хотя бы напомнить о своем присутствии легким кашлем или жестом руки. Но остался недвижим, сверкали только глаза, впитывали ее светлый образ. Он пил ими, будто святую воду — ее пышные распущенные волосы, ее тонюсенький стан, ее робкие бедра. Он знал ее всю, но и будто не знал... Снова, как при первом знакомстве, открылись ему ее узкие плечи — слабые, ищущие его защиты, ее лебединая шея, ее девичьи груди, облегаемые нежной тканью, ее маленькие груди... открылось лицо — самое прелестное лицо в мире.
Александр Семенович не удивился тому, что жена так молода, как и в первый день их встречи, что тридцать совместно прожитых лет ничуть не состарили ее, не оставили даже лучиков морщин в излучинах глаз.
Старик всегда обожал ее глаза, даже виноватым — стесняясь их упрека, даже неправым — прячась от их укора. Он осязал их энергетику всем телом, даже когда сквозь людей она смотрела ему в спину, он узнавал ее взгляд. В одиночестве, в чреде невзгод ему так не хватало ее участия, и он воскрешал в памяти глаза любимой — и приходило утешение.
Наконец их взоры соприкоснулись, он весь подался ей навстречу. Она улыбнулась ему, у старика навернулись нечаянные слезы, но он не стыдился той слабости, вызванной чувственностью и ослеплением от долгожданного свидания.
Они неотрывно смотрели друг на друга. Она продолжала улыбаться ему — молодая, красивая, свежая — седому, старому, усталому... Из уст старика непроизвольно вырвалось имя любимой, вослед раздался ее голос — веселый, юный, задорный. Он упивался его тембром, наслаждался музыкой слов. Жаль только, никак не мог различить смысла произнесенного, видимо, от волнения стал столь тугоухим. Старик заставил себя успокоиться, но и тогда сказанное женой оставалось недоступно ему. Он ощущал в интонации речи ласку и доброту, чувствовал ноты грусти и сожаления от былой разлуки, но и воспринял отраду и радость, вдохновленные новой встречей.
Она подошла к нему близко-близко. Навстречу жене Александр Семенович протянул трясущиеся руки, но она ловко ускользнула от объятий. Вторая попытка прикоснуться к любимой тоже не удалась. Старик осознал, что сегодня ему не уготовано приголубить жену, не выпадет поцеловать ее, не суждено погрузиться в запах ее кожи, ощутить вкус губ и щек, упругость и податливость тела. Старик смирился и уже не сожалел о том, да и не было никаких задних мыслей, он был счастлив одним зрительным восприятием.
Он радовался, что она присела рядом, тешился блеском ее глаз, сочностью губ, наслаждался бодрым девичьи голосом — и все его существо наполнил покой, отрадный покой семейного уюта, они вместе с женой...
Александр Семенович сделался недвижим, присутствие любимой загипнотизировало его, осталось лишь парализовано созерцать свою единственную. Он помнил, что необходимо спросить у жены нечто очень важное, но слова, самые простые и обиходные фразы, затерялись где-то в недрах памяти. Да и Бог с ними... Старик не противился забывчивости, ему недосуг напрягать разум, он растворился в созерцании...
Во внешнем мире стремительно бежало время, уже сумерки, а в комнате старика оно, как в сказке о спящей царевне, обессилено прикорнуло — остановилось. Нужен был внешний толчок, и он произошел, включились уличные фонари.
Александр Семенович вдруг опомнился, яростный вулкан заклокотал в его сердце. Грудь разверзлась, и потоки огненной, все крушащей на своем пути лавы ринулись во вне. И следом прошибли горькие слезы, не рассудок, ни воля не смогли сдержать их необузданный напор. Горло пересохло, покрылось коркой, будто старик блуждал в самой сухой пустыне, не находя влаги и людей. Он не узнал своего голоса — рев пещерного медведя извергся из перекошенного рта. Да и сама плоть его стала ничтожной и тленной, она превратилась во прах. Старик рухнул на колени, уронил голову на тщедушную грудь, а его руки, словно пара засохших уродливых ветвей — тщетно колебали воздух. Александра Семеновича прорвало!..
Разом нашлись самые нужные, самые единственные слова, он никогда в жизни не говорил так колоритно и так правильно. Он раскрыл жене свою истерзанную, в незаживающих шрамах душу. Увы, любимая совсем не знала его, хотя они прожили тридцать лет и три года. Увы, она мало когда понимала его, разделяла его страдания. Нет, нет — она не была ему чужой, он безмерно признателен ей за все тепло, за все счастье, что она подарила ему. Он благодарен судьбе, что они встретились и сошлись, и долго жили...
Неуемная чреда страстных клятв, уверений в любви, обвинений в черствости, радостных и горестных воспоминаний захлестнула старика. Он говорил, говорил, говорил... Он уже не контролировал свои мысли, но в тоже время отчетливо понимал, что выкладывает самое нужное, самое главное на сегодня. Он знал, что хоть раз в жизни человек должен до конца высказаться, отыскать в своей душе слова — молитву и заклятие, сказать правду...
Но все на земле преходяще, иссяк, казалось, необъятный источник, Александр Семенович замолчал также внезапно, как и начал говорить. Почувствовал ли он облегчение от непроизвольной исповеди?.. Увы — легче не стало. По всему тело разлилась юдоль, ощущение собственной пустячности — юдоль в голове и сердце, кругом все зря... Стоило ли вообще сотрясать воздух речами сколь великими, столь и жалкими. Александр Семенович погрузился в прострацию, он превратился в мумию, равнодушие ко всему окутало его.
