Записки Сменщика

к первому варианту – настолько уж все опротивело, что и жизнь не мила кочегарская; так хоть закончить ярко! Указ Фараона уже вышел. Нужно на что-то решиться, чтобы потом не жалеть… Вопрос важный, и он, Паша, по совету Сменщика, решил идти не по самоизбранному пути, а готов он выслушать и исполнить волю свыше – даже если она ему и не по сердцу будет. Вот.







Батюшка, весь мяконький, весь улыбчивый, весь рыженький, переминался под синеньким подрясничком своим, как хомячок. Пашу слушал он невнимательно, он просто нетерпеливо ждал, когда тот закончит;  общаясь только со своими восторженными почитательницами, он давно уже  навык никого не слушать;  речи их были всегда ни о чем, о душе просто…  Перебив Пашу при попытке рассказать о своем поиске жизненного пути,  батюшка, поглаживая розовые кружева подрясничка беленькими пальчиками, уже начал было одну из своих речей о духовной любви… от которых женщины закатывали глаза… Но вовремя спохватился, разглядев, что перед ним – человек-сталь. Батюшка вздохнул, собрался, настроился и сказал свою самую мужественную, свою самую суровую в жизни проповедь.







- Уезжать, не уезжать – не в том дело, Павлик. Все это совсем неважно, и ты поступай, как сам знаешь. На то она и есть, христианская свобода!







Главное, Павлик, в том, чтобы ты научился побеждать мир.







Побеждай, Павлик, мир адгезионным износом… Ты не знаешь, что это такое? Ну и ну… Сразу видно, что ты святых отцов не читаешь. Но я тебе объясню. Не зря же ты сюда пришел, верно? Зря ничего не бывает. Все чисто по промыслу. Это о твоем спасении промысел, и ты сейчас слушай и запоминай. Будь внимателен. Готов?







Побеждай, Павлик, мир адгезионным износом! Это просто. Действуй так. Если увидишь где что стоящее – контору какую, дело какое выгодное, бизнес у кого-то удачно пошел… То ты в это общество успешных людей должен вонзиться, как меч веры. Они охнут, но отторгнуть не смогут – ты будь тверд, стой на камени. Ничто не должно в тот момент поколебать тебя в исповедаии твоем!







И затем, обычным порядком, к тебе обязательно прилипнет вся плоть ихнего предприятия – деньги, связи, информация полезная, которая и как компромат пригодиться при случае  может. И когда облипнешь хорошо, когда все для церкви полезное прирастет к тебе как к родному – вырви себя из падшего их мира прелюбодейного! Без жалости! И уйди от них, и не слушай упреков их, и отряси на них прах сандалий своих! Да! Трудный момент, и друзья там могут уже появиться – но дружба с миром есть вражда против Бога…







И, как покончишь с ними, сразу вспомни о десятине. Впрочем, десятина – это так, для маловерных… Теплохладные только десятину дают… Настоящий верующий  всегда половину отдаст, да и за другую, что себе тайком присвоил,  совесть его мучить будет беспощадно… Совесть, Павлик – это голос Божий в душах наших. Слушайся ее всегда, особенно когда за половину укорять будет… Она нас к покаянию и приводит… Приходи каяться, приходи. Без исповеди заедят человека пороки, жадность несытая… Иуда вот жадиной оказался – и смотри, как неудачно карьеру закончил… А такие перспективы были у человека! Эх…







