встречи за обедом проходили тихо и мирно.
Николай часто ловил на себе изучающий взгляд Григория Ароновича.
Тот, смирившись с мыслью о замужестве Лизы, не мог забыть слова Богдановича о том, что Николай находится под следствием. Трудно представить, что этот умный, серьезный и полный собственного достоинства человек, безумно влюбленный в его дочь, – революционер и находится под наблюдением полиции.
В подтверждение этого он недавно нашел на работе в своем кабинете свежий выпуск нелегальной газеты большевиков с большой статьей, в которой капиталисты и буржуазная аристократия (а значит и он) обвинялись в ограблении и обнищании народа. Слово «буржуазная аристократия» было жирно подчеркнуто красным карандашом. Под статьей стояла подпись «Андрей», рядом с ней в скобках кривыми печатными буквами была выведена настоящая фамилия автора – Николай Даниленко.
Откуда газета взялась в его кабинете, куда кроме уборщицы никто не входил, он не мог понять и даже не стал спрашивать у нее, знал: она к этому не причастна.
«Доброжелателей» у него всегда хватало, а теперь, после истории с Лизой, их стало еще больше. Слух о ее поступке моментально разнесся по городу. Раввин тоже провел с ним беседу, сказав, что негоже, чтобы дочь такого уважаемого члена общины подавала дурной пример другим, сбежав из дома и живя без венчания и родительского благословения с человеком другой веры. Рабби посоветовал сделать все, чтобы Лиза вернулась домой. Он не сказал об этом неприятном разговоре даже жене, один неся на себе тяжелый груз. Да и что можно было сделать, если Сарра Львовна первая смирилась с положением дочери и сделала Николая членом их семьи.
Теперь Григория Ароновича мучила мысль о том, что в любой момент может состояться суд над Николаем, тогда на них падет еще один позор: Лиза станет женой заключенного или каторжника, и это клеймо прилипнет ко всем ним. От этих мыслей настроение у Фалька к концу обеда портилось, и он, не дождавшись десерта, под разными предлогами уходил в кабинет и, расхаживая перед «Демоном поверженным», говорил ему:
– Вот такие, брат, дела. Думаешь, тебе одному плохо, и мне плохо, просто отвратительно.
Лизу тоже мучили мысли о суде, только другого рода: что с ней будет, если Николаю придется бежать из Екатеринослава и скитаться, как его брату Сергею? Она этого не переживет.
Эту тревогу усиливал Дмитрий Ковчан, который недавно вернулся в город и сразу зачастил к Николаю. Его ничуть не смущало, что он теперь живет не один. Приходил он обычно по вечерам, они с Николаем удалялись в кухню, долго разговаривали, писали тексты листовок, а иногда уходили совсем поздно, в ночь – на митинг или собрание. Тогда Николай говорил ей: «Ложись одна, меня не жди!».
Она, конечно, не могла заснуть, стояла у окна и ревела на всю квартиру, уверенная, что с ним что-нибудь случилось. И, когда Лиза его потом укоряла, что промучилась всю ночь, он обещал, что больше этого не повторится, но вскоре опять приходил Дима, и он исчезал с виноватым лицом до самого утра.
Дело было в том, что по указанию Ленина в Екатеринослав для возобновления работы прибыло новое пополнение партийных работников. Надо было помочь им собрать старые партийные кадры и найти новых агитаторов и пропагандистов. Работа эта продвигалась крайне медленно, так как меньшевики тоже усилили свою деятельность и перетягивали людей к себе. Еще большую активность проявлял «Союз русского народа», который не давал рабочим вздохнуть. Из-за этих оголтелых «борцов с революционной крамолой» собрания приходилось устраивать далеко в степи или в Монастырском лесу. Поэтому Николай так поздно возвращался домой, не умея отказать Ковчану и желая всем сердцем помочь новым товарищам.
Однажды Ковчан пришел к нему с необычной просьбой. Большую группу большевиков высылали в Сибирь, и комитету срочно нужны были деньги, чтобы выдать людям пособие на дорогу и оказать материальную помощь их семьям.
– Коля, – жалобно сказал он, – на тебя вся надежда. Попроси Лизу, чтобы анархисты дали нам взаймы крупную сумму денег. Мы через три месяца вернем.
Николай нахмурился.
– Дима, я не буду Лизу ни о чем просить. И вообще не солидно обращаться к людям, которых мы постоянно осуждаем за «эксы».
– Что же делать?
– Если другого выхода нет, просите у анархистов, что хотите, только не через Лизу.
Эта неожиданная просьба вызвала у Николая тревогу и заставила задуматься о том, продолжает ли Лиза общаться со своими анархистами. Но спросить ее об этом прямо не решался. Лиза говорила, что целый день думает только о нем и не может дождаться той минуту, когда он, наконец, вернется домой. Наверное, так оно и было, потому что он тоже целый день о ней скучал и, возвращаясь со своих занятий, почти бежал от трамвайной остановки, чтобы скорей ее увидеть и сжать в своих объятьях.
Ближе к лету они стали обсуждать, как провести каникулы. У Николая из-за занятий с учениками и кучи переводов оставался свободным только один август. И то ему нужно было выкроить хотя бы неделю, чтобы съездить в Петербург к Сергею, у которого начались серьезные проблемы со здоровьем. Сарра Львовна предложила Лизе поехать с ними, как обычно, в Ялту и потом туда приехать Николаю. Лиза же все настойчивее стала приставать к нему, почему он не знакомит ее со своими родителями. Ей очень хотелось побывать в Ромнах и познакомиться с Еленой Ивановной и Ильей Кузьмичом.
Николай устал ей объяснять, что дал отцу слово не жениться до окончания училища.
– Потерпи немного, – умолял он, – ты знакома с Володей, это тоже моя семья.
– Ты не хочешь с ними знакомить по другой причине, – упрямо твердила она, непонятно на что намекая.
– По какой еще причине, – сердился Николай. – Пойми, я и так доставил им массу неприятностей со своим арестом и не хочу их опять огорчать.
– А я, значит, своих родителей могу огорчать?
– Лизонька, не переворачивай все с ног на голову. Не будем из-за этого ссориться.
У него вообще было удивительное умение сглаживать все углы в их жизни, во многом ей уступать или говорить таким тоном – спокойным, но не терпящим возражения, что ей поневоле приходилось соглашаться.
Однако после отъезда Фальков в Крым она так замучила его разговорами о родителях и Ромнах, что он сократил свои занятия с учениками, и в середине июля они поехали в Петербург.
Лиза была в восторге от города. Они остановились у знакомых Николая на Литейном проспекте. Хозяева дали им запасные ключи, и они целыми днями бродили по улицам, возвращаясь домой далеко за полночь, а иногда, пользуясь тем, что еще продолжались белые ночи, гуляли до самого рассвета. Один раз Николай нанял на два часа лодку. Веселый капитан, сыпавший без конца прибаутками, провез их по каналам, сделал большой круг по Неве и остановился недалеко от Николаевского моста, чтобы они посмотрели, как под его разведенными половинами проходят морские суда.
– Барышня, прикажите своему мужу добавить еще пару целковых, и я вас прокачу до самого Кронштадта.
– А разве туда можно подъезжать? – удивился Николай.
– Кому нельзя, а кому можно, – засмеялся лодочник.
Николай дал ему два целковых, и тот, как опытный экскурсовод, предложил им сначала высадиться на Стрелке и посмотреть оттуда на Неву и Зимний дворец – начинался восход солнца. Лиза, явно, ему понравилась, и он не знал, как ей угодить.
