воротам дворцового сада, а за ним двинулся легат, секретарь и конвой.
«Он добился своего», - сверлила мозг Пилата застрявшая в сознании мысль. – Он добился своего». Но что именно, Пилат ответить ясно не мог. Просто чувствовал, что его провели. Бродяга провел всех. Он вылечил его голову и внес смуту в душу. Пилат сжалился над арестованным, и теперь ему не быть настоящим прокуратором…
Он обрек на бессмертие всех участников сего действа.
…………
Глава 13 Явление героя
…Итак, неизвестный погрозил Ивану пальцем и прошептал: «Тсс!»
Иван опустил ноги с постели и всмотрелся. С балкона осторожно заглядывал в комнату темноволосый, с острым носом, встревоженными глазами и со свешивающимся на лоб клоком волос человек примерно лет тридцати восьми.
Убедившись в том, что Иван один, и прислушавшись, таинственный посетитель осмелел и вошел в комнату. Тут увидел Иван, что пришедший одет в больничное. На нем было белье, туфли на босу ногу, на плечи наброшен бурый халат.
Пришедший подмигнул Ивану и шепотом осведомился: «Можно присесть?» — и, получив утвердительный кивок, поместился в кресле.
— Как же вы сюда попали? — повинуясь сухому грозящему пальцу, шепотом спросил Иван, — ведь балконные то решетки на замках?
— Решетки на замках, — подтвердил гость, — но растащиловку пока никто не отменял. И замки, и болты и арматура добрым людям тоже нужны, а нам – без надобности, потому и молчим о неестественной убыли.
— Раз вы можете выходить на балкон, то можете и удрать? — заинтересовался Иван.
— Нет, — отвечал гость как-то рассеянно, думая о чем-то своем, — Удрать отсюда не могу, потому, что бежать некуда, да и незачем. — И после паузы добавил: — За что сидим?
— Да так… получилось, — ответил Иван уклончиво, не решаясь рассказывать свою замысловатую историю, предпочитая изучающее вглядываться в карие и беспокойные глаза пришельца.
— Кстати... — тут гость встревожился, — вы, надеюсь, не буйный? А то я, знаете ли, не выношу шума, возни, насилий и всяких вещей в этом роде. В особенности ненавистен мне людской крик, будь то крик страдания, ярости или какой нибудь иной. Так что мне от вас ждать?
— Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил, — мужественно признался поэт.
— Основание? — строго спросил гость.
— Если вдуматься в суть конфликта, то без основания, — сконфузился Иван.
— Безобразие, — осудил гость и добавил: — А вдруг у того, кому, как вы выразились «засветили», лицо, а не морда? На ней… на нем… ведь не написано. А вы, не разобравшись, кулаком по паспорту... Нет, рукоприкладство надо отставить.
Отчитав Ивана, гость на правах старожила продолжил опрос:
— Профессия?
— Поэт, — почему то неохотно признался Иван.
Пришедший огорчился.
— Ох, как мне не везет! — воскликнул тот, но тут же спохватился, извинился и спросил: — А как ваша фамилия?
— Рублевый. Но это псевдоним.
Пришедший сморщился.
— Что, вам мои стихи не понравились или псевдоним? — с задором спросил Иван.
— И то и другое, – честно ответил гость.
— А вы что у меня читали?
— Я ваших стихов не читал! — сказал, как отрубил посетитель.
— А чего вы тогда морщитесь?
— Что ж тут такого, — вздохнул гость, — будто я других не читал. Впрочем... разве что чудо? Хорошо, я готов принять на веру. Хороши ваши стихи, скажите сами?
— Не очень, — вдруг откровенно признался Иван. – Хотя есть строчки…
— Не пишите больше! — попросил пришедший умоляюще. – Даже ради хорошей строчки. К добру это не ведет. Заметят… там.. наверху… и приспособят для своих дел.
Иван ничего не понял, но в сумасшедшем доме и его не поняли.
— Обещать твердо и навсегда не могу, но обязуюсь их не публиковать. Клянусь! — торжественно произнес Иван.
- Вот и хорошо! – обрадовался пришелец.
Соглашение скрепили рукопожатием, и тут из коридора донеслись мягкие шаги и голоса.
— Тсс, — шепнул гость и, выскочив на балкон, закрыл за собою решетку.
Заглянула дежурная сестра - Прасковья Федоровна. Спросила, как Иван себя чувствует и желает ли он спать в темноте или со светом. Иван попросил свет оставить, и Прасковья Федоровна удалилась. Когда все стихло, вновь вернулся гость.
Он шепотом сообщил Ивану, что в 119 ю комнату привезли новенького, какого то толстяка с багровой физиономией, все время бормочущего про какую то нечистую валюту в вентиляции и клянущегося, что у них на Садовой поселились черти.
— Пушкина ругает на чем свет стоит и все время кричит: «Куролесов, бис, бис!» — говорил гость, тревожно дергаясь. Успокоившись, он сел, сказал: — А впрочем, бог с ним, — и продолжил беседу с Иваном: — Так из за чего же вы попали сюда? Одного мордобия маловато будет. Не милицейская предвариловка здесь, а почтенное, можно даже сказать, душевное учреждение.
— Из за Понтия Пилата, — хмуро глянув в пол, ответил Иван.
— Как? — забыв осторожность, крикнул гость и сам себе зажал рот рукой. —Потрясающее совпадение! Умоляю, умоляю, расскажите!
Почему то испытывая доверие к неизвестному, Иван, первоначально запинаясь и робея, а потом осмелев, начал рассказывать вчерашнюю историю на Патриарших прудах. Да, благодарного слушателя получил Иван Николаевич в лице таинственного посетителя. Гость проявил к рассказываемому величайший интерес и по мере развития этого рассказа, наконец, пришел в восторг. Он то и дело прерывал Ивана восклицаниями:
— Ну, ну! Дальше, дальше, умоляю вас. Но только, ради всего святого, не пропускайте ничего!
Иван ничего и не пропускал, ему самому было так легче рассказывать, и постепенно добрался до того момента, как Понтий Пилат в белой мантии с кровавым подбоем вышел на балкон.
Тогда гость молитвенно сложил руки и прошептал:
— О, как я угадал! О, как я все угадал!
Описание ужасной смерти Берлиоза слушающий сопроводил загадочным замечанием, причем глаза его вспыхнули злобой:
— Об одном жалею, что на месте этого Берлиоза не было критика Латунского или литератора Лавровича, — и исступленно, но беззвучно вскричал: — Дальше!
— И вот, — рассказав про происшествие в Доме литераторов, загрустив и затуманившись, Иван закончил: — я оказался здесь.
Гость сочувственно положил руку на плечо бедного Ивана и сказал:
— Несчастный поэт! Вы полезли туда, куда хоть вас и просили, но лезть без острой надобности не нужно было. Не надо ни глядеть в пропасть, ни заглядываться на небеса. Дело человеков ходить по земле и смотреть перед собой, чтобы не налетать лбом на стены и прочие твердости. Или вы не согласны?
- Теперь, конечно, согласен. А когда тот господин подошел к нам, то с виду гражданин как гражданин… Хотя нет, я сразу почувствовал странное, только придал не то значение. А кто б отгадал? Впрочем, я и сейчас не знаю отгадки. Да кто же он, наконец, такой?! — в возбуждении возопил Иван, боясь до пота на лбу своей догадки.
Гость вздрогнул от сдавленного крика соседа, но оправился и вгляделся в Ивана. Решившись на что-то, ответил вопросом:
— А вы не впадете в беспокойство? Мы все тут люди ненадежные... Вызова врача, уколов и прочей возни не будет?
— Нет, нет! — воскликнул Иван. — Скажите, кто он такой?
— Ну хорошо, — ответил гость и веско и раздельно сказал: — Сдается мне, что вы встретились с Верховным Судией. Чаще его зовут сатаной, или еще каким обидным прозвищем, а он всего лишь падший светоносный ангел.
Иван не впал в беспокойство, как и обещал, но был все таки ошарашен сообщением.
— Не может этого быть! Я при кресте. Вот на шее… И сам крещен. И постился недавно. Так как же он столь безбоязненно подкатил к нам… Нет, не может быть.
— Не открещивайтесь. Уж кому кому, но не вам это говорить. Сидите, как сами понимаете, в психиатрической лечебнице, а все толкуете о том, что такого не может быть. Право, это не логично.
Сбитый с толку уверенным тоном пришельца Иван замолчал.
— Лишь только вы начали его описывать, — продолжал гость, — я уже стал догадываться, с кем вы вчера имели удовольствие беседовать. И, право, я удивляюсь Берлиозу! Ладно вы, человек девственный, — тут пациент опять извинился, — но тот, насколько я о нем слышал, все таки хоть что то читал по существу! Первые же речи этого профессора рассеяли всякие мои сомнения. Его нельзя не узнать, мой друг! Впрочем, вы... вы меня опять таки извините, ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный, хотя и с высшим образованием?
— Бесспорно, — согласился обуянный смирением Иван.
— Ну вот... Ведь даже лицо, которое вы описывали: разные там глаза, брови… Простите, может быть, вы даже оперы «Фауст» не слышали?
Иван страшнейшим образом сконфузился и с пылающим лицом что то начал бормотать про какую то поездку в санаторий в Сочи, где по радио что-то такое передавали, когда он играл в домино...
— Ну вот, неудивительно! Не те интересы. А Берлиоз, повторяю, меня поражает. Он человек не только начитанный, но и хитрый. Хотя в защиту его я должен сказать, что, конечно, Воланд может запорошить глаза человеку и похитрее.
— Как?! — в свою очередь крикнул Иван.
— Тише!
Иван с размаху шлепнул себя ладонью по лбу и засипел:
— Понимаю, понимаю. У него буква «В» была на визитной карточке. Ай яй яй, вот так штука! — он помолчал некоторое время в смятении, всматриваясь в луну, плывущую за решеткой, и заговорил: — Так он, стало быть, действительно мог быть у Понтия Пилата? Ведь он уж тогда родился? А меня сумасшедшим называют! — прибавил Иван, в возмущении указывая на дверь.
- Нет правды на земле, а уж тут тем боле, - подытожил Иван.
Горькая складка обозначилась у губ гостя.
— Будем глядеть правде в глаза, — и гость повернул свое лицо в сторону бегущего сквозь облако ночного светила. — И вы и я — сумасшедшие, и нечего нам отпираться. Видите ли, он вас потряс — и вы свихнулись, так как у вас, очевидно, подходящая для этого культурная почва. Поэт - это не столяром быть! Но даже папа Карло удивился чуду, когда полено заговорило по-итальянски… Так, к чему это я? Ах, извините – повело. Так вот, то, что вы рассказываете, бесспорно было в действительности. Но это так необыкновенно, что даже Стравинский, подлинный маэстро в психиатрии, вам, конечно, не поверил. Он смотрел вас? (Иван кивнул.) Ваш собеседник был и у Пилата, и на завтраке у Канта, а теперь посетил Москву. Видите, насколько все последовательно. Но людям в здравом уме эта логика ускользает. Они слишком заземлены… Или приземлены.., - озадачился гость, но Иван вернул его к сути разговора.
— Да ведь он тут черт знает чего натворит! Как нибудь его надо изловить, — не совсем уверенно, но все же поднял голову в новом Иване прежний, еще не добитый окончательно активист. – Изловить и привлечь к суду по всей строгости!
— Вы уже пробовали, и будет с вас, — иронически отозвался гость, — и другим тоже пробовать не советую. К тому же к какому суду вы привлечете судию? И какой прокурор осмелится обличать главного прокурора? На это даже Пилат не согласился бы. А что Он натворит всякого, так это уж будьте благонадежны. Ах, до чего мне досадно, что встретились с ним вы, а не я. Хотя… это я хорохорюсь. Ни к чему мне встреча с ним.
— А если в целом рассуждать, то к чему он вам?
Гость долго грустил и дергался, но наконец заговорил:
— Видите ли, какая странная история, я здесь сижу из за того же, что и вы, именно