И еще вот что. Жизнь, Павлик, многообразна. Всех ее явлений сразу не уловишь, но широту восприятия, способность ухватиться за все ты в себе развивай… Это я к тому, что всегда можно и на двух, и на трех работах крутиться, и сразу в несколько дел вонзаться! Да! Вот и Патриарх наш, как ты и сам знаешь, раввинит по совместительству… А что? И нашим, и вашим, и всем хорошо, и в семью прибыток…  Да... В трудовой у него, говорят, и штамп новый поставить некуда... И ВСЦ, и синагога, и все кирхи, и костелы, и мечети, и капища сотрудником его держат... С буддистами он буддист, с кришнаитами - Кришна; для всех он стал всем, чтобы приобрести  хоть что-нибудь... Пример со старших брать – это всегда правильно, на то они и иерархи… Тут батюшка на секунду задумался о чем-то своем… - Это ж надо… На такую высоту залез, и не сковырнешь его оттуда… Это ж какие резервные возможности  организма в себе раскрыть надо… Очнувшись, батюшка продолжал строго: - Так вот. Ты мне первому открылся? Первому? Значит, я теперь навсегда твой духовник. К другому не ходи. Духовное предательство – дело самое страшное. Приходи, облегчай совесть, на новые дела благословляйся. Жить в послушании – половина спасения. А гитару ты брось. Дерево по плодам судят. Где толк с деревяшки этой для церкви? Нет денег - значит, смоковница она бесплодная, а все эти бесплатные занятия на суде будут во огнь вметаемы. Дни лукави суть, не траться попусту, а  торопись плод веры принести в сокровищницу церковную...  ПАВЕЛ!!!







Паша не смотрел новости и не знал, что громкое «Павел» в конце репортажа означает включение обратной связи. Он недоуменно посмотрел на батюшку. Тот торопливо благословил недотепу и убежал обратно к женщине, подсохшие глаза которой смотрели на Пашу со злостью…







Сподобившись окормления сего, поволокся Паша наш обратно домой через весь город, по дороге на ларьки с бормотушкой поглядывая – и если б не пустые карманы, то обязательно залил бы он сладость беседы духовной питьем горьким… Пришел в кочегарку он совсем разбитым.







- Ну что? Как? – Пристал к нему я с порога.







- Нормально.







- Что нормально?







- Все нормально.







- Что делать будем?







Это был, учитывая усталость Пашину, разговор с самнабулом. Паша полулег на сидение и просто засыпал.







- Убегаем?







- Как хочешь. Это неважно. Живи как хочешь. Свобода.







- Ну как же неважно? Очень важно!







- Главное – победить мир.







- Зачем?







- Чтобы взять с него деньги. Деньги надо сочно собирать.







– Зачем нам деньги?







- Чтобы отдать настоятелю.







- Все отдать?







- Нет, половину. Но другую ты как бы утаил.  И будешь каяться, и он  на все благословит…







- Стоп. Ты с настоятелем говорил? Ты не на новенького нарвался? Я же говорил – не спутай…







- Не спутал. С настоятелем. Его женщины любят…







- Ничего я не понял. Бред какой-то. Подремай, Паш, дверь подопри ломиком, никому не открывай, я мигом!







И я пошел скоренько в соседний дом, к жене Полиглотыча. Она  очень обрадовалась, что и я интересуюсь историей, случившейся на их приходе, и рассказала мне историю их прихода всю, подробно, начиная с Крещения Руси.







А закончила она рассказами о том, что новенький из Львова настоятеля подсидел, и до операции довел, и линкольн навигатор тюнингованый, объем девять литров, владыке подарил, и тот новенькому грамоту дал, и храм с помощью милиции отобрали, а народ был против и пикет делал; и что о. Петр теперь заштатным будет, и что он сам не против, потому что он стал  непоминающий; но приход разделился, и которые не с о. Петром, все недуховные, и на службах улыбаются, и сало едят как Дарвинюк, всегда; а верные о. Петра ничему не поддаются, даже его, отца Петра, советам; и все отвергли; и номера отвергли, и паспорта отвергли, и пенсионные отвергли, и билеты в трамвай отвергли, и это грех; и ездят без греха, зайцами; и сотовые отвергли, в них прослушка;  и ходят теперь только  с рупорами, и переговариваются только в рупор, чтобы избежать тотальной слежки антихриста; и каются у отца Петра дома,  и что его вчера на дорогой машине с больницы привезли, и к нему уже очередь, и что все его уважают, и что он монархист потомственный, и катакомбник, и с зарубежниками в переписке; и что он подвижник, обезболивающие пьет только на людях, а когда один – не пьет, плоть истязает, и что он прозорливый, и все сто раз убедились,  что это так; и что операция была на  сердце, и врачи сказали, что это – от поста, и от нервов, и все его жалеют, и что она рассказала ему на последней исповеди, и что он ей посоветовал… и что она ему расскажет в следующий раз – ты только не перебивай…







Поняв наконец, что разговор только начался, я горько вскрикнул и начал убегать зигзагами, боясь ее просьбы дослушать, как пули…







Но в кочегарку я влетел на подъеме – Паша, разумеется, не закрылся и спал; спал беспечно, как казак в Гоголевском «Тарасе Бульбе»! Прямо на дороге... Пользуясь случаем, я отомстил за все мои пробуждения – и пропел над ним что-то им не любимое; мой гадкий голос и отсутствие слуха пробудили Пашу очень быстро.







- Паш, пьем чай и идем в лес.







- Что еще? На природе хочешь?







Он имел в виду – «закончить путь свой».







- Идем к отцу Петру. Он – бывший настоятель, а ты львовского басни слушал. Отца Петра с больницы уже привезли, он дома, все нормально будет!







- Не пойду. Устал. Хватит.







- Нет, пойдем. Не пожалеешь.







Мы попили чаю, ожили, и вышли из кочегарки с осторожностью и  серьезом разведгруппы.







В подъезде никого. Хорошо.  Бесшумными котами мы поднялись на второй; квартирой  прошли на балкон - и Паша, не знаю зачем, повесил на плечо гитару в чехле. Решил предстать пред старцем во всех «закидонах»  честно, находясь еще под впечатлением от львовского? Или сыграть нечто, что показало бы человеку строго церковному, что музыкой тоже можно мыслить праведно? Не знаю, мне было не до вопросов, я уже был занят собой.



















Рукопись десятая.











Жил о. Петр в той самой деревушке, мужички которой кирпич из монастырских строений добывали.







Подвиги Пашины, оказывается, дошли и до о. Петра. " И живет в тех руинах - народ молвил - парень молодой. И стоит за место то твердо, как за родное. И нету никакого с ним сладу. Раз даже четверо мужиков покрепче собрались, с монтировками, да и они не одолели. Он в доме все ходы-выходы знает, по балкам упавшим на второй этаж забегает, и кругами всех водит, из лазеек своих возникает внезапно и бьет по одному! Да! И весело ему. А потом сволочет в кучу и речь над телами скажет. Злые все на него, а победы нету - он бесстрашен и молниеносен, и девки по нем сохнут. Вот."







О. Петр слушал этот эпос в сладость - и все ждал Пашу... И думается мне, девочка, что и Бог так же ждет, когда  потеряет человек интерес и к подвигам своим, и ко всей своей жизни, и возжаждет жизни иного качества - вкус которой, кроме как от человека Божиего, получить не от кого...







Шли мы лесом. Идти лесом - это идти не городом. Здесь каждая деталь не человеком сделана, а есть самостоятельное творение, как и Творец  доброжелательное и мирное... Уходя от Железобетонска, мы и от тревог своих уходили; подходя же к дому о. Петра, мы страшились уже скорее встречи с аскетом, знающим грехи наши...







Волновались мы зря. Геронта сидел в беседке,  весь такой располагающий, весь в греческой скуфейке, и играл на гитаре! Иногда ему мешала борода - и надо было видеть, как он ее пугал строгостью лица - но она, хотя и боялась, лезла играть тоже!







Сейчас, спустя годы, вспоминая этот самый в моей жизни важный час, я понимаю - геронта уже много лет не брал в руки гитару, а взял ее только для начала разговора с Пашей.







А знаешь, девочка, как я это понял? А так: кот геронты, зная все вокруг хорошо, был шокирован этим звукоиздаванием  - и не меньше бороды лез  лапой к струнам...







Нам  геронта взглядом показал на плетеные стулья; мы сели;