К Ростральным колоннам они приходили несколько раз днем любоваться отсюда широкими просторами Невы, Петропавловской крепостью и Зимним Дворцом. Сейчас река и город были покрыты легкой розовой дымкой, сквозь которую настойчиво пробивались лучи солнца. Неожиданно шпиль на Петропавловском соборе засиял, и все окна крепости и мачты стоящих под ее высокими стенами судов вспыхнули золотисто-багровым пламенем.
– Голландия или Гамбург, – с восторгом воскликнула Лиза. – Не надо ехать за границу.
– Подожди, мы еще никак не дойдем до Крюкова канала, вот, где настоящий уголок Голландии.
– Здесь так прекрасно, что хочется много музыки.
– Может быть, у тебя еще скрывается и композиторский талант?
– Нет уж. Сочинять я не способна. Но музыка всегда со мной. Когда я смотрю на зимний лес, во мне звучит Чайковский или Григ, а сейчас я слышу Итальянскую симфонию Мендельсона. Знаешь, такую?
– Нет.
– Та-та-та, – пропела она. – Там музыка парит над каналами Венеции, а здесь – над Невой. Очень красивая симфония. Удивительно, как человеку удается создавать такие чудесные вещи.
Лодочник был доволен, что доставил своим пассажирам удовольствие, и, пока они плыли к Кронштадту, без умолка рассказывал о Петербурге и его окрестностях. До крепости они не доехали. Навстречу им попалась другая лодка, и ее хозяин сообщил, что в Свеаборге начались беспорядки моряков, и в крепости объявлено военное положение. Пришлось повернуть обратно. Но они и так получили достаточно впечатлений.
На следующий день они пешком пошли от Исаакиевского собора к Крюкову каналу, обошли весь этот район, а оттуда на извозчике поехали к Александро-Невской лавре и Смольному монастырю. В Смольном соборе служка предлагал за деньги подняться на колокольню и посмотреть на город с высоты птичьего полета.
– Долго туда идти? – спросила Лиза, уже уставшая от долгой ходьбы.
– Минут 10.
Желающих нашлось всего пять человек. Лиза быстро выдохлась, но Николай упорно тянул ее дальше за руку. Оставалось преодолеть всего одну узкую винтовую лестницу, которая висела над глубоким проемом. Лиза поднялась на две ступеньки, и у нее закружилась голова.
– Не смотри вниз, – приказал Николай и обнял ее за плечи.
– Мне страшно, я подожду тебя здесь, – сказала Лиза и еле живая спустилась на площадку перед винтовой лестницей, где тоже было окно, и открывался не менее широкий обзор на Петербург и Неву.
- Ну, как тебе Питер? – спрашивал он каждый раз, когда они чуть живые добирались до своей комнаты, и не было сил пойти на кухню, где заботливые хозяева оставляли для них ужин.
– Город потрясающий, но я вряд ли поступлю тут в консерваторию. Здесь совсем другие люди и во всем чувствуется очень высокий уровень.
– Особого уровня я не вижу. Возможности другие – это да, и много гонора. Так и у нас, провинциалов, есть свое достоинство.
В это время в Петербурге гастролировала оперная труппа Зимина, на которую они не смогли попасть год назад в Екатеринославе. Они побывали на всех ее спектаклях. Театр поставил даже «Лакме» Делиба. Николай первый раз слушал эту оперу, и музыка с самого начала захватила его. Он украдкой смотрел на Лизу – у нее глаза сияли от восторга.
– Петрова пела партию Лакме превосходно, – сказал Николай, когда они вышли из театра, – особенно во втором действии. Но и у тебя голос не хуже. Ты вполне справилась бы с этой ролью.
– Помнишь, в прошлом году на катке я тебе рассказывала, что мы с Семеном Абрамовичем разучиваем новую трудную арию. Это и есть та ария, которая тебе понравилась. Верхние «до» брать очень сложно, и Петрова несколько раз сфальшивила. Ты, конечно, этого не заметил. У меня на занятиях получалось хорошо, а вот на сцене или на экзамене в консерватории могу сорваться.
– Ты себе это внушила. Я уверен, что у тебя все