Через неделю, а может, через месяц кто-нибудь проникнет в его жилище и увидит окаменевшее тело старика, покрытое паутиной, а вокруг прах и тлен. «Ну и пусть... — где-то в глубине подсознания Александра Семеновича теплилась мыслишка, — меня уже ничто не волнует, я смирился со всем...».
Но тут он ощутил на своем темени поцелуй, горячий, словно расплавленный металл, долгий, как страшный суд. То его жена, она поцеловала старика, вдохнув своим поцелуем массу энергии, столь необходимой для продолжения жизни. Она растормошила рассудок старика, пробудила его от, казалось, неизбежной погибели, она подарила еще кусочек жизни.
Александр Семенович воспрянул от забытья, благодарно кивнул своей избавительнице. Их взгляды опять сошлись. Взор жены был покойным и ровным, сама вечность проступала в голубой бездне. Старик, было, хотел уточнить: «А как же я? Что станется со мной?..» Но жена опередила его вопрос и бесстрастно отозвалась, тот приговор не страшил старика, совсем не пугал его, он воспринял ее ответ как неизбежный и долгожданный итог — урок всей своей жизни.
— Скоро мы будем вместе, Саша, мы навсегда останемся вместе, и уже ничто не разлучит нас, — и любимая указала на противоположную стену. В фиолетовом мареве неземным светом сияли фотографии их молодости. Она стройная, красивая, совсем девчонка в прозрачном крепдешиновом платьице, ловко облегающем ее ладную фигурку, и он, серьезный парень с заметной проседью в волосах (бывший зека) — сильный, смелый, еще не уставший от поражений.
— Мы будем там такими же, как в день нашей встречи, мы будем целомудренными, мы будем чистыми, — она выговорила фразу плавно, нараспев, еще сильней укрепив веру и бесстрашие мужа, — протянула руку...
Старик сжал узкую ладонь, холодная плоть не испугала, не отодвинула...
— Пойдем со мной, Саша, побудем еще раз на нашем месте...
И Александр Семенович, ведомый молодой прекрасной женщиной, ощутив самого себя тридцатилетним, бодрый и радостный, ступил за порог.
Вот они вышли из парадного... Александр (новый Семенович) не ощущал слякоти и ночного холода, он (да, простительно сравнить со слепым) положился на волю поводыря, спешил за ним, не ведая, куда его ведут...
Они остановились на высоком берегу реки. В ночном мраке речное русло едва различимо, и лишь бурлящий шум воды предостерегает неосторожного путника от возможного лиха. Александр Семенович отчетливо вспомнил, что здесь, на взгорке, они назначили первое свидание. Он ждал возлюбленную, присев на парапет, нервничал, как самый распоследний трус, а потом ощутил себя на седьмом небе, когда торопливо и неумело чмокнул милую в раскрасневшуюся щечку. Они полюбили этот каменистый взгорок. И именно тут он явственно осознал, что она — станет его женой, единственной перед Богом и людьми.
Теперь они стояли рука в руке на заветном месте, слушая неугомонную песнь воды, ведь под ее живительную мелодию родилась и окрепла их любовь.
Потом супруга потянула его дальше, они шли в гору. Александр Семенович не противился торопливости жены, да он и не устал на крутом подъеме. Дышалось легко и свободно, так, когда он, точно орловский рысак, оббежал весь город в поисках квартиры — их гнездышка.
А вот и он, маленький невзрачный домишко... В нем прошел медовый месяц, тут они ожидали рождение малыша — и было им тогда так славно, как уже никогда.
Он сильно обветшал — старый, часто снящийся во сне родной дом. Только сейчас старик узнал, что тут давно не живут, строение сиротски смотрело пустыми глазницами окон. Хотелось попрощаться с родимым кровом, но жена влекла дальше...
Перед ними вставали забытые уголки города, где они любили бывать в пору молодости, где были счастливы. Старик поразился цепкой памяти любимой — нашла даже самые укромные места.
Дождь стих, и раздались голоса давно умерших друзей, их смех, обрывки ходячих анекдотов тех дней. Хлесткий ветер снес с неба остатки туч, его сменил легкий ветерок, навеявший сладкий запах разнаряженных девчушек на танцплощадке, впрочем, Александр мало заглядывался на них. У него была одна единственная, созданная лишь для него одного, одна — та, что сейчас стоит рядом.
Она спешила все дальше и дальше, он безропотно подчинялся. Сдавалось, они уже обошли весь город и тем самым прочувствовали все совместно прожитые годы, непростые, но светлые — их жизнь. Куда теперь?
Старик вгляделся вперед. Что за диковинная картина? На черном небосклоне, усеянном яркими звездами, прямо перед ним — черная квадратная бездна, ни одна звездочка не мерцает, ни одно облачко не проплывет. И тут до него дошло. Ведь это собор, черный айсбергом заполонил треть небес. Любимая привела его к собору.
Они ступили в таинственно замерший церковный сквер, он казался царством теней, по сути, и был сколком давно минувших эпох.
— Ну, вот и все!.. — произнесла его любимая. — Саша, спасибо тебе за эту прогулку, мне было так хорошо... спасибо, милый.
Александр Семенович недоуменно смотрел на молодую женщину, не соображая, чем ответить.
— Прощай, Саша... Мы скоро будем вместе, мы навсегда будем рядом, до свидания... — и она ушла, растаяла во мгле.
Тоска одиночества резанула старика в самое сердце, следом мучительная судорога сотрясла все тело, первобытный хлад закрался в самые потаенные уголки души. Старик глубже втиснулся в стародавнее мокрое пальто, окоченевшими руками поднял скользкий сырой воротник...
О чем он думает, трудно ответить однозначно? О красавице жене? О прожитых годах? А может быть, просто разглядывает мрачный силуэт готического собора?..
Внезапно, очнувшись от забытья, старик поднялся со скамьи и, нетвердо ступая
