условие: не заниматься политикой.
… С Mont-Blanc Карл Иванович повернул на мост через Рону и вскоре уже шагал по улицам старого города, направляясь к Place du Bourg-de-Four. Войдя в «Оливковую рощу», он растерялся: из его обычных знакомых за столиками никого не было. Он подсел к бывшему эсеру Васе Белых.
Вася, по слухам, принимал участие в убийстве Великого князя Сергея Александровича, с тех пор безвыездно жил в Женеве и ни в какой партии больше не состоял. Еще Белых славился тем, что сильно разбавлял пиво водкой, мог выпить с десяток кружок такого гремучего коктейля и не пьянел.
Однажды несколько человек подбили его на спор, что после 10-й кружки он окажется под столом. Белых вытащил из карамана 200 рублей. Спорщики смущенно переглянулись, но, порывшись в своих карманах, положили рядом такие же деньги. Бывший террорист одолел 17 кружек – больше в него просто не влезало, но оставался трезвый, как стеклышко.
– Своих ищешь? – дружелюбно спросил Вася. – Они сидят в углу кафе.
– Да, нет, – сказал Иоста, – я забежал на несколько минут.
Вася ушел в туалет. Карл Иванович пересел на его место, оказавшись лицом к анархистам. Вся компания сидела в дальнем углу кафе за сдвинутыми столами и что-то оживленно обсуждала. К своему удивлению, он увидел там Николая Рогдаева, который редко появлялся в этом кафе. Рядом с ним сидели редактор «Буревестника» Дайнов и трое незнакомых Иосте людей. Заметив его, Рогдаев кивнул ему головой, но к столу не пригласил.
Прошло 15 минут. Компания по-прежнему бурно беседовала. Слышно было, как «Бабушка» кого-то возмущенно назвала ренегатом и предателем революции. Карл Иванович надеялся, что Рогдаев вот-вот подзовет его к себе, но его явно игнорировали. Интуиция же подсказывала, что самому подходить к ним не следует.
Вернулся Белых, заказал еще пять кружок пива и две бутылки водки и предложил Карлу Ивановичу выпить с ним. Иоста для приличия выпил одну разбавленную кружку, отчего у него тут же закружилась голова, зато выведал у Васи, что три новых товарища, сидевшие рядом с Рогдаевым, – только что бежавшие из Росии Сергей Борисов, Андрей Штокман и Евгений Маклаков. Последнего он не знает, а два первых – крутые товарищи.
– Борисов что-то затевает, – охотно рассказывал Вася, потягивая свою гремучую смесь и грызя длинные соленые сухарики. – Они и меня к себе звали, только мне этого не надо: я в Россию больше не вернусь.
Иосте не понравилось, что Рогдаев не пригласил его к столу, и по тактическим соображениям два дня не появлялся в кафе. На третий, придя в свое обычное время, увидел, что все товарищи-«интернационалисты», за которыми ему следовало особо наблюдать, отсутствовали. Не появились они и на следующий день. Словоохотливый
Белых сообщил, что теперь они собираются на бульваре Pоnt de Arve в художественной мастерской Маруси Нефедо¬вой, бывшей анархистки из Одессы.
Карл Иванович был знаком с Марусей еще по Парижу через одного знакомого художника-социалиста и бывал в ее мастерской на Монмарте. Маруся ему нравилась. Ее взлет наверх – девушки из семьи бедного одесского портного, напоминал ему его собственную судьбу.
Три года назад Маруся сбежала из Сибири и вышла в Париже замуж за крупного фабриканта. Тот был в довольно преклонном возрасте и вскоре ушел в мир иной, оставив ей приличное состояние.
Анархистскими делами молодая вдова больше не интересовалась, занялась скульптурой, посещала курсы ваяния в Парижской академии живописи и брала частные уроки рисования у французских знаменитостей. Жила на широкую ногу, сумев привлечь в свою мастерскую весь парижский бомонд. Там можно было встретить даже Пикассо, Родена и Мадильяни. Не без их помощи ее работы выставлялись на престижных французских выставках, и критики в один голос отмечали ее большой и разносторонний талант.
Бывшие
