40.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 18(2). НЕПРОСТОЕ НАЧАЛО. МЕЧНИКОВА.
Как бы я ни ругала Сашу, ибо не прост был его гнев и волеизъявление, но Волею Бога вынесла из жизни с ним плоды немалые, которые ценю и боготворю, ибо тяжело в учении, но как легко становится в понимании и принятии Божественных Законов и следовании им битому и униженному, оскорбленному и обиженному, который, однако, именно здесь, в таком насилии упрочивает силы свои духовные и нравственные, обостряет чувства свои, переплавляет терпение в штиль и тем поднимается над гневом и страхом, и начинает пить нектар не привязанности, но долга только перед Богом за все свои земные дела.
Благодаря долгой семейной напряженной и не дающей спуску практике, я вошла в ритм женских обязанностей, на чем теперь стою прочно и что отдаю вопрошающим и дочерям своим, как свой великий опыт, как знание на практике, что хочет от меня Бог в теле женщины и неукоснительно этому следует. А Бог требует: терпеть, не быть многословной или в меру, или тогда, когда Сам откроет рот, Бог требует учиться подчиняться, признавать мужчину в семье за главу, ибо и через него ведет семью и именно ему, этой душе в теле мужчины дает большую ответственность, большие возможности, большей защиты семьи. Бог требует уважение к тому, кто добытчик, кто тяжело трудится, кто берет на себя ответственность. Бог требует честности перед мужем, наказывая меркантильность ума, выгадывания, Бог не терпит стяжательства в женском теле, неблагодарности, Бог требует уют, требует ухода за мужем, требует ласку к нему, вплоть до того, чтобы подавать тапочки, Бог требует предлагать мужу еду и убирать со стола, Бог требует чистоплотности, Бог требует понятливости и принятия на себя роли хозяйки, матери и жены со всем старанием, как перед Богом, что и есть перед Богом. Но все это Бог смягчает разумностью мужчины и предъявляемыми ему требованиями, о которых речь отдельная. Состыковываясь, эти требования к мужчине и женщине упрочивают семью. Но состыкование есть больной и длительный процесс. Но если есть счастливые пары, то надо знать, что шли они к своему счастью ни одну жизнь, ни одно воплощение эти люди, меняя тела и пол, воспитывали друг друга Волею Бога и подгоняли качества так, что стали относительно совместимыми. В награду Бог дал им ту жизнь в новых телах, где они могли насладиться результатом семейной совместимости, счастья, добытого долгим собственным и обоюдным путем многие предыдущие воплощения.
Но те пары, которые не могут еще долго совместно просуществовать ввиду неиссякаемых конфликтов, их Бог будет подгонять к друг другу, пока почти идеально и надолго не подойдут , ибо Бог ничего не бросает на полпути, недоработанным, но дает передышку и вновь дает попытку, так постепенно раздвигая границы совместимости и взаимопроникновения. Ибо, учась с одним, человек учится общению с многими, становится достаточно мудрым, терпеливым и понятливым, находит свое место в отношениях, если они благословлены Богом, и без ущерба себе и своим планам и непременно, исполняя предписанные Богом обязанности правильно, поднимается на очень высокую ступень материального и духовного развития, ибо любой труд, любое усилие, особенно направленные во благо другим, способствует достаточно высокой реализации, тем более труд служения мужу, детям, другим людям и близким.
Ступень развития человека становится неисчерпаемой, силы материальные и духовные становятся внутренней великой опорой. Такому человеку Сам Бог помогает в свой час реализовать себя и в другом направлении, ибо ему есть уже что сказать и добытые в семейном поту качества ему будут в помощь. Но вернемся к изложению.
В части чувств Саша был не плохим отцом ко всем свои детям. Светлану он любил, однако, никогда не покупал ей игрушки, никогда не приносил ей сладости, никогда не водил на детские мероприятия, вообще не держал это в голове, не давая себе утомиться в этом направлении, или просто помыслить, ему не было интересно, во что одеть ребенка на прогулку или пойти ко врачу, он открещивался от этого всем своим поведением, ибо считал это моей вотчиной, но а у меня средств на это не было в большой мере, и в этом я все-равно была неизменна и просила, но желалось, чтобы он также давал ребенку радость своей рукой непосредственно. Увы. А потому, если на фрукты и сладкое я выкраивала деньги, то на игрушки их почти что не было, как и на лишние костюмчики, без которых невозможно было никак обойтись. Надо было ходить и на прогулки, и в гости, куда Саша постоянно тянул, и готовить вещи к детскому садику, и ходить ко врачу. Детская одежда была всегда для меня бичом, впрочем, как и своя собственная.
Игрушками Светланы становилась домашняя утварь – небьющиеся тарелочки, кружечки, кастрюлечки, крышки, все, что было ярко и могло заинтересовать ребенка… Непростая семейная наука в своей мере тяготила, в своей мере радовала и утешала. Среди неотступных семейных перипетий я ревниво искала время, когда бы я могла принадлежать самой себе, когда не валилась с ног от усталости, и дела не отягощали меня. В такие нечастые минуты я устраивалась с великим наслаждением за стол и начинала писать, не дожидаясь музы, ибо внутренняя духовная радость творчества хоть и с опозданием, но (по опыту знала и видела) не покидала, но навещала меня неизменно.
Иногда такое уединение было и по выходным дням, когда Саша отдыхал с дочерью, и они спали уткнувшись в друг друга, и в комнате воцарялась тишина и мир. Отказавшись присоединиться к ним, оставив на время неисчерпаемые дела, я тихонько уединялась за столом и, даже не записывая еще ничего, наслаждалась этим предвкушением пера, самой мыслью и уже начинала продумывать и записывать план будущего произведения.
Муза, давно уж познавшая ко мне дорогу, становилась частой гостьей и порою являлась в самое неподходящее время. Строчки зарождающегося произведения буквально толпились при выходе из моих мозгов, и я, завороженная порою их красотой или сутью, тотчас записывала их, воспринимая порою содержимое в себе в виде клубочка, вожделея так на листок бумаги перемотать все свое произведение, строчку за строчкой, ибо строчки были подобны нитям, не обрывающимся, но стройно тянущимся из меня легко, полные смысла и содержания.
Это произведение я понимала как высоконравственное, достаточно поучительное, правильное. Оно должно было наставлять, вести за собой через судьбу, радость и страдания моей героини, оно не должно было хоть отчасти дублировать произведения другие, но быть глубоким, анализирующим, добрым, сокровенным. Не будучи религиозной, я, однако, желала показать душу человека, его поиски в жизни, его постепенное внутреннее становление, преображение в зависимости от окружающего мира, от труда, любви, детей, страданий и преодолений.
Я не знала, что такое карма, я не знала, откуда в человеке его характер с рождения, я не знала о Воле и Планах Бога и зависимости человека от Бога. Мой герой творил судьбу сам, сам решал, сам выбирал. Однако, психологический анализ личности был мне близок, желателен и лежал в основе задуманного произведения. Такие мои уединения и потуги Саша приветствовал и при этих условиях многое был готов брать на себя. Но было еще не то время, не было еще тех сил и возможностей, были первые пробы пера, первые шажочки, где я никак не заглядывала вперед глобально, никак не мечтала о лаврах и никак не связывала этот труд с материальными благами.
Это желание писать и что-то донести воспринималось мною, как долг, как предназначение, как моя суть, так проявленная, где не было видно корней, изначальных побуждающих причин, где не было видно верхушки, т.е. не понятно было, не проглядывалось, чем это должно увенчаться и для чего это мне, ибо и математику я любила, и радость от нее была не меньше.
Что-то говорило во мне достаточно упрямо, что мне есть, будет, что сказать, ибо это считывалось изнутри не проходящим желанием, на которое я же изнутри смотрела с изумлением и твердой верой. Но так или не так, то или это – было сокрыто временем надолго, мне же доставалось только предчувствие и слабые по сути попытки. Саша же в этом улавливал свой интерес, не сказать, чтобы меркантильный, но то единственное, что его воодушевляло тоже, и чему он всегда Волею Бога готов был помочь и способствовать впоследствии.
Пока же я неизменно держала в уме неясные очертания будущего произведения и искала в нем место для рукописи, написанной в результате начитанного тетей Аней текста на магнитофон, и в этом была пока моя отправная точка, моя надежда, как и мой опыт личный, тоже достаточно непростой.
Поддержка Саши, выражающаяся пока в благосклонности, было лучшее из проявленных им качеств, было то, что разворачивало меня к нему, также многое прощало, также и то, где мы начинали находить общий язык. Несомненно, я с ним никогда и ничего не обговаривала. Это был не тот случай. Между нами возникал на этой причине мостик взаимодействия - его молчаливого участия и одобрения и моей благодарности, ибо, будучи по жизни неизбалованной, и малое расположение к себе, а тем более к моей высшей идее, я очень высоко ценила, и это прибавляло сил говорить с ним ласково и очень доброжелательно, прощать ему и смягчать его, как бы он себя не вел, и наслаждаться ответными плодами его веры в меня, в какой-то степени дублирующей и продолжающей веру в меня моего отца.
Бог всегда памятью напоминал мне его к этому отношение, и этого было достаточно, чтобы найти для него лучшие слова. Такая взаимная практика поддержки может быть и крепила в свою меру семью, постепенно создавала ей прочный фундамент в отношениях. Но это дело было длинное, не показывало никаких результатов конечных и воспринималось в надежде только на уровне ума и терпения. Во всяком случае, Саша начинал смотреть вдаль с этой надеждой, которая была в нем достаточно стойкой, ибо Бог изнутри ее питал в нем моими усилиями и объяснениями ему. Точно также в эту сторону посмотрели и мои родители, особенно отец, который вечно от меня что-то ждал по-тарадановски сильное, ибо породу свою вечно нахваливал, но считал неудачниками и застопорился надеждой на мне, пока я не посбивала оскомину тем, что бросила университет в Горьком и не уехала куда подальше.
Теперь отец продолжал работать над своим проектом касательно города-дома, готов был присмиреть в отношении меня, ибо женщина есть женщина, что с нее взять, но увидев, что я могу и заниматься силуэтами, что склоняюсь писать произведения, несколько на мой счет воодушевился, ибо всегда считал, что у человека должна быть впереди него идея, его великий смысл жизни и тогда все получится.
Саша, никогда по этой своей жизни не имея своих великих идей (ибо они могли быть в прошлых или будущих воплощениях), он был из тех, кто мог поддерживать идеи супруги, если усматривал в этом обещание благам семьи, хотя никогда об этом не говорил вслух. Также Саша был тщеславен, а потому гордиться женой был склонен и всячески желал этому способствовать, имея свои мысли и ожидания.
Это отнюдь не было плохим качеством, это было то, что Бог дал ему, как причину, чтобы
