Тридесятое царство (окончание)

Кулеслава с друзьями и пускали множество стрел, видимо, опасаясь, что под деревьями они Куниц не найдут. Однако все три всадника держались на ногах, может, только слегка раненые.
    Радислава глянула на Светя: это была первая сечь, в которой он отвечал не только за свою жизнь. Рядом рвался в нетерпении сын Куля, и легко можно было поддаться чувствам, ринуться спасать братьев. Но за вызволением троих могли погибнуть все четыре десятка ратников вместе со спасаемыми: Чёрных было больше, луки их били хотя и неточно, но дальше, и неизвестно ещё, все ли они здесь, не осталась ли большая ватага за рощей. И Светь сдерживался, сколько мог, хотя рука его, сжимавшая лук, напряглась до белизны.
  …Южные почти доскакали до возвышенности и замедлились, поднимаясь по её склону. Преследователи оказались саженей в трёх десятках и осыпали их стрелами. «Добре, - прошептал Светь, - теперь мы засада» и поднял руку знаком «Делай как я». Чёрные не были одинаковыми по виду, оружию, коням и даже лицам. Видно, только веления убивать, исходящие от старших, от Аши-Баши, и желание поживиться чужим, догнав и растерзав последних ратников Куниц, объединяло их. Светь выбрал себе рослого и широкого в плечах воина с блестевшей золотом уздечкой на холёном добротном коне и, подпустив ближе обычного, на пять саженей, пустил стрелу прямо в стиснутые от горячки преследования зубы. Волна стрел смела три десятка врагов, но их замешательство длилось лишь один миг. В следующий они уже сомкнули ряды, укрылись щитами и осыпали крайние деревья своими длинными стрелами. Однако и короткого времени перестроения хватило Яриям, чтобы пустить по второй, а кому и по третьей стреле.
  Обмен ранеными и убитыми не устраивал Светимира, и он, оставив десяток лучших стрелков за стволами деревьев, отвёл остальную Дружину назад,
                                                          244
поделил пополам и велел напасть на Чёрных с боков. По его расчёту у врагов скоро должны были закончиться стрелы, а в рукопашной, со слов Южных, те были несильны. На месте оставались лишь пятеро раненых. И среди них Вятислав, брат Куля, со стрелами в плече и меж рёбер.
  Сам же Светь вернулся к месту перестрелки, и у края леса вскочил на круп Здоровка и, ухватившись за ветки высокой старой осины, забрался сколь можно было выше. Наверху он вытащил лук, подвинул на бок тул: «Два десятка стрел. Значит, два десятка злотворцев за мною».
  Сначала он поразил тех из прятавшихся за спинами и щитами первого ряда Чёрных, кого посчитал наиболее меткими из лучников. Трое из них рухнуло оземь, и Светь радостно приметил, что прочие не спрыгивают, чтобы подобрать стрелы.
  «Бейте, бейте впустую», - приговаривал он сам себе, выискивая теперь более крепких на вид ратников. Так и было: Чёрные, не видя противников за деревьями, старались погуще осыпать их стрелами, но те стрелы, что вылетали в ответ, описав дугу, каждая настигала свою цель. В этом умении Ярии явно превосходили врага.
  После шестого меткого удара Светислава заметили. Но это только обрадовало его: большинство стрел пролетало мимо, а одна, пущенная довольно точно, позволила ему увидеть средь Чёрных ещё одного доброго стрелка, а увидев, и убить. Тот приподнялся в седле, натягивая лук, и получил стрелу прямо в открывшийся живот.
  Теперь с ватагой Чёрных можно было сближаться для прямой схватки: никакого подкрепления у них не было, а стрелы Яриев выбили половину из сотни и пяти десятков тех, которые только что охотились на Куниц. И наступление началось. Справа Див, слева Лад вывели всадников из-под деревьев попарно и ринулись в бой. И Болеслава посадила десяток лучников верхом, и те, обнажив мечи, двинулись вперёд.
  Чёрные, видно, веря в свою численность, спокойно становились кругом. Только сомкнутых рядов у них уже не выходило: мешали трупы под ногами да лошади без всадников. Когда же с трёх сторон разом грянуло дружное «Сва!!», вздрогнули и сами враги, и кони под ними. Светь даже залюбовался, прекратив стрельбу, ладным строем своих ратников: все с копьями наперевес, чтобы, сблизившись, швырнуть их в гущу врагов и почти уравнять силы, все по двое, когда при схватке один бьёт, другой добивает, все с яростью в глазах и в едином выдохе боевого клича.
  «Ещё десяток и две стрелы, - шепнул себе Светимир. – Теперь выручаю тех, кому придётся туго». Однако поначалу глаза его невольно отыскали пару Радя – Мечислав, которая уже замахивалась в броске копий. И вдруг случилось нечто совсем неожидаемое, что после вспоминали не иначе как явление высшее, божеское: резкий свежий шквал ветра с Севера ударил в спины Чёрных, закружил траву и пыль, едва не сбросил Светя с осины и, совпав по времени с последним «Сва!» и метанием копий, вызвал большое 

245
замешательство среди Чёрных. Светь увидел, как один из них принялся кричать, веля биться, и даже ударил некоторых коротким бичом.
  - Что же! – воскликнул юноша вслух. – Если сам Сварог и ветры-буяры за нас, не я, а Перун направит эту стрелу!
  И он поразил предводителя в шею и больше не видел, чтобы у Чёрных выделился кто-нибудь как старший.
  Началась схватка. Ярии, хотя и меньшие числом, верные своим ратным приёмам, рассекли ватагу врагов на части и стеснили так, чтобы тем трудно было поворачиваться. Меч Ладослава частил, как удары дятла по сухому дереву. Меч Болеславы разил мерно, будто орудие косаря, и снопом падал после каждого взмаха один из врагов. Дружно бились Радя с племянником, девушки-Утки с тяжёлыми палицами в руках, а здоровяк Месеслав своим длинным кистенём сшибал разом по два всадника, не подпуская к себе никого из них вплотную.
  Но всё это Светь замечал лишь вскользь, не осмысливая: внимательно следил он за схваткой тех своих ратников, кого считал менее умелыми и, едва любого из них начинал одолевать Чёрный воин, бил его из лука. Так спас Светимир Граеславу из Воронов, Вертя, которого едва не ударили в спину, Журавля Забуслава и дважды подростка Добослава из Южных, который не остался с ранеными отцом и дядей и отважно бросился на врагов под водительством Кречета Дива, с кем в паре и бился.
  Ближний бой завершилась ещё быстрее, чем перестрелка из луков, и выполнявшие повеление старшего Соколы Рудь и Боля отстранились немного в сторону, изготовили луки и добили тех из Чёрных, которые пытались вырваться и уйти поодиночке. И Светь последнюю свою стрелу пустил в одного из таких беглецов. Враг был сломлен и сокрушён до последнего.
  …Когда Светимир подъехал к месту схватки и велел очень быстро собирать оружие, стрелы и перевязывать раны, радуясь, что впятеро превосходящий противник не погубил из его ратников ни одного, из лесу, от раненых, к нему подошёл Заредар и поманил с собою.
  - Вятислав умер. Кулеслав скоро тоже, - сказал он.
  - Как?! – оторопел старший. – Да ведь их раны не были опасными!
  - Иное… Пошли туда.
  Подъехала Радислава.
  - Ты объяснил ему, старик? – спросила она.
  - Я покажу. А средь ваших как?
  - В сечи стрелы почти что не использовались. Вроде нет такого. С другими ранами я справлюсь.
  И, видя непонимание Сокола, прибавила:
  - Светь. У некоторых Чёрных отравленные стрелы. Заредар говорил, это яд Безлесья: растенье жезунь и змеиный. Наши братья Южные обречены, и я не ведаю, как отогнать от них смерть-Мару. Сам Гостомысл не имел снадобий от такой напасти, только от наших северных змей, но от них люди не
                                                        246
умирали.
  - Пошли! – Светь бросил Здоровка и, сопровождаемый стариком, вернулся в лес. В пяти десятках саженей от его края они оставили раненых и, ещё не дойдя до них, юноша увидел, как сильно изменились лица четверых из них: почернели и исказились. Вятислав уже умер, и гибельные стрелы, обломанные, но не вынутые, так и торчали из его тела, как шипы неведомого растения. Рядом с братом сидел, прислонившись к дереву, Куль. И его достала стрела, когда уходил от погони. Третий из них, Бадеслав, от ранения потерял красоту и яркость юного лица, но, услышав о победе, улыбнулся и пробормотал: «Добре». Четвёртым и пятым здесь были два юноша-Совы, которые не сумели укрыться в начале перестрелки от частых стрел врагов, но только в лице одного их них Светь приметил смертельную черноту. Да и дышал тот юный ратник подобно Кулю и Бадю: трудно и прерывисто.
  - Не кручинься о нас… – поймал старший Куница взгляд Светимира. – Мы уходим путём ратников… вослед за своим народом… Задержались, чтобы привести вас и вот…
  - Ты молчи, брат, не обессиливай себя. Я тебя отвезу к Куницам в ваше тайное селение.
  - Лучше в Ирий… А туда поздно… Чёрные коварны: убивают, не убивая… Трудно тебе будет, Светь… Слушай: по тому склону проедете четыре версты… Будет наклонённая скала и водопад… За ними густо поросшее ущелье… Там дозорные вас сами увидят…
  За спиною Светимира послышался вскрик, и подошедший Добослав бросился к отцу. Старший отошёл от них.
  - Сколько им жить? – спросил он Заредара.
  - Полпоры. Или меньше. Сильный яд. Бадеслава мало задело, однако…
  - Большая цена. Четверо за полторы сотни. А их три десятка тысяч.
  - Это были опытные ратники. Из Ставших чёрными. Да не в силе главное…
  - Верно. Поэтому надо двигаться дальше, пока не появилась ещё одна их дозорная ватага. Забираем всех – мёртвых, живых – и уходим.
  Он решительно зашагал назад, чтобы отдавать повеления, и Заредар проводил юного предводителя и его верного пса восхищенным взгядом: как крепок душою этот юный ратник. Но не знал старик, что Светь уходил со слезами на глазах: не в силах его было слушать прощальные слова отца и сына, славных Куниц Кулеслава, потерявшего жену, двух дочерей и много других родичей, и Добослава, от которого теперь вслед за матерью уходил и горячо любимый отец. Ведь именно он, Светь, отправил южных ратников в их последнюю разведку, навстречу смерти. И теперь он понимал Яромира: мало человеку силы в руках, мало остроты меча в этот войне, ибо денно и нощно, каждый миг её будут испытывать боги его душу на крепость, стойкость и чистоту. И эта война – внутри себя – куда более изматывающая и тяжёлая…
  …Вечером того же дня, уже после захоронения и тризны, Светимир сидел в

247
Просторном шалаше нового племича Куниц Надимира, ожидая общего совета. Могилы четырёх ратников, которых привезла Дружина, были не первыми в ущелье, укрывшем остатки племени. Иные перевезли сюда погибших от нашествия родственников, несколько стариков умерли уже здесь, не выдержав гибели своих семейств…
  Печально гляделось новое селение некогда восьмитысячного племени: десятки шалашей – крытых ветками жилищ, притуленных к двум склонам узкой, в два десятка саженей, ущелины; хмурые, подавленные горем люди, больше дети, родители которых полегли в Большой сечи или попали в плен к Чёрным; да ещё мрак, даже днём, потому что Солнце почти не заглядывало сюда, в глубокую, заросшую деревьями и кустарниками теснину между двух гор. Дружинники знали, что застанут они на месте красивых и щедрых Земель Южных, и всё же изумлялись, будто не от этих людей они уезжали десять дней назад, после праздника Купалы и Костромы.
  - Хорошо, что вы пришли… - в очередной раз вздохнул старик Надимир, которому давно уже исполнилось восемь