39.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 18(1). НЕПРОСТОЕ НАЧАЛО. МЕЧНИКОВА, 59.

никогда не садилась в автобусе, но, поскольку у Саши с детства был ревматизм ног, непременно предлагала ему сесть на освободившееся место, я легко уступала место, если сидела, я пропускала вперед себя в очереди всех, кому было трудно стоять. Я  сутью своей поняла весь негатив эгоизма и боролась с ним, начиная с себя, чувствуя при этом, что сделать и малость для другого великое наслаждение.

Я первая со всеми здоровалась и до старости ребенка называла на вы, как и готова была и с ребенком первой здороваться, но Бог, заговоривший со мной,  в этой части мою добродетель ограничивал, ибо она не должна мешать воспитанию других.

Своим поведением Саша одним приемом показал, что такое хорошо и что такое плохо и так ни то чтобы синтезировал во мне то, чего не было, но обострил и придал значение тому, что было или к чему я была склонной, ибо долгое битье делает человека  понятливым и не всегда преломляется против других или в отместку, но наоборот, дабы не копировать отвратительное.

Однажды, когда Саша уходил в ночную смену, а я уже прилегла на кровать, поскольку ребенок заснул,  и все необходимое для Саши было уже приготовлено,  и оставалось ему подхватить свой портфель, с которым он никогда не расставался, поскольку там умещались термосы с горячей едой и все необходимое, он вдруг приостановился у двери. Ему предстояло работать на морозе, всю ночь.  Он молча подошел к кровати, вернее тахте, где я лежала,  и молча,  одним движением перевернул ее  вместе со мной и вышел, не говоря ни слова…

Что руководило этим человеком и в чем он посчитал виновной меня… Увы, он увидел во мне зло потому, что я лежала в тепле,  а ему предстояло работать на неслабом морозе всю ночь, зарабатывать деньги, на которые я претендовала тем, что и меня надо было кормить. Все остальное он в счет не ставил.

Было и так, что после ссоры я подхватывала ребенка, что было очень редко, и уходила к родителям, ибо он вел себя угрожающе или неадекватно. Я никогда не жаловалась им, ибо не была к этому приучена их расположением особым. Но бывало и так, что по возвращению находила дверь забитой на гвоздь, а он сам уезжал или навестить сына или к своей матери в Каялы. Что делать. Я выковыривала этот гвоздь, а он возвращался как ни в чем не бывало.

Весь этот Сашин характер, фактически несносный, знали все его родные и только среди чужих людей он был свой парень, достаточно общительный и безотказный. С женщинами мог быть столь нежен и любезен, что они влюблялись в него, теша его самолюбие, однако, мне его ревновать и не хотелось и не приходилось, ибо с работы он всегда приходил вовремя и более по сторонам как-то и не смотрел. Все эти его дикие выкрутасы в той или иной мере он проявлял и до и после того, как мы расписались. А расписались мы очень скромно,  5 января 1980 года. Однако столы накрыли, ибо застолья Саша любил, и вся его родня, столь усердно стоявшая против меня, и благословили наш брак вместе с моими родителями.

В университете я успела взять академический отпуск, считаясь студенткой третьего курса университета, мехмата, заочного отделения. Саша никогда не забывал навещать тетю Аню, и частенько она его накручивала так, что мне и свет был не мил. Частенько она навязывала ему покупать через ее соседушек многие негодные продукты, и он, будучи чужеумным, следовал всем ее советам, неся в дом  мед трехлитровыми баллонами, который оказывался патокой, горчащее постное масло, муку и прочее, что легко можно было купить в магазинах не дороже и посвежее. Однажды, следуя ее советам, он принес и черную икру, которую невозможно было есть.

Когда я приходила навещать тетю Аню, она с удовольствием рассказывала мне, что ее квартирантки садятся к нему на коленки, что мне почему-то было и не интересно. Сам же он на это божился, что ни с кем и ничего и доказывал это достаточно активно, то и дело повторяя, что на многих смотрит, но лучше его Наташеньки нет.

Как отвратительно он себя ни вел, но сердце мое не чувствовало измены, да и мысль не смотрела в эту сторону, ибо всем лучшим и худшим в себе он был сосредоточен на мне и трудно сказать, что в нем доминировало,  гнев или его ласки, которым тоже не было конца, когда ему было все равно, убрано или нет, но лишь бы лежать со мною и Светлашкой целыми днями, когда была такая возможность,  или тянул меня к своим сестрам и обходился со мной так, как будто хотел подчеркнуть, что в выборе не ошибся, обнимая и целуя меня при них, как и ухаживая, что у него получалось не менее искренне, чем когда он был в сильнейшем гневе, где также был легко отходчивым, что однако не радовало, поскольку приходилось и немало плакать.

Для меня же жизнь с Сашей была очень не проста. Сильнейшие чувства и невероятные потрясения мне приходилось переживать в том и обратном направлении, а потому они взаимно изничтожали друг друга, сжигали друг друга, учили потрясения не воспринимать, так что с годами  я начинала чувствовать в душе своей камень, не отвечающий ни на ласку, ни на боль,  который постепенно переплавлялся в абсолютно негневливое состояние, почти в штиль, когда внутреннее напряжение становилось все слабее, а страх уходил навсегда.

Я переставала понимать слово терпение, ибо и это состояние стало отступать, перерастая в мою неотъемлемую суть. Я просто пережидала без усилий воли, глядя на своего супруга и все, что исходило из него, как на абсолютное несовершенство, еще не зная, что с этим делать, но ко мне имеющее самое отдаленное отношение. Но это понимание, такое чувство возникало не сразу, но годами. Хотя я прослеживала это с изумлением, не зная, откуда это, для чего, но понимая, что так  почти бездушно, не привязано жить легче. Сколько бы Саша ни куражился, я неизменно всегда готовила еду, стирала, смотрела ребенка, прислуживала ему без бойкотов, без скидок себе, единственно желая, чтобы и он меня понимал, когда я буквально валилась с ног. И Бог давал ему в сердце это, но скупо,  отчасти, ибо меня по Божественному замыслу нельзя было особо лелеять, нежить в супружеском внимании и объятиях, но и не за что было меня ненавидеть или отвергать.


Какой-то разум Бог давал ему. Но и без любви было никак. А потому и любовь его навещала и так, что другой судьбы себе он не хотел и ни о чем не сожалел, но порой был безудержно красноречив, не зная, что и это красноречие я тоже терпела и хранила в себе, как надежду на нормальную жизнь.

Вообще, почему по судьбе я была одарена Богом таким великим, реальным, бытовым аскетизмом? Жизнь показывала, что так живут многие, что домашний деспотизм вещь реальная, каждому дается в своей неутешительной и неизбежной мере. Не менее деспотичным, а может и больше,  был мой отец. Деспотичным был и наш сосед по общежитскому коридору, который постоянно избивал свою маленькую худенькую и всегда заплаканную жену Галину. Однако, она вызывала всегда  милицию. В один из таких заходов, когда милиционер одел на ее мужа наручники, он выбросился в них в открытое настежь окно с четвертого этажа,  разбился насмерть. Деспотичным был муж нашей соседки в Одессе, который ее и убил. Память тех лет и это сохранила…  Скандалы в семьях легко также просачивались в коридоры и витали там, увы, более печаля, чем разнообразя общежитскую жизнь. Мне досталось Милостью Бога мое.

Вообще каждому достается в том виде, всегда почти один к одному, насколько человек это заслужил или так себя проявил в одном из предыдущих рождений или по совокупности, в данном случае в теле мужчины. Даже если человек поумнел,  и качества его уже подобное не позволяют, карма его находит непременно, ибо отдачи долгов такого рода – у Бога Святое дело и служат закреплению Божественного Урока  в той или иной части, особенно там, где у человека может оказаться в качествах греховная прореха, ибо Бог знает.


И если цель Божественного воспитания уже достигнута, то такая практика достигает и другие цели, проявляя плоды там и используя там и тогда, где и в чем человек еще ущербен; он не обязательно должен заказать себе именно так поступать, как с ним обошлась судьба, но может выбрать путь от противного во всем греховном, дать себе запрет на другие агрессивные проявления, как и может пойти по пути духовных открытий, по пути духовных качеств, по пути  не привязанности и понимания, что все в этом мире преходяще,  что временны радость и страдания, что в материальном мире далеко не все зависит от воли и желания человека и пр., что счастье начинается со страданий и непременно строится только своими руками…  что истинное счастье может быть только духовным и никак не связанным  с человеком, но с Богом, ибо люди в материальном мире несовершенны и являются лишь орудиями, через которые Бог вовлекает в материальные игры, распределяет роли и преследует на всех и каждого одну цель – добывание через иллюзорные радость и страдания Божественных качеств и любви к Самому Богу… и все в  руках Бога. 

Для меня,  мне же Бог припас мою карму, причем определенного направления для того, чтобы через справедливый путь насилия дать, обновить мысли и качества те, которые крайне необходимы, чтобы Бог со мной заговорил. Таким образом, предварительные знания Святых Писаний должны были пройти в меня через тело, через материальную практику, чтобы синтезировать во мне понимания духовного ведического порядка, которые потом оставалось закрепить изучением Святых Писаний, ибо и духовные учителя сначала известны, как познавшие жизнь, и только потом, как познавшие совершенные духовные знания. По большому счету это путь к Святым Писаниям и к Богу всех. На это и дано тело, телесное существование и отношения, как и материальные игры и роли.


Но продолжу. Несносные качества Саши упражнялись на мне почти безраздельно, как будто судьба всю жизнь мечтала всеми моими предварительными мытарствами выдать Александра за мое конечное и лучшее прибежище, преградив все выходы назад,  и я начинала с судьбой хитрить, держа себе на уме, что и мой час пробьет. Я не могла сказать, что мне стенка милее Саши, но без Саши – вполне.

Однако, в ожидании своего часа я выходила на воспитательный разговор с Сашей, но насколько бы он был продуктивнее, если бы у меня что-то было свое, ибо на этом языке с ним и можно было говорить, в чем жизнь реально убеждала ни раз и что он по здравию  ума иногда  отрицал.

Я просила его оставить меня, однако, оставлять везде детей он не собирался, да и все начинать сначала было для него невероятно, поскольку уже приближалась очередь на квартиру и могли дать в любую минуту. На квартиру я не претендовала никак, говоря ему, что не в силах угождать ему более, чем я это делаю, что не вижу причин его агрессии и его поведению.  Я снимала кольцо с руки, сережки с ушей и отдавала ему,  ибо и в них он не особо расщедрился, поскольку все было низшей пробы. Он и на этом экономил, ибо так понимал, на этом стоял, такова была его суть. Иногда Саша с моими доводами соглашался, просил прощения, иногда отшучивался, иногда задумывался, и Один Бог знает, какие мысли бродили в его голове, когда он отворачивался ко мне спиной и замирал. Но молодость и любовь брала верх, Бог не позволял держать много против меня, и он подхватывал меня на руки и кружил